Если бы он не задал прямого вопроса, я мог бы уклониться от ответа. Но у Спинка всегда был этот искренний, открытый взгляд мальчишки, который хочет верить в лучшее, когда речь идет о его друзьях. И хотя на его лице уже появились ранние морщины, этот взгляд по-прежнему требовал честности. Если я сейчас ему солгу, значит, я окончательно отказался от надежды когда-нибудь стать тем, кем собирался.
— Вероятно, я их убил, — прямо признал я. — Но я не знаю как. И я не делал этого сознательно.
Он сидел совершенно неподвижно и смотрел на меня. Его рот был слегка приоткрыт, и я слышал его дыхание. Он уже собрался заговорить, когда его лицо перекосила судорога боли.
— О, Невар. Нет. Я не могу вернуться и сказать это Эпини. Не могу. Это убьет ее. Убьет ее и ребенка, а больше у меня в этом богом забытом Геттисе никого нет. — Он наклонился вперед, закрыл лицо руками и продолжал охрипшим голосом: — Как ты мог, Невар? В кого ты превратился? Я видел, как ты меняешься, но я всегда был уверен, что знаю, какой ты на самом деле. Как ты мог убить солдат собственного полка? Как?
— Это сделала магия, — тихо ответил я. — На самом деле это не вполне я, Спинк. Это была магия.
Мои слова звучали как детские оправдания. Я не рассчитывал, что Спинк мне поверит, но он продолжал сидеть, закрыв лицо руками, и не перебивал меня. И я не выдержал. Я начал рассказывать ему все, что со мной произошло за последнюю неделю, и не мог остановиться. Я не подбирал слов и не искал оправданий. Я рассказал ему все, даже прервался, чтобы рассказать о своих отношениях с Оликеей. Это было как очищение — наконец честно во всем признаться. Пока я говорил, плечи Спинка опускались все ниже, словно он принимал на них мою ношу. Когда я закончил, я чувствовал себя опустошенным, а Спинк выглядел как человек, сокрушенный тяжестью целого мира. Точнее, двух миров, подумал я.
Я встал и налил воды в котелок. Горло у меня пересохло, и, несмотря ни на что, я вновь чувствовал страшный голод. Может быть, кофе его немного приглушит. Когда я поставил котелок на огонь, Спинк наконец заговорил:
— Они всегда знали, что деревья священны для спеков?
Я махнул рукой.
— Да, у меня сложилось именное такое впечатление.
Меня поразило, что Спинка это заботило.
— И они знали, что печаль и уныние, царящие в Геттисе, происходят от магии спеков?
— Трудно сказать. Они должны были подозревать. Что еще может вызывать такой страх, как в конце дороги? Они должны знать, что это магия спеков.
— Доктор хочет, чтобы Эпини пила «зелье Геттиса», — тихо проговорил Спинк. — Она отказывается. Он утверждает, что если она не будет его пить, то не сможет выносить ребенка. Или после родов не сможет быть для него хорошей матерью.
Он замолчал.
— И!.. — подтолкнул его я.
— И он может оказаться прав, — печально произнес Спинк. — Здесь редко рождаются здоровые дети, Невар. А рожавшие женщины кажутся… выдохшимися. Измученными. Словно они едва способны позаботиться о себе, не говоря уже о детях.
— Но Эпини всегда была такой сильной. Она сумела организовать всех этих женщин со свистками. Разве ты не говорил, что она устраивает для них уроки?..
Спинк покачал головой, и мне все стало ясно.
— Каждое утро Эпини встает, полная решимости не поддаваться унынию. Мы оба полны решимости. Но к полудню она плачет, или мы ссоримся, или, еще того хуже, она просто сидит и смотрит в окно. Темная магия поглощает ее, Невар. Она грызет и меня, но Эпини более уязвима. Ты помнишь, что она однажды нам сказала? Это похоже на открывшееся окно, которое она не может закрыть. И в него входит печаль, и жизнь Эпини медленно утекает сквозь него. Я ее теряю, Невар. Уступаю — нет, не смерти, но… печали. Уныние не покидает ее. И ради чего? Ради того, чтобы протянуть эту дорогу кратчайшим путем, не обращая внимания на то, что она делает с живущими здесь людьми, и то, что они делают в ответ?
Он медленно встал. В домике пахло свежезаваренным кофе. Казалось, он этого не заметил.
— Я должен вернуться к Эпини. Я не буду ей рассказывать все это Невар, но скажу, что ты жив и находишься здесь.
Он двинулся к двери.
— Спинк, погоди. Все ли тебе передала Эмзил? Ты послал за водой из Горького Источника?
Он грустно улыбнулся.
— Невар, ты так привык к жизни на Королевском тракте, да? Горький Источник куда уединеннее. Туда редко ездят. Послать туда курьера обойдется в мой месячный оклад. И брат получит мое письмо лишь через несколько недель, если оно вообще дойдет. А теперь прибавь время, которое потребуется на доставку сюда бочек с водой. Если нам очень повезет, фургон прибудет в Геттис до того, как зимние снега перекроют дороги.
— Значит, ты не посылал письма, — тихо подытожил я.
Он покачал головой.
— Это бесполезно.
Я немного помолчал.
— Сколько этих бутылочек у тебя осталось?
— Сейчас? Три штуки.
— И все? — с ужасом переспросил я. — А что случилось с остальными?
Он пожал плечами.
— Когда мы сюда приехали, Эпини начала раздавать их людям, с которыми встречалась. Я припрятал три, поскольку она собиралась раздать их все. Я убеждал ее, что их может не хватить, чтобы помочь. В конце концов, она сама полностью погружалась в воду Горького Источника. Эпини, похоже, считает, что, если выпить этой воды в самом начале лихорадки, ты не заболеешь. Кроме того, она верит, что мы с ней уже не заболеем, потому что лечились этой водой. Я в этом не так уверен. — Он замешкался и спросил: — Ты хочешь бутылочку для себя?
— Я… нет. Спасибо, но нет. Я уверен, что магия меня защитит.
— Ты говоришь о магии так, словно она мыслящее существо.
— Я не уверен, что это не так. Я до сих пор не знаю, что она такое. Но едва ли мне понадобится твоя вода. Если магия способна за три дня исцелить огнестрельное ранение в голову, не думаю, что она даст мне умереть от чумы спеков. — Я вздрогнул от новой мысли. — Конечно, если это не послужит ее целям. — Я тряхнул головой, отказываясь думать об этом дальше. — Когда я спрашивал о воде, я думал про Эмзил и ее детей. Спинк улыбнулся.
— Эпини уже о них позаботилась. Они с Эмзил очень близки. А ее дети стали для нас почти родными.
— Рад слышать, — сказал я и удивился тому, какую благодарность я ощутил.
— Кстати, она тоже сильно за тебя переживает, Невар, — немного помолчав, заметил Спинк. — И ее ужас при мысли о твоей смерти не был похож на дружескую заботу. — Он вновь повернулся к двери. — Так что, Невар, мне пора. Слишком жестоко оставлять их в неведении, затягивая беседу с тобой. Должен признать, мне страшно возвращаться. Гнев Эпини будет ужасен. Боюсь, я вряд ли могу рассчитывать на скорое прощение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
