Дэн скользнул взглядом в сторону Джейн:
— Тебя ждёт здесь множество приключений.
— Я и так уже в самой их гуще. Будто попала на другую планету. Всё кажется совершенно ирреальным.
Он протянул в темноте руку и сжал пальцы Джейн в своей ладони, как бы ободряя, и сразу же отпустил бы, но она ответила на его пожатие, и теперь их соединённые руки лежали на обивке сиденья между ними — последний контакт с реальностью.
Дэн сказал:
— Кто бы мог представить себе такое не так уж много лет назад?
— Да. Я как раз подумала то же самое.
Он ощутил ещё одно лёгкое пожатие её руки, потом — более крепкое, и рука отодвинулась, будто Джейн опасалась быть неправильно понятой; а последнее своё движение она оправдала тем, что потянулась за сумкой и принялась искать сигареты.
Заговорил Лабиб, указывая куда-то в небо:
— Пальмира.
В небе наметилось далёкое сияние. Местность стала более холмистой. Они взобрались по склону, и внизу перед ними открылась неяркая россыпь огней — современный оазис. Наконец-то дорога изогнулась, как бы решив стать более человечной. Дом с закрытыми ставнями; на миг из тьмы, в свете фар, выступает вдали полуразрушенная арка. Машина замедляет ход и вдруг сворачивает под прямым углом и съезжает с дороги; подскакивая и накреняясь, идёт сквозь ирреальный окаменелый лес полуразрушенных колоннад, сломанных стен, упавших капителей. Несколько сотен ярдов, и они приближаются к низкому длинному бунгало, удивительно похожему на выстроенную на скорую руку кладовку для клюшек на поле какого-нибудь захудалого гольф-клуба двадцатых годов.
— «Зиновия», — объявляет Лабиб.
Единственная гостиница Пальмиры одиноко стояла посреди безграничного кладбища мёртвого города. Выйдя из машины, Джейн с Дэном ступили в морозный воздух, в пронизанную ветром тьму. Неровные очертания лишённого крыши храма вырисовывались невдалеке на фоне облаков, подсвеченных огнями невидимого отсюда современного городка. Вокруг царила мёртвая тишина, в самом древнем и прямом смысле слова. Но тут отворилась дверь, и на песок упала жёлтая полоса света. Лабиб что-то резко крикнул, и человек, стоявший в дверях, поднял руку.
Если они и ожидали, что в гостинице «Зиновия» смогут отдохнуть от ирреального, то надежды их не оправдались. Внутри гостиница выглядела не менее странно, чем местность, где она располагалась. Джейн и Дэн очутились в большой комнате, где центральное место занимала огромная печь, вокруг которой на деревянных стульях сидели трое. Один — явно старший из троих — был мучительно косоглаз, другой — облачён в фартук, который когда-то, очевидно, сверкал белизной, а третий оказался тем самым молодым человеком, что встретил их у дверей. Ни один не обратил на Джейн и Дэна внимания. Заговорили по-арабски: Лабибу задавали вопросы. Дальний конец комнаты представлял собой примитивную столовую. С полдюжины накрытых столиков, вышитые перемётные сумы и пара-тройка ковров на стенах. Позади печи, у стены — старый диван с высокой спинкой, пережиток более буржуазных (или — более французских) времён; на нём во множестве разбросаны пурпурные, красные, синие коврики и подушки, словно выставленные для продажи; однако забытая на диване газета и вмятина там, где кто-то недавно сидел, говорят иное. Вся комната походит на театральную декорацию, раз и навсегда установленную драматургом. Тишина и холод снаружи, душное тепло внутри, сидящие вокруг печи трое мужчин — явно гостиничная обслуга, столь же явно не выказывающая ни малейшего желания их обслуживать или, хотя бы из вежливости, проявить гостеприимство. По всей вероятности, Лабиб описывал их путешествие милю за милей, но вопросы одного из мужчин, очевидно, коснулись наконец Джейн и Дэна, потому что шофёр, как бы вспомнив об их существовании, повернулся к ним и спросил, не хотят ли они посмотреть свои комнаты.
Старший араб, тот, косоглазый, встал и кивком головы пригласил их следовать за ним. Они вышли в дверь, за которой царил мрак и воздух был много холоднее, чем в большой комнате. Араб повернул старый фаянсовый выключатель, и тусклая лампочка осветила длинный казарменный коридор с двумя рядами дверей по сторонам. Старик обернулся к Дэну и вопросительно поднял один палец, потом два. В ответ Дэн поднял два. Старик проковылял по коридору чуть дальше и открыл одну из дверей. Кровать, стул, шкаф, два истёртых узких коврика на плиточном полу и керосиновая печка. Араб наклонился и зажёг печь: затрепетало неровное пламя. Дэн поставил сумку Джейн на пол и пошёл за стариком на другую сторону коридора: такая же голая комната, тот же процесс возжигания печи. Дэн повернулся к Джейн, подошедшей к ним сзади:
— Этот номер чуть просторней. Может, тебе лучше будет здесь?
— Кажется, тут ещё холоднее. Как ты думаешь, ванная здесь есть?
Как ни удивительно, оказалось, что ванная есть — в конце коридора. Вода шла только холодная, но старик указал на пластмассовое ведро, потом на себя и сделал несколько движений, будто моется: если надо, он принесёт горячей воды. Сзади к ним подошёл Лабиб. Он явился, чтобы объявить меню. Можно заказать яйца или баранину, лапшу или рис.
Минут через пять Дэн и Джейн сидели на диване в большой комнате, безропотно ожидая обеда: тут было хотя бы тепло. Повар исчез, но другие двое сидели у противоположной от печи стены и в суровом молчании взирали на двух англичан, будто были раздражены тем, что нарушен покой их зимних вечеров у огня. Лабиб сидел за одним из столиков в той части комнаты, что служила столовой, и читал газету. Из-за занавески в торце доносилась арабская музыка — включили радио; время от времени слышался скрежет передвигаемой сковороды. Но в комнате царила всепоглощающая тишина, грозная аура ожидания. Джейн наклонила голову.
— Если ты ничего сейчас же не скажешь, я не выдержу и захихикаю.
— Думаю, в том-то и дело. Они заключили пари, кто из нас не выдержит первым.
— Что за невероятное место!..
— Край света.
— Напоминает какую-то пьесу об искривлении времени.
Дэн быстро взглянул на неё и улыбнулся:
— И я то же самое почувствовал. Когда мы вошли. В самом ли деле мы сюда добрались.
— Да нет. Мы лежим где-то на обочине дороги.
— Лабиб прочтёт об этом в своей газете. Вот-вот наткнётся на сообщение.
Она бросила взгляд туда, где сидел Лабиб. Тот как раз в этот момент перевернул страницу, и они оба, не так уж притворно затаив дыхание, наблюдали за ним. Но шофёр всего-навсего нащупал в кармане пачку сигарет. Джейн улыбнулась, опустив глаза.
— А что случится, если мы попросим чего-нибудь выпить?
— Думаю, получим не меньше десяти лет в соляных копях.
Тем не менее он встал и подошёл к Лабибу. Есть только пиво. Закон такой. Лабиб обернулся и сказал что-то тем, у стены. Младший исчез в кухне и вернулся со стаканами и двумя бутылками без ярлыков. Местное пиво, очень слабое, но приятное на вкус. И снова — гнетущая тишина; двое арабов взирают на англичан с противоположной стороны комнаты. Снаружи, от дороги из Хомса, донёсся шум армейского грузовика. Но грузовик промчался мимо. Где-то в развалинах залаял бродячий пёс, короткое тявканье перемежалось воем. Лабиб отложил газету и уставился куда-то в пространство, за пределы пустой столовой; потом извлёк записную книжку и взялся за какие-то подсчёты, во всяком случае, так рассудил Дэн, потому что карандаш Лабиба постоянно зависал над страницей. Отлучённый от руля, он приуныл, ему было скучно: кентавр, утративший тело. Дэн взглянул на Джейн.
— Жалеешь, что мы сюда заехали?
— Что за абсурд!
— Завтра опять эта занудная дорога обратно.
— Ни за что в жизни не пропустила бы такое. Раз уж мы тут.
— И я чувствую то же самое. — И он очень тихо добавил: — Хлеб. И ты.
Она иронически откликнулась:
— Боюсь, я не смогла бы петь в этой пустыне.433
— А эту часть я забыл. — Джейн сидела, потупившись, разглядывая стакан, который держала на колене. — Не стану нарушать обещание. Только я и минуты сегодня не выдержал бы, если бы тебя со мной не было.
Она промолчала, будто его слова не требовали ответа. Но молчание, царившее в комнате, заставило её заговорить:
— Нас ждут и другие дни, Дэн.
Он подождал минуту-другую, встретил взгляд косоглазого араба и проговорил, глядя на него и как бы к нему обращаясь, хотя оба понизили голоса, чтобы их не слышал Лабиб:
— Когда мы будем путешествовать в одиночку.
— Ну, по местам вроде этого…
Он украдкой взглянул на неё.
— А по другим местам — это всего лишь сентиментальное помрачение ума?
Она всё смотрела на свой стакан.
— Если человек чувствует, что должен…
Дэн опять подождал.
— Жаль, что всё это происходит не двести — триста лет назад.
— Почему?
— Когда существовали настоящие монастыри, по крайней мере ясно было, с чем борешься.
— Мне жаль, что ты так это воспринимаешь.
