Чего бы ей такое рассказать? Чтобы и вышло складно. Русские народные не пойдут, она их и так знает. Братья Гримм для деток поменьше. Что-нибудь сказочно-фантастическое? «Приключения Электроника» не подойдут — замучаюсь объяснять, кто такой робот. Про голову профессора Доуэля рассказывать рано. Может, пересказать «Аэлиту»? Про лихого кавалериста Гусева и революцию на Красной планете? Тогда уж лучше пересказать
— Тогда придется еще один самоварчик ставить, — решил я. — Маленький, мне на чашку.
— А у меня уже все готово, — сообщила Нюшка. — И чай свежий заварен, как вы любите.
Вернувшись с чашкой, девчонка наставительно сказала:
— Такой крепкий чай на ночь не стоит пить. Не заснете.
По мордахе вижу, удерживается, чтобы не добавить — мол, еще на горшок станете всю ночь бегать!
Нет, выпороть бы эту мартышку! А ведь права. Не стоит пить на ночь крепкий чай или кофе, только я все равно пью.
Я обреченно вздохнул, принялся пить чай и пересказывать «Обыкновенное чудо». Не то, что читал у Евгения Шварца, а в интерпретации Марка Захарова. Заколдованного медведя отчего-то называл Александром, а принцессу — то титулом, а то просто Женечкой.
Заболтался, а посмотрел на часы и ахнул — времени-то уже одиннадцать! Мне хорошо — завтра воскресенье, а Нюшке? А девчонка, как бы ей не хотелось послушать, уже почти спит. И куда ее теперь? Либо идти провожать, либо тут оставлять. Но мне вылезать из теплого дома не хочется.
— Ань, если ты домой не придешь, не хватятся?
— А чего хвататься-то? Дома сегодня никого нет. Все в гости ушли, к сестре тети Гали. А если в гости — вернутся завтра, потому что козу вечером нужно доить.
— Тогда зачем тебе ночью идти? Давай-ка ты нынче здесь заночуешь, — предложил я. — Стулья составим, что-нибудь постелем.
— Так зачем стулья? — обрадовалась Нюшка. — Печка же есть. Я там все вычистила, подмела, половичок постелила.
Про печку, как про спальное место, я всегда забываю. И Наталья Никифоровна на ней не спала, а уж я и подавно туда не полезу. Жарко, кирпичи жесткие да и места мало — ноги не вытянуть, будешь лежать, как на вагонной полке.
— Может, вы все-таки сегодня доскажете? Страсть, как интересно. Принцесса поцелует Александра и тот превратится в медведя? А я еще чайку заварю. Крепенького, как вы любите. И расскажите… Помру ведь от любопытства. А как помру — вы же сами себя корить станете. Скажете — мол, мартышка малолетняя померла, а все равно жалко.
Вот ведь, шантажистка мелкая. Придется рассказывать.
Утром нам с Нюшкой можно было вместе идти в храм. Нет, не за ручку — я впереди, кухарка сзади.
Забавно, что дворянка Наталья Никифоровна ходила в Благовещенский собор, а маленькая кухарка — в Воскресенский. Но что поделать, если крестьяне ее деревни, как и жители Матурина прихожане главного храма? Тем, кто в Матурине, сейчас хорошо — по льду в церковь ходят, а как лед сойдет, приходится с утра пораньше на лодках переплывать[3].
Кухарка, перед тем, как отправиться на службу, затопила печку и принялась чем-то греметь. Видимо, надеялась поднять хозяина. Все-таки, у девчонки пока не хватает наглости, чтобы меня будить, как это делала Наталья. Но Наталья Никифоровна имела на это право, а крестьяночка пока носом не вышла. Но опасаюсь, что со временем Нюшка тоже начнет борзеть.
Аньку я в церковь отправил, а сам решил остаться досыпать. Вполне возможно, что настоятель, не увидев меня на службе, сделает выводы и пожурит на исповеди. А может и нет. Зато у меня будет в чем покаяться, если не явлюсь в храм. Но коли пойду, то придется самому у всех знакомых просить прощения, да и других прощать. Прощеное воскресение, блин. А самое жуткое, что придется целоваться! Троекратно облобызаться с женой Лентовского абсолютно не возражаю — она молодая и симпатичная. Но целоваться с самим начальником? А еще с остальными, знакомыми и не знакомыми. Нафиг. Я всех прощаю, а если меня кто-нибудь не простит — переживу.
И вообще, я сегодня занят. Вот, как проснусь, начну в путь-дорогу собираться. Но сборы — это просто отмазка. Чего там собираться-то? Минут за двадцать все покидаю.
Конечно же, как только Нюшка ушла, спать расхотелось. Стало быть, пошел варить себе кофе — оно, кстати, уже заканчивается, а думал, что мне до весны хватит.
Напившись, начал вытаскивать из сундуков теплую одежду, потому что шуба и теплая шапка, так там и лежали. И валенки еще.
На всякий случай стоит взять с собой пару белья, запасную рубашку. Мыльно-рыльные принадлежности само-собой. Из продуктов что-то прихватить. Но это попрошу Нюшку, сам не знаю — чтобы мне с собой взять? Сухарей у нас нет. Крупы какой-нибудь, что ли? А что с посудой делать? Ежели, как исправник сказал, едем в раскольникам, то лучше с собой взять. Миску с кружкой, ложку не забыть. И папку с бумагами, походный пенал с канцелярскими принадлежностями. Ах да, револьвер не забыть и патроны.
Все-таки, неудобно таскать оружие в кармане. К шорнику что ли сходить, кобуру заказать? И чего я об этом до сих пор не подумал? Вот, как только вернусь из командировки, так и закажу. Жаль, что у меня не пистолет. Был бы какой-нибудь браунинг, можно бы кобуру скрытого ношения изладить.
Пока растрясал слежавшуюся шубу, явилась Нюшка.
— Что в мире новенького? — поинтересовался я. Авось девчонка выяснила последние новости.
— А ничего особенного, — отмахнулась девчонка. — Вчера грузчики с гавани с кузнецами судостроительного завода на кулачках решили подраться, как в старые времена, но дядя Антон пришел с городовыми. Тех, кто потрезвее по домам разогнали, а пьяным по зубам съездили, да в каталажку определили.
Ну да, Антон Евлампиевич — хороший приятель Нюшкиного отца. А то, что разогнали — правильно сделали. Это только не слишком умные люди пишут — мол, бой на кулачках проходил честно и благородно. Типа — лежачего не бить, ничего тяжелого не использовать. Как же! С пьяных глаз любой «честный и благородный» бой превращается в драку, где и ногами пинают, а противника не только кастетами бьют, но и кольями. Они бы тут на кулачках друг дружку помутузили, а нам потом разбираться — кто кого бил, и почему убили? То, что по зубам дали — плохо, но значит, другого выхода не было. Не понимали словесно.
Маленькая кухарка, определив в печку горшок с какой-то будущей едой, вышла ко мне.
— Иван Александрович, а вы куда-то собираетесь? — спросила Нюшка.
— Ага, — кивнул я. — Хотел тебе сказать, что я в командировку уеду. Дней так…
Да, не выяснил у исправника — на сколько дней мы уедем? Но, скорее всего, Василий Яковлевич вряд ли дал ответ. День туда, день обратно. И в Паче мы вряд ли за день уложимся. Дня два, а то и все три.
— Неделя, не меньше, — решил я. — Так что, считай, неделю ты будешь в отпуске. Сюда можешь не приходить. — Подумав, добавил: — Отпуск оплачиваемый, потому что он произошел не по твоей просьбе, а по техническим причинам.
— А далеко едете?
— Верст тридцать, не больше.
— Тридцать верст? — ужаснулась Нюшка. — Это же далеко! Вам тогда надо что-то теплое с собой взять.
— Уже, — кивнул я на шубу и валенки.
Девчонка потрогала шубу, потрясла валенки и решительно заявила:
— И куда вы в новой шубе поедете? Испачкаете, порвете. В дорогу лучше такое взять, что не жалко. И поедете по делам, а не в гости. Иван Александрович, лучше шубу и новые валенки здесь оставьте, я до деревни сбегаю, у батьки старые валенки — они подшитые, да полушубок возьму. Овчинный, теплый. Старый, правда, но для дороги сойдет. А коли испачкаете — не жалко.
Ох уж эта крестьянская практичность! Но она кое в чем права. Не станешь надевать на себя праздничную одежду, чтобы отправится в лес. Но отправляться по делам в старом крестьянском полушубке — не комильфо.
— Анечка, одежда человеку не для красы нужна, а для удобства. Эта шуба новая, теплая. К тому же, если я овчинный полушубок надену, стану похож на ссыльного, а не на следователя.
