— Вини во всем меня, — извиняющимся тоном предложил я.
— Не беспокойся, я так и собирался поступить.
Его усмешка слабо напоминала ту усмешку, к которой я привык, но все же я был рад ее увидеть. Я заговорил прежде, чем мужество меня покинуло:
— Спинк, завтра я приеду в город. И зайду к тебе. Мы можем сказать всем, что я пришел навестить твою служанку Эмзил.
Он на миг поджал губы.
— Странное дело, как легко ты нашел предлог, когда захотел его поискать.
Я склонил голову перед упреком в его голосе. Я мог представить, к чему он возвращается, и страшился собственной следующей стычки с кузиной.
— Я увижусь с Эпини и объясню ей, что во всей этой секретности виноват я сам. И я заеду в штаб, чтобы доложить о нападении.
Он посмотрел на меня.
— И как ты это докажешь? За три дня твоя рана полностью исцелилась. Ты не сможешь доказать, что на тебя напали. Что ты им скажешь?
— Что-нибудь придумаю.
Он мрачно кивнул и вышел. После того как Спинк уехал, я закрыл дверь на засов. Потом снял кофе с огня и налил себе чашку. Сейчас мне хотелось совсем не этого, но я все равно его выпил. Кофе был горячим и горьким и не сумел даже притупить мой голод. Пока рядом находился Спинк, я мог уверенно утверждать, что мои мысли принадлежат мне. Теперь, когда он ушел, я снова почувствовал себя в осаде.
«Невар». — Зов Оликеи прозвучал ближе.
— Нет, — ответил я вслух. — Я порвал с тобой и твоей магией.
ГЛАВА 28
ГРОБЫ
Той ночью я не собирался спать. Мне не хотелось проснуться и обнаружить, что во сне я ушел в лес. Я сидел на стуле возле очага. Час проходил за часом, я пил одну чашку горячего кофе за другой. Летняя ночь выдалась теплой, и я не стал подбрасывать дров в очаг. Я смотрел на гаснущее пламя, пока оно не превратилось в тусклую рябь над черными угольками.
Время от времени я слышал зов Оликеи. Всякий раз искушение вспыхивало во мне с новой силой, но я твердо решил ему не поддаваться. Я пытался зажимать уши руками, но это ничуть не приглушало ее слов. Магия, а не голос доносила до меня ее зов. Состоит ли она в союзе с магией или остается ее невольным инструментом? Может быть, она просто хочет использовать мою магию в собственных целях?
Последняя чашка кофе оказалась густой и невыносимо горькой. Весь день я трудился, и теперь мое тело стенало о сне. На пике ночи я замерз. Мне хотелось завернуться в одеяло, но я себе не позволил. Чем уютнее мне будет, тем уязвимее я стану для сна. Скоро придет рассвет. Я потер глаза, встал и принялся расхаживать по комнате. Потом широко зевнул и снова уселся на стул.
«Невар».
«Я не приду».
Я откинулся на жесткую спинку стула и уставился в темный угол комнаты. Я мог себе представить, как рассержена Оликея моим отказом. Она наверняка стоит на опушке молодого леса, у самого ручья, где я беру воду, совершенно обнаженная, без страха перед ночной прохладой и росой. Когда я в последний раз был с ней, я кое-что заметил — даже в темноте, проводя рукой по гладким изгибам ее спины, я чувствовал пятнышки на ее коже. Темные и светлые участки чуть-чуть отличались на ощупь. Моя мать любила похожие ткани. Как она их называла? Я не мог вспомнить, и это меня опечалило. Еще один маленький кусочек прежней жизни потерян.
— Невар.
— Оставь меня в покое, Оликея. Ты меня не любишь. Ты даже не знаешь, кто я и откуда пришел. Ты точно такая же, как Эмзил. Она не способна увидеть за моим жиром, каков я внутри. Ты тоже не видишь дальше моего тела. Но для тебя оно делает меня желанным. Наверное, только оно.
— Кто такая Эмзил? — тут же резко и подозрительно спросила Оликея.
— Не беспокойся об этом. Она всего лишь еще одна женщина, которая меня не любит.
— В этом мире полно женщин, которые тебя не любят. — Она презрительно надула щеки и вздернула подбородок. — Почему тебя заботит мнение еще одной?
— Тут ты совершенно права. В мире множество женщин, которые меня не любят. На самом деле, если поискать женщин, которые меня любят, то их окажется всего две. Однако одна из них любит меня как брата, а другая — как кузена. Но мужчине этого недостаточно.
— Почему? — Она стояла в тени деревьев.
Корзинка покоилась на бедре. Я уловил запах грибов и тяжелых мягких лепестков бледного водяного цветка, на вкус напоминавшего сладкий перец. Подаренное мной ожерелье поблескивало на ее шее. Больше на ней ничего не было. Казалось, ее торчащие груди предлагают себя мне, словно еще один, более теплый плод. На мгновение я потерял способность думать.
— Мужчине мало доброго отношения женщины. Он хочет получить ее полностью.
Она вновь надула щеки.
— Какое глупое желание. Только сама женщина может полностью обладать собой. Ты должен быть счастлив тем, что тебе предлагает женщина, а не хотеть получить ее всю. Разве ты сам предлагал всего себя какой-нибудь женщине? Я в этом сомневаюсь.
Ее упрек больно ранил меня.
— Я бы предложил, если бы женщина полностью отдалась мне. Мне трудно быть с тем, кто отстраняется от меня. Мое сердце любит иначе, Оликея. Возможно, ваш народ любит так. Но у моего народа…
— Твой народ и мой народ — это один и тот же народ, Невар. Я снова и снова повторяю это тебе. Неужели ты не можешь запомнить? Другого народа у тебя нет, Невар. И мы предлагаем тебе все. Так почему бы тебе не полюбить нас этим твоим «сердцем»? Почему не прийти к нам навсегда и не использовать магию так, как надо?
— Для чего? — спросил я.
Мы придвинулись ближе друг к другу. Прохладная глина на берегу ручья холодила мои босые ноги. И ночь больше не казалась мне такой уж темной. В весенней воде ручья отражался свет. Такой же сиял и в глазах Оликеи. Я чуял ошеломляющий аромат раздавленных плодов. Она держала в руке ягоду. Протянув ее к моим сомкнутым губам, Оликея осторожно втолкнула ее внутрь. Ее пальцы на миг задержались на моем языке, а затем Оликея провела ими по моим губам, оставляя на них сладкий след. Я дрогнул от вкуса, аромата и ее прикосновения.
— Это новый вкус для тебя, — прошептала она. — Такие ягоды растут только в стране снов. И лишь великим позволено их есть. А я могу почувствовать их вкус только из твоего рта.
Она обхватила мое лицо липкими пальцами, притянула к себе и лизнула языком мои губы.
Терпение мужчины небеспредельно. Мои мечты об истинной любви и удовлетворении от разделенной жизни растворились под напором простой похоти. Я обнял Оликею и притянул к себе и она выпустила из рук корзинку с едой. Я ощутил вкус кожи на ее шее, вдохнул аромат ее волос.
— Помни, — тихо рассмеялась она, — я не люблю тебя так, как любит твоя сестра или кузина. И я не люблю тебя так, как любят своих мужчин гладкокожие женщины. Так что этого… — она дразняще коснулась меня, — недостаточно для тебя. Разве нет? Ты не хочешь этого от меня, верно?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
