От необходимости держать ответ Рене избавила Геро. Дверь распахнулась, и Шандер бросился навстречу Эстель Оскоре, еще не зная, что ее тайны больше нет.
3
— Дане атамане! Швыдше! Беда!
Рыгор, улучивший десятинку, чтобы посидеть с Гвендой за чаркой царки, аж подскочил, расплескав драгоценный напиток:
— От олух скаженный! И шо там у тебе трапилося?!
— Да не в мене! — Широкоскулый фронтерский парнишка с трудом перевел дух. — То с даном Луи. Подранили его.
Рыгор, с ревом опрокинув тяжеленный резной стул, бросился из комнаты. На ходу посланец рассказал, что знал. Когда принц, выйдя из ратуши, где встречался с цеховыми старейшинами, садился на коня, с крыши выстрелили из арбалета. Стрелявший был схвачен на месте, им оказался один из городских стражников; убийца не пытался ни отрицать свою вину, ни скрыться. Похоже, он не в себе. Луи тяжело ранен, но в сознании. Принц никого к себе не подпускает, требует Рыгора.
Фронтерец бегом мчался по мощенной мрамором южных морей коротенькой Ратушной, и высыпавшие на улицу горожане торопливо расступались перед атаманом. В голове Рыгора яростно билась мысль — не уберег, дурак! Не допер, а оно ж коню понятно было — не позволят нобили все перевернуть… Понимать надо было, охрану приставить, в три, в четыре глаза следить. А он рассиропился — дескать, война кончилась, можно к бабе на перину…
Вторую мысль Зимный гнал как мелкую, гаденькую и неуместную, а она возвращалась назойливой мухой. Корона… Герцогская корона, поманившая и исчезнувшая. В сравнении с болью потери это ерунда, пшик, а поди ж ты, жалко!
Луи Рыгор нашел в вестибюле ратуши. За неимением лучшего, принца положили на огромный, затянутый сукном стол, куда до войны складывали прошения, поступающие на рассмотрение столичного магистрата. С первого взгляда войту стало ясно: дело хуже не придумаешь. Тарскийскую арбалетную стрелу с раздвоенным зазубренным наконечником Зимный признал сразу. Такую не выдерешь, да и угодили туда, где у человека становая жила проходит. Только тронь — и все! Был бы здесь Роман Ясный, может, и сделал бы чего, да либера, как на грех, унесло в Кантиску. Рыгор, с трудом напустив лицемерно бодрый вид, склонился над своим принцем, и тот с облегчением улыбнулся посиневшими губами.
— Ты пришел… Это… хорошо.
— Куда б я подевался, хотев бы я знать? — нарочито грубовато откликнулся фронтерец. — То ты не шибко говори, а то тебе не добре будет.
— Мне все недобре… Я воин, Рыгор… я все понимаю… Лупе, позаботься о ней… И об Арции… На тебя… остается… Кардинал… где кардинал?.. И эркард?
— Тут, тут… — Клирик, каким-то непостижимым образом успевший переодеться в приличествующие печальному событию одежды, и по-аистиному худой и голенастый эркард торопливо протиснулись сквозь толпу и склонились над умирающим.
— Слушайте мою волю. — Голос Луи был тих, но глаза смотрели осмысленно, а слова звучали четко. — Я, Луи Гаэльзский, законный наследник арцийского престола, находясь в здравом уме и твердой памяти, назначаю регентом… находящегося здесь Рыгора Фронтерского… и повелеваю… ему… собрать Генеральные Штаты… завтра же… Я подтверждаю его титул герцога Фронтерского… со всеми привилегиями… и назначаю маршалом Арции… Герцог, возьмите мою печать… Так… хорошо… Вы слышали? Объявить всем… Сейчас же…
Дюжий вояка, еще один из «Котов», на бегу подозрительно протирая кулачищами глаза, бросился к выходу, и почти сразу же надсадно взвыла труба городского глашатая…
— Хорошо, — улыбнулся Луи, — мы все-таки успели… Рыгор… Остальное ты знаешь… Лупе… Я… верю…
Больше принц ничего не говорил, но жизнь задержалась еще на десятинку или две. Рыгор ждал, ждали все. Потом завыла Гайда.
— Все, — врач пощупал жилку на загорелой шее и угрюмо отступил, — кончено.
Рыгор неловко бухнулся на колени, шепча молитву, которой его научила еще бабка. Из-под стола рвался жалобный, протяжный вой — Гайда, как могла, оплакивала своего хозяина. Запахло церковными куреньями и воском — клирики споро взялись за привычное дело. Два важных нобиля, спехом нацепившие траурные одеяния, с вкрадчиво-почтительными лицами встали за спиной Рыгора, сзади маялось несколько других, не столь расторопных. Атаману захотелось выхватить плетку и разогнать равнодушных людей, изо всех сил пытающихся показать, что они испытывают какие-то чувства, кроме озабоченности по поводу собственного будущего. Но это-то как раз было невозможно — Луи оставил Арцию на него, Рыгора, и он просто обязан справиться.
Нужно было созывать эти самые Штаты, искать законного наследника, хоронить, короновать, воевать…
— Монсигнор! — Рыгор спервоначалу даже не сообразил, что это обращение и воинский салют со стороны капитана императорской гвардии относятся к нему. — Эта женщина… Леопина. Мы нашли ее…
Рыгор оглядел собравшихся арцийцев и рявкнул:
— Прошу всех… вон! Сейчас не время для чужих… Завтра в Львином зале… Собрать всех, кто в тих… Штатах болтается. Кто не придет — без него порешаем… Нихто не придет — сами с гвардейцами дела поведем… А теперь тут будуть только найблизкие.
Капитан еще раз отдал честь. Как оставленные в столице гвардейцы, набранные из младших ветвей известнейших родов, восприняли самозваного регента, было неясно, но их отношение к родственничкам Базилека и Бернара, да и вообще ко всем придворным шаркунам, секретом не являлось. Бравые ребята в меченных золотыми нарциссами плащах быстро вытеснили из ратуши посторонних.
4 Эстель Оскора
— Ведьма! — Я стояла спиной, но не сомневалась, что это милое слово слетело с языка старой Зенобии. Эта костлявая карга с усами, достойными арбалетчика, только и делала, что шипела мне вслед. Похоже, старуха нарочно поджидала меня везде, где только могла, чтобы брякнуть что-то, по ее мнению, обидное. Воображением она не блистала, и я вскоре ознакомилась со всем ее репертуаром. Не могу сказать, что встречи доставляли мне удовольствие, но и страдать я не собиралась. Я была счастлива в первый и, видимо, в последний раз в своей жизни, и все склочницы мира могли навредить мне не более, чем устрица «Созвездию Рыси».
Потуги Зенобии я решила попросту не замечать и неукоснительно этому следовала. Но на сей раз избежать свары не удалось, так как у меня обнаружилась защитница. Привезенная вчера Эриком дочка Шани меня любила, а Ольвию ненавидела, и неспроста. Надо было ослепнуть, чтобы не видеть: через пару лет Белинда Гардани затмит половину эльфиек, а зарождающаяся между таянкой и наследником Рене дружба явно перейдет в нечто большее. Ольвия видела, и ее это не устраивало, ума же понять, что любая нелюбезность к отцовским гостям заставит обожающего Рене мальчишку броситься искупать материнскую грубость, не хватило. Так и вышло. Когда же Белка переселилась к родичам Димана, ее дружба с Рене-маленьким, поощряемая Рене-большим и всеми возлюбившими отчаянную девчонку маринерами, лишь окрепла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
