Фигляр снова окинул меня взглядом.
– Как-то вы слабоваты для того, что мне описывал, захлебываясь в восторгах, Миша.
– Степан, выйди, пожалуйста, и закрой за собой дверь, – спокойно проговорила Арлинова.
– Хотел бы – да не могу, Микаэла Витальевна, не могу – и все тут. Официальное предписание.
С этими словами он вытащил из внутреннего кармана пальто конверт, кричавший о конфиденциальности и совершенной секретности, небрежно бросил его на стол перед Арлиновой и снова обернулся ко мне.
– Герман, и где та искра, о которой ты говорил? Где внимательность, наблюдательность, невероятность?
Я вдруг чихнула – и еле сумела удержать почти рычавшего Геру за рукав.
– Хамил бы ты где-нибудь в другом месте, Степа, – устало сказал Гамов.
– А раньше мы хамили вместе, так весело было, помнишь? – Блондин тряхнул хорошо уложенным каре.
– Выпрямленные, – констатировала я спокойно.
Что нервничать-то. Таких ребят на своем веку я повидала достаточно. Таких, как Гамов и Туров, – к сожалению, очень мало.
Степа напрягся – это было видно по неестественно прямой спине – и развернулся ко мне.
– Что?
– Волосы, говорю, выпрямленные. – Я села на подоконник, зорко поглядывая на Геру, чтобы глупостей не наделал. Тот, впрочем, замер на месте, словно догадался, куда я клоню.
– И? – Идиот Степа даже приосанился.
– Не знаю, – пожала плечами я.
– Ты продолжай, продолжай, зря мне тебя нахваливали, что ли?
– Погодите, – вмешалась Арлинова. – Степан, ты хочешь сказать, что к нам завтра новый работник выходит? Надзирателя приставить решили?
– Не надзирателя, а замечательную девочку Нину, она блогер, большущий молодец, вот в деконструкторы не годится, нервы сдают, не понимает, что где. А вы у нас отдельно живете, мало ли чем занимаетесь… – Степа довольно хохотнул.
– Ты понимаешь, конечно, что послезавтра она уже не выйдет? – Арлинова откинулась на спинку кресла.
– Если вы надеетесь договориться с Павлом Александровичем, то не надейтесь даже, он на пенсию вышел. Я теперь старший по закрытию реальностей.
Последние слова в корне меняли дело. Высказывать свое мнение стало небезопасно для других людей.
– Поздравляю, – спокойно сказала Арлинова.
Теперь бушевал и едва сдерживался уже Гамов. Старая, как мир, история. Она почему-то заставляла мое сердце болеть.
– А Нина не насовсем, не расстраивайтесь. Поработает пару месяцев, посмотрит, чем вы занимаетесь и не надо ли вас расформировать и присоединить к нам, проведет assessment[7], короче говоря.
Меня передернуло.
– Ты упал совсем, да? – нервно спросил Гера. – Нас – закрывать?
– Не закрывать, а расформировывать. – Степа поднял указательный палец.
Я сдулась окончательно. Пришел, наговорил гадостей, используя свое положение… Хорошенькие у Гамова знакомые.
– Так что теперь я ваш лучший друг, царь и бог. Засим откланиваюсь!
– Подожди, – обронила Арлинова. – Ты тут бегал, мельтешил, нашу лучшую сотрудницу в чем-то обвинял… А сам даже не дослушал.
Я резко замотала головой и сделала большие глаза. Степа обернулся ко мне и сладко проговорил:
– И в самом деле. Давай.
– Сказать даже нечего. – Я как можно тяжелее вздохнула.
Блондин манерно закатил глаза.
– Нет уж, Роза Константиновна, вперед. Проведите нам assessment Степана, если выражаться его словами. Он сам этого так хотел! – Арлинова выразительно посмотрела на меня.
Я кивнула, стараясь подавить смешок.
– Волосы, значит, выпрямленные.
– Это мы уже слышали. Что-нибудь новенькое можно придумать было?
Я вдохнула поглубже и передернула плечами:
– На руке «Ролекс», но самый простенький, стоит трешку здесь, в дьюти-фри можно купить за две с половиной. Джинсы «Версаче», триста баксов, рубашка за сотку, пуловер еще двести, ботинки двести, пальто, пожалуй, пятьсот. Дешевенький загар из солярия, пятый айфон… – С каждой произнесенной фразой Степа менялся в лице. – Ну что, крепкий средний класс, всеми силами рвущийся в высокий средний. Получается, прямо скажем, не очень. Значит, писатель опять же таки средней руки, подрабатывает везде, где только можно. Зациклен на собственной внешности и считает, что прямое каре зрительно уменьшает длину носа.
Гера расхохотался в голос, и я поняла, что моя миссия окончена.
Бледный до синевы Степа хотел что-то сказать, но вместо этого развернулся и вышел из комнаты.
После этого засмеялись все присутствующие.
– Первый человек на Луне, в смысле, поставивший Степу на место. – Туров никак не мог отдышаться.
– Как его фамилия-то? – раздраженно поинтересовалась я.
– Михайлов, – отозвалась Арлинова. – А ты не знала?
Образ сщелкнулся, и я чуть язык себе не откусила. Михайлов? Степан?
– Тот самый? – вытаращила глаза я.
– Представь себе, – сказал Герман.
– Так. – Арлинова поправила прическу. – Сегодня меня не интересует, почему вы никому не сказали, что идете на деконструкцию. В порядке исключения. Дети вы хорошие. Во-первых, чтобы больше такого не было. Во-вторых, с завтрашнего дня все на работе вовремя. Ясно?
Мы с Герой синхронно кивнули, переглянулись и пошли к двери.
– Спасибо, – сипло прошептала я, когда мы добрались до его кабинета.
– Ненавижу тебя! – экспрессивно воскликнул Гера и скрылся в его недрах.
Я хмыкнула и обернулась: так и есть, ко мне стремительно приближался Гамов. Повезло же, что я могу держать нейтральное выражение лица почти в любой ситуации.
– Что это за чушь про закрытие?
– Никакой чуши. – Я медленно двинулась по коридору, чувствуя, как с плеч падает гора, уступая место новой. – Закрыли нео-нуар, подумаешь. Сказать было надо, но мне так не хотелось облекать мысль в слова. – У тебя же праздник, Макс. Отвлекать не хотели.
– Два дня закрывали? – Гамов поймал меня за локоть и развернул к себе.
Будто душу за три струны наружу вырвал.
– Именно. Сначала к нему съездили, потом… Потом я читала роман. Потом закрыли с утра. И пили весь день.
Гамов помолчал. Через мгновение сказал задумчиво, глядя мне прямо в глаза:
– Я думал, у вас что-то с Германом было.
Я расхохоталась от души. Даже в том состоянии, в котором мы находились двое суток, подобные мысли нас не посещали.
– А пили-то почему?
– С Лешкой рассталась, вот и пили.
Я дернула руку на себя, впрочем, безуспешно.
– Пойдем работать, Макс.
– Ты рассталась с Лешкой? – Он будто и не слышал предыдущей фразы.
– Ага. А тебя надо поздравить, так что вечером нальешь мне. Заодно и опохмелюсь.
Я перешагнула порог кабинета и некстати подумала о том, что мы взаправду закрывали реальность. Ту, в которой жена Макса носила его ребенка, ту, в которой папа бросил нас с мамой… Самую отвратительную реальность из всех.
Гамов мешкал в коридоре, и мне было неинтересно почему.
Глава 13
Я третий раз набирала непослушными с мороза пальцами код – и третий раз ошибалась. Клавиши домофона напоследок обожгли руку металлическим холодом, и я чуть было не расплакалась, испытав совершенно непонятное отчаяние. Нужно было сделать глубокий вдох, собраться – и просто набрать цифру за цифрой, вообще ни о чем не думая. Вместо этого очень хотелось зарыться в сугроб и пролежать там всю оставшуюся жизнь.
Раздался писк, дверь открылась сама, и я взлетела по ступеням на третий этаж, даже не посмотрев на своего спасителя. В висках мигренью билось одно-единственное слово, не слышанное мной уже очень давно, и я откровенно паниковала.
Одиночество – то самое, настоящее, пронизывающее. Когда не нужен никому, кроме себя. Я сползла по входной двери вниз. В квартире было темно и на удивление тихо. Да и то, как сказать, насчет себя вопрос тоже весьма спорный. Самодостаточность – конечно, хорошо, но первые два года в Москве меня спасало только количество пар, пять в день. А потом появился Лешка, вместе с ним – секс и ощущение, что хотя бы один человек без тебя точно умрет, часа не протянет. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы выстроить стену, прочную такую перегородку между собой и космосом, остатки которой в данный момент уносило в разные стороны на невероятных скоростях.
Я нащупала в кармане куртки телефон и, колеблясь, набрала номер Геры. Ответили мгновенно.
– Ты как?
– Все в порядке, – отозвалась я.
На заднем плане играла музыка и смеялась какая-то женщина. Хрипотца, тональность… Come stai, Olivia? Sto bene, grazie[8]. Сердце мгновенно утонуло в чем-то, по ощущениям напоминавшем серную кислоту.
– Развлекайся. – Слово едва удалось столкнуть с языка. – Серьезно, хорошего вечера, хотела проверить, как ты.
– Да все отлично. Давай я тебе после перезвоню?
– Нет, Гер, у меня тоже планы, в конце концов, кто был самой популярной студенткой истфака, как думаешь? Конечно, я! Так что побегу причесываться.
Ни одна из сказанных фраз не выдерживала и самой отдаленной критики, но я надеялась, что общество Кати несколько отвлечет беспокойный ум моего заклятого коллеги.
