— Слушай, почему бы нам не повести себя как нормальные люди и не провести эту ночь в одном номере?
— Потому что это ничему не поможет.
Он пробормотал с шутливой язвительностью:
— Говори за себя.
Но она не смогла ответить на шутку, даже не улыбнулась. Он сжал её руку и заговорил ещё тише:
— Ты же знаешь, речь вовсе не о том. Мне просто хочется обнять тебя, прижать к себе. Быть рядом.
Взгляд Джейн был устремлён вниз, на пол, чуть ли не сквозь него, на что-то за его пределами. Дэн снова сжал её пальцы, но они казались безжизненными. Лицо её нисколько не смягчилось, однако, кроме мрачного упрямства, была там и глубокая печаль, как у существа, загнанного в угол, но неспособного сдаться.
Как была бы нарушена наступившая тишина, Дэну узнать не пришлось: появился Лабиб (как показалось в тот момент — к счастью) и подошёл к ним, не сядут ли они за стол. Еда готова. Они встали и, хотя выбрали столик подальше от Лабиба, на другой стороне комнаты, чувствовали себя неловко, зная, что он может их услышать. Обслуживал их молодой араб. Тушёная баранина на холмике плова, всё очень просто, но вполне аппетитно… аромат тмина и каких-то других экзотических трав… и рис был очень хорош. Дэн взял ещё пива. Они сидели лицом к Лабибу, который ел то же самое футах в двенадцати от них. Ему явно доставляло удовольствие щеголять знанием английского языка. Косоглазый старик проснулся, в перерывах между блюдами молодой араб снова садился рядом с ним; из кухни явился повар и сел у печки. В порядке исключения Лабиб на этот раз признал, что не всё в Сирии так уж плохо: он знал повара с давних пор, когда тот ещё работал в гостинице в Дамаске. Им надо бы съездить в Дамаск, соук там очень неплохой, дешёвый, много народной одежды, ювелирных изделий… Джейн отвечала ему чаще, чем Дэн, опять, как истинная дочь своего отца, взяв на себя роль любезного дипломата; беседа велась через довольно большое пространство, разделявшее столики. Как будто ничего не произошло, ничего не было сказано; но они избегали смотреть друг на друга.
Подали две миски йогурта, вазу с апельсинами, потом — кофе по-турецки. Обсудили с шофёром планы на завтра. Он хотел отправиться в обратный путь примерно в полдень. Надо побывать в музее, посмотреть бани, захоронения и сам мёртвый город… слишком много всего, придётся встать на заре, в семь, если они хотят всё посмотреть. Он слышал прогноз погоды по радио. Тумана не ожидается, но будет облачно, может пойти дождь. И прежде, чем он закончил, завтрашний день предстал перед ними пугающе напряжённым из-за нехватки времени, множества обязанностей и гнетущего уныния. Потом Лабиб заметил, что в гостинице имеется старый французский путеводитель, они, если хотят, могут его почитать. И он заставил старика принести книжку.
Получив истрёпанную брошюрку, Джейн с Дэном снова устроились на диване за печкой. А Лабиб остался за своим столиком и, когда со стола убрали, затеял какую-то игру с поваром, похожую на триктрак. Только играли они не в кости, а в карты. Другие двое подошли к ним, наблюдали, тихо комментировали ход игры; время от времени слышалось постукивание передвигаемых фишек. Тем временем Джейн переводила Дэну тексты из путеводителя, видимо радуясь возможности укрыться в чём-то третьем, педантичном, не сегодняшнем, будто эта небольшая услуга могла стать искуплением её вины. Дэн слушал её голос, не вдумываясь в слова. Какая-то часть его существа жаждала вырвать путеводитель из её рук и швырнуть через всю комнату, но другая была как бы погружена в транс, околдована странностью происходящего, неопределённостью, тем, что они очутились здесь. Он взглянул на часы. Не было ещё и девяти. Казалось, они пробыли здесь много дней, хотя на самом деле прошло всего около трёх часов. Джейн кончила читать. Четверо мужчин у столика зашумели, кто-то ухмылялся, раздались восклицания — какая удача, везение — повар выиграл у Лабиба! Началась новая партия.
— Может, пойдём подышим?
— Если хочешь. Здесь невыносимо жарко.
Поднялись с дивана. Джейн пошла в свою комнату, а Дэн объяснил Лабибу, что они намереваются сделать. Шофёр показал рукой в сторону:
— Не туда. Не в развалин. Плохой собаки. — Пальцами одной руки он как бы укусил большой палец другой, объясняя, что может произойти.
— А в ту сторону? — Дэн махнул рукой в сторону дороги. В той стороне вроде бы всё нормально. Лабиб поговорил с молодым арабом, тот пошёл и принёс электрический фонарь.
Дэн обнаружил Джейн в дверях её номера — она уже надела своё русское пальто и повязывала голову платком. Из комнаты несло керосиновым чадом.
— Боже милостивый! — Он шагнул мимо неё в провонявшую керосином комнату. — Ты же не сможешь здесь спать!
— Ничего. Я окно открою.
— Да ты до смерти замёрзнешь!
— Не замёрзну. Тут одеял полно.
Снаружи ветер утих, но в холодном воздухе повисла влажная пелена. Вопреки прогнозу, слышанному Лабибом, туман снова сгустился. Под чьим-то призрачным дыханием его пряди змеями извивались в луче фонаря. Джейн с Дэном прошли мимо чёрного силуэта «шевроле» назад, к дороге, рассуждая о загадочных собаках… может быть, Лабиб говорил о шакалах? Ни Джейн, ни Дэн не были уверены, что шакалы здесь водятся. Дэн хотел было возобновить разговор, но удержался: пусть теперь говорит она. Однако вскоре стало совершенно ясно, что она не хочет возвращаться к опасной теме. Но и молчания она не могла допустить. Она снова играла роль идеальной спутницы, отгородившись тем, что непосредственно представало их глазам.
К северу небо оставалось чуть светлее, чем над ними; вокруг сгущалась тьма, усугубляемая разбросанными повсюду, утопающими в туманной дымке обломками мёртвой цивилизации: осыпающиеся стены, колоннада, вал, усыпанный черепками. Всё дело в погоде, решили они, погода лишила классическую древность присущей ей ауры безмятежности, свела всё к составным частям, к затерянности, безжизненности, истинной смерти… подчёркивала контраст этой реальности с тем, что обещало само название — Пальмира, неизбежно вызывающее в воображении затенённые бассейны, сверкающий мрамор, просвеченные солнцем сады, страну, где сибаритствующий Рим заключил брачный союз с томным Востоком. Гораздо больше всё это напоминало Дартмур в Шотландии или Коннектикут времён войны, где Джейн и Нэлл провели школьные годы.
Вышли на твёрдую дорогу и прошли немного в направлении Хомса, но пронизывающий холод и влажный туман были непереносимы. Где-то в тумане, справа от них, совсем близко, хоть и неразличимый во тьме, злобным лаем залился учуявший их пёс, может быть, тот же самый, которого они слышали раньше. Они повернули назад, капитулируя перед угрозой, звучавшей в собачьем лае. Он преследовал их, то отдаляясь, то приближаясь снова, — голос души, разрывающейся от злобы и отчаяния, — вплоть до самой гостиницы «Зиновия».
Мужчины, оторвавшись от игры, встретили их ухмылками: быстро же эти иностранцы вернулись, видно, здравый смысл всё-таки одержал верх! Джейн встала у печи, отогреваясь, а Дэн тем временем заговорил с Лабибом о собаках. Видимо, речь шла о домашних собаках, они одичали и плодились в норах среди развалин. Официант, подававший им ужин, прицелился из воображаемого ружья, сделал вид, что стреляет; по всей вероятности, жест был шутливым, но в глазах парня зажёгся какой-то зловещий огонёк. Он тихо сказал что-то по-арабски, остальные усмехнулись.
— Что он сказал, Лабиб?
— Он сказать, всё равно израильный солдаты. Когда он собака стрелять.
Дэн вежливо улыбнулся.
— Нас разбудят?
— Точно. Семь часов.
Он взглянул на Джейн:
— Не хочешь ещё посидеть здесь, почитать?
— Нет. — Она отошла от печки.
— Давай поменяемся комнатами.
— Да нет, не стоит…
— Ты не сможешь спать в этой вони.
— А ты?
Она пожелала арабам спокойной ночи. Дэн прощальным жестом поднял руку, и они вышли в коридор. У закрытой двери своего номера Джейн остановилась, понурив голову, будто знала — что она теперь ни скажет, не сможет его удовлетворить.
— Ну хотя бы позволь мне самому выключить эту чёртову штуку.
Она замешкалась, потом молча кивнула головой и открыла дверь. В лицо им ударил чад. Дэн задержал дыхание и, присев у древней печки, повернул краник на подающей керосин трубке. Она текла и была вся мокрая. Потом повернул забитое сажей колёсико — пламя вспыхнуло на миг, фыркнуло, чад поднялся столбом. Дэн поморщился.
— Давай я попрошу открыть другой номер.
Джейн молча смотрела в пол, засунув руки глубоко в карманы пальто. Он подошёл и встал перед ней.
— Джейн?
Очень медленно она высвободила руки в перчатках из карманов и нерешительно протянула их ему. Её голова в зелёном платке, который она не успела снять, была низко опущена, будто Джейн всё ещё собиралась с ним спорить. Он взял её руки в свои. Она сказала еле слышно:
— Это ничего не изменит.
— И всё же?
