— Но убитые были твоими врагами!
— Мертвый — уже не враг. Он человек, которого нужно хоронить, — упрямо сказал туркопол. — Врагами могут быть только живые.
— Как получилось, что мусульманин воюет на стороне христиан с другими мусульманами?
— Мусульмане всегда воевали между собой, — пожал плечами Сеиф. — Это было до того, как франки пришли в Сахель, это будет, когда они отсюда уйдут. Франки между собой тоже воюют… Я служу Зародьяру шесть лет и доволен своим господином. Он строг, но очень щедр, — Сеиф довольно посмотрел назад, где скакал табун захваченных после ночного побоища лошадей. Многие несли на спинах вьюки. Табун со всех сторон охраняли туркополы. — Арабский эмир забрал бы у меня половину добычи, а Зародьяр отдал все. За шесть лет я накопил немного золота, когда продадим добычу, у меня его будет достаточно, чтобы купить себе плодородной земли в Сирии или Персии, сдать ее земледельцам и жить богато до старости.
— Ты хочешь покинуть Зародьяра?
— Господин сказал, что мы можем уйти, после того, как вернемся в его замок. Но я еще не решил. Ты возьмешь меня на службу?
— Я? — удивился Козма.
— Зародьяр говорил: ты знатного рода. Он сказал, что ты будешь с ним только в этой поездке. Потом будешь сам рыцарь. Это ты придумал, спуститься с башни ночью и напасть на Юсуфа?
— Что из того?
— Я пятнадцать лет ношу меч, но никогда не слышал, чтобы семеро воинов убили сорок, не потеряв ни одного своего! И взяли такую добычу! Одни кони стоят не менее сотни безантов, а еще одежда, обувь, оружие… Когда весть об этой битве разнесется по Сахелю, к тебе придут сотни воинов. Но ты помни: я обратился первым!
— Запомню! — пообещал Козма. — Если набирать воинов, лучше тебя не найти.
Сеиф поклонился, приложив руку к груди, и ускакал к своему табуну. Козма взялся за поводья и догнал Иоакима.
— На привале ампутирую Ги руку, — сказал, поравнявшись. — Поможешь? Подержать?
— Когда резал жену эмира, меня не звал, — хмыкнул Иоаким. — Ее бы подержал…
— Начинается! — вздохнул Козма. — Выдь на Волгу, чей стон раздается?..
— Три месяца без женской ласки! Мы что, не люди?
— На Стеллу посматриваешь!
— Есть на что смотреть. Помнишь, ночью?
— Она ж дите!
— Как сказать… Времени было мало, но разглядел… А как это дите черкесов местных к земле пришпиливала, помнишь? Да еще ножкой потом! По ребрам, по ребрам!.. Огонь, девка!
— Мало тебя Дуня по роже била!
— Мало, — согласился Иоаким. — Пусть бьет! Мне только радость. Побьет, а потом гладить начинает, жалеть… И целует так, что сознание теряешь! Откуда только сила… А обнимает как!
— Прекрати! — велел Козма, скрипнув зубами.
— Пробило?! — злорадно хохотнул Иоаким. — Риту вспомнил?.. Ладно, сговорились! Жаль Ги.
— Мне тоже жаль, — вздохнул Козма. — Поймал парень стрелу, что мне назначалась…
— Кто знает, что нам назначено… Старики живут, а пацанята гибнут. Под Путивлем насмотрелся, как они кровью харкали, до сих пор не забыть…
— В Великую Отечественную пацаны тоже воевали, — хмуро сказал Козма. — Мой дед в партизанах с четырнадцати, ранен дважды…
Иоаким в ответ только вздохнул.
— Чем тебя Сеиф угощал? — спросил после недолгого молчания. — Видел, видел…
— Самогонка какая-то местная. Сивуха. Горло дерет…
— Покажи!
Козма достал баклагу. Иоаким без лишних слов вытащил пробку и приложился к горлу.
— Я для Ги брал! — возмутился Козма.
— Хватит тут Ги, — примирительно сказал Иоаким, возвращая баклагу. — Еще с литр… — он прижмурился, оценивая ощущения от напитка, громко срыгнул. — Действительно — сивуха. Из фиников гнали. Или прямо из пальмы. Может, из кактуса… Вкус такой. Но все равно хороша. Что это Сеиф расщедрился? Он мужичок прижимистый; видел, как они покойников обдирали — до голого тела?
— Все тут такие. Нас с тобой продали за пару сапог.
— Продешевили… Сейчас локти кусают. Мы с тобой — ого!
— Сивуха подействовала?
— Забирает!.. Так откуда баклага!
— Сеиф подлизывался. На службу просится.
— К тебе? — захохотал Иоаким. — Служить?
— Ночная вылазка обошлась без потерь, если не считать рану Ги. Добыча большая. На Востоке любят удачливых. Так что нечего смеяться.
— А ведь правда! — хлопнул Иоаким по плечу друга. — Наберем ватагу, захватим замок — их тут полно почти бесхозных по военному времени, оградим земли от чужаков и станем феодалами. Все будут нам кланяться, а мы на них плевать. Житуха!..
Козма вместо ответа привстал на стременах. Роджер впереди призывно крутил плетью над головой. Затем свернул вправо. С высоты своего роста Иоаким различил в той стороне развалины на высоком холме.
— Пора и закусить, — сказал он радостно. — Да и задницу стер до крови. Не люблю я этот вид транспорта! — он похлопал по шее коня. — Воняет потом, газы пускает… Что не по нему, укусить может! Тварь! Машина лучше…
* * *
Козма туго перетянул обнаженную руку Ги чистой тряпицей у самой подмышки, обмотал повязку ремешком и закрутил палочкой. Пощупал пульс на запястье и удовлетворенно кивнул. Ги застонал и открыл глаза.
— Выпей!
Козма поднес к губам оруженосца баклагу. Тот глотнул и закашлялся.
— Пей! — приказал Козма. — Будет не так больно!
— Не чувствую руку, — слабым голосом сказал Ги.
— Я жгутом ее перетянул. Как отпущу — почувствуешь!
Оруженосец стал послушно глотать из баклаги. Затем обессилено растянулся на кошме. Козма расстегнул на юноше полукафтан, и приложил пальцы чуть ниже шеи. Ги стал затихать. Козма поднял взгляд. В шагах двадцати от него один из туркополов, подвесив зарезанного и ободранного барана на каменную стену, ловко потрошил тушу.
Козма вздохнул и приподнял веки Ги. Затем придвинул к себе глиняную миску и вылил в нее сикер из баклаги. Бросил в миску пилку, нож, иглу с прочной ниткой, затем смочил в жидкости тряпицу и стал вытирать ею больную руку Ги: от жгута до распухшего, почерневшего локтя. Сидевший в сторонке на корточках Сеиф смотрел на его манипуляции с неподдельным любопытством. Примостившийся рядом Иоаким, — со скукой. Закончив с тряпицей, Козма подложил ее под руку оруженосца и смочил в миске ладони. Кивком приказал Иакиму сделать тоже.
— Только добро переводим! — сокрушенно сказал Иоаким, но послушался.
Козма взял нож из миски, прицелился и вдруг ловким круговым движением разрезал мышцы на руке возле самого жгута. Струйка крови брызнула на тряпицу, но тут же утихла.
— Тяни! — велел Козма Иоакиму, указывая. Тот послушно сдвинул мягкие ткани, обнажив белую кость. Козма выхватил пилку из миски, приложился… Ги замычал.
— Станет дергаться, сядешь ему на грудь! — приказал Козма, не переставая пилить. — Только руку не отпускай!
Но Ги утих, и Козма быстро закончил пилить. Отбросив отрезанную руку в сторону, достал из миски иглу с ниткой. Знаком дав знать Иоакиму убрать ладони, стал ровными стежками зашивать огромную рану, пряча под пластами мышц и кожи обрезанную кость. Сеиф даже привстал, чтобы лучше видеть, зацокал языком. Закончив шить, Козма туго забинтовал культю полоской холста и отпустил жгут. Повязка быстро набухла красным на месте раны, но вскоре кровь на холстине стала подсыхать. Козма сел рядом с Ги, опустив на колени окровавленные руки.
— Наловчился ты кости пилить! — одобрительно сказал Иоаким, присаживаясь рядом. — Буду держаться подальше.
— Тебе б другое отпилил! — ответил по-русски Козма. — С большим удовольствием! Здесь евнухов ценят.
— Бессердечный ты человек!
— Я очень добрый.
— Видели… Пока ты баб сарацинских щупал и с евнухами миловался, кто-то камни на стройке таскал!
— Тебе полезно… Смотри! — Козма взял ампутированную руку. — Типичная гангрена, как на картинке в учебнике. Который уже раз вижу.
— Убери! — поморщился Иоаким. — Не люблю мертвечину!
— Надо похоронить! — прервал их Сеиф, вставая. Он забрал отрезанную руку. Кровь капала из нее на жухлую траву. — Нехорошо, если собака найдет…
Козма молча кивнул. Сеиф, держа мертвую руку за запястье, пошел к костру. Друзья невольно проводили его взглядом. Туркопол, свежевавший барана, давно закончил работу; на костре в казане кипела вода с кусками мяса, рядом суетилась Стелла. Утром Роджер велел ей переодеться в мужскую одежду и даже подобрать кольчугу; в слишком больших для нее шароварах и халате, девчушка выглядела забавно.
Сеиф подошел к своим головорезам, возлежавшим вкруг костра в ожидании обеда, и показал отрезанную руку. Туркополы закрутили головами в знак удивления. Сеиф приложил палец к губам и подкрался к Стелле. Та, повернувшись к голодным воинам спиной, его не видела. Сеиф из-за плеча сунул мертвую руку со скрученными пальцами девчушке в лицо.
