силу сложившихся обстоятельств начали применять… «террор». Метод увоза контрреволюционеров обставлялся довольно остроумно. Въезжали на лошадях несколько вооруженных человек, арестовывали нужных к уничтожению и увозили. После этого местная комячейка в целях [якобы] защиты организовывала отряд и ехала вдогонку, происходила дутая перестрелка, после чего комячейка безрезультатно возвращалась. Здесь надо отметить, что в большинстве случаев гибли люди из‐за личных счетов и совершенно не принадлежавшие к приспешникам контрреволюции.
За данный период зафиксировано в лесу около 70 трупов, такой же способ был применен… [в] отношении начальника станции [Итат В. Ф.] Михайловича и нескольких железнодорожных служащих.
Крестьяне первое время к таким исчезновениям относились с недоумением, не зная[,] чем это объяснить, но теперь они ясно понимают эти проделки и страшно возмущены на власть, так как участниками [убийств] являются красные партизаны и комячейки[2763].
Таким образом, комячейки того периода, по мнению крестьян и чекистов, де-факто являлись вооруженными органами местной власти, широко использовавшими классовый террор.
Тогда же заведующий Мариинским политбюро К. А. Зыбко докладывал, что в уезде «широкой волной производится партизанский террор, руководителями которого до некоторой степени являются начраймилиции, так как почти все они руководители бывших партизанских отрядов». Раскрывая нехитрый механизм террора, Зыбко объяснял, что руководители комячеек и милиции заранее выбирают себе жертв из числа тех, кто был под судом за контрреволюцию, но оказался на свободе. Затем разыгрывается спектакль, в котором одна группа милиционеров исполняет роль органов власти, а другая – бандитов. У дома жертвы происходит перестрелка между милиционерами и бандитами, после чего милиция отступает, бандиты врываются в дом, убивают хозяина, а его имущество присваивают. Либо милиционеры поступают еще проще: под видом неизвестных бандитов разыгрывают похищение кулаков, священников, бывших белых, которых увозят и убивают где-нибудь в ближних окрестностях. При этом для запугивания населения милиция и коммунисты постоянно распускают слухи, что в уезде действуют банды численностью от 300 до 500 человек[2764].
Нередко комячейки обходились и без помощи милиции, терроризируя население за счет своей жестокости, сплоченности и вооруженности. Того же мнения был и И. П. Павлуновский, фиксировавший в своем докладе о красном бандитизме превращение комячеек и низовых советских властей Сибири в пресловутые комбеды: «Партийные же низы, главным образом, деревни, а отчасти и некоторые рабочие районы, находятся во власти мелкобуржуазной партизанской стихии. Не приемля нового курса политики, они продолжали и в 1921 году автоматически действовать самочинно, в духе тех методов, к которым они были приучены в предыдущий период, при чем бедняцкие комячейки и волисполкомы превращались в своего рода комбеды, а политбюро и милиция [—] в вооруженную силу комбедов»[2765].
Бандитизм поддерживали и видные партийные работники. В январе 1921 года на секретном совещании у секретаря Минусинского укома РКП(б) М. И. Серебренникова было решено силами милиции ликвидировать ряд «спецов». Вскоре в городе были убиты девять бухгалтеров, агрономов и кооператоров: инженер Бусов, агроном Наумов, бухгалтер отделения губсоюза кооперации Фрейман. Опираясь на С. К. Сургуладзе, бывшие партизаны провели в марте нелегальный съезд, где постановили избрать революционный штаб и провести в Минусинске «чистку» партийно-советских учреждений от «закомиссарившихся бюрократов» и «гадов»-спецов. Согласно мемуарам К. И. Матюха, на съезде особенно буйствовала фракция от чоновцев. В первый список на уничтожение попало восемь человек: чекист Ф. К. Клешнин, работники милиции П. Г. Конопелько и тот же Матюх, военком Березовский и др.[2766]
В январе 1921 года массовый характер приобрели расстрелы коммунистами «спецов» в Красноярском уезде. В Минусинском уезде в апреле–мае более 20 членов комсостава коммунистических полков и «эсеровской организации», заподозренные в контрреволюционности, погибли во время конвоирования из сел Усинское и Каратуз в Минусинск. Восемь «контрреволюционеров» были расстреляны при отправке из Кежмы в Канск. В мае–июне были застрелены, якобы при попытке к бегству, семеро арестованных в Енисейском уезде, в мае–июле – столько же служащих агрономического пункта и четверо инженеров и техников в Канском уезде[2767].
В период Гражданской войны весьма активно практиковалось в отношении «врагов» удушение. Упоминавшиеся выше 70 жертв бандитизма переваловцев в Мариинском и Ачинском уездах, обнаруженные в чаще у села Шарыпово, были «передавлены и передушены»[2768]. В ночь на 15 февраля 1921 года чекисты и милиция Ачинского уезда Енисейской губернии, желая обезопасить тыл от «бандитских пособников», по инициативе М. Х. Перевалова арестовали сразу 60 потенциальных «заговорщиков» из Шарыпова и шести других селений, после чего поодиночке задушили бóльшую их часть прямо в помещении волостного исполкома. Тех, кто подавал признаки жизни, добивали колотушками. Затем пьяные убийцы присвоили себе имущество жертв. Почти год спустя на скамье подсудимых оказались 53 виновника, в том числе начальник Ачинской уездной милиции и политбюро, два начальника раймилиции, три помощника начальников раймилиции, 14 милиционеров, три командира коммунистических отрядов, шесть членов волисполкома и 24 члена комячеек. Следствием было доказано убийство 34 человек. Отвечая перед судом за шарыповские убийства, Перевалов хладнокровно заявил: «Я – зверь, я привык к трупам, я тащил их за собой все эти годы»[2769]. Но наказали убийц символически: несмотря на приговор к расстрелу для 15 обвиняемых, тут же была применена широкая амнистия[2770].
Подобные массовые расправы в уезде начались еще в 1920 году и продолжались долго. Из Ачинска летом 1921 года сообщали в Сиббюро ЦК РКП(б), что милиция и комячейки часто производят самочинные расправы над крестьянами, «применяя в ряде случаев удушения», особенно в национальных районах, отчего «инородцы» уходят в банды. Милиция то и дело расстреливала хакасов «при попытке к бегству». Очевидцы рассказывали о расправах прямо посреди административного центра будущего Хакасского уезда: «Женщина Кузнецова в деревне Усть-Абакане в окно увидела, что милиционеры топят в реке инородца, она закричала и в результате человека утопили, а она ночью без вести пропала»[2771]. В улусах Малое и Черное озеро в начале 1921 года по приказу главы Кызыльского волисполкома А. А. Тартачакова коммунисты удавили и утопили от 23 до 28 аборигенов, заподозренных в снабжении повстанцев оружием и продуктами; волостной комиссар Л. Тартачаков насиловал арестованных женщин, душил жителей сам или, угрожая оружием, заставлял коммунистов топить их. Под улусом Божье Озеро местные партийцы утопили до сотни хакасов[2772].
О неконтролируемом распространении коммунистических самосудов и грабежей в Щегловском уезде говорит откровенное заявление А. Н. Поморцева, врид заведующего уездным политбюро, в Томскую губЧК в ноябре 1921 года. Чекист писал о колоссальном росте красного бандитизма в этом уезде, примыкающем к таежной полосе. Такое географическое положение способствовало тому, что при Колчаке большинство притаежного
