Я не жалею о том, что высказал все это. Однако следующей фразой я уже перегнул: «Я называю таких людей «мужиками в юбках». Они должны сесть за стол и принять бюджет».
Разумеется, выражение «мужики в юбках» сорвалось у меня с языка случайно. Это была та самая гневная импровизация, которой всегда опасалась моя команда. Моя шутка вызвала громкий смех. Толпа поняла, что я ссылался на комедийную передачу «Субботний вечер в прямом эфире», действующими лицами которой были Ганс и Франц[39]. Я также призвал избирателей стать в день выборов «терминаторами» и вышвырнуть вон законодателей, выступающих против моего бюджета.
Мои язвительные остроты вызвали бурю возмущения во всех средствах массовой информации. Меня обвиняли в том, что я женоненавистник, враг гомосексуалистов, несдержанный на язык и просто грубиян. Самая суровая критика прозвучала со стороны спикера ассамблеи Нуньеса, сказавшего: «Подобные заявления не должны срываться с уст губернатора». Он добавил, что его тринадцатилетняя дочь, которая встречалась со мной и которой я понравился, пришла в ужас, услышав подобные высказывания.
В каком-то смысле Нуньес был прав. Избиратели выбрали Арнольда, и одержать победу, в частности, мне помогли киношный жаргон и дерзкие высказывания. Но теперь, попав в Сакраменто, я уже представлял народ и не мог оставаться просто Арнольдом. Я должен был работать вместе с законодателями, согласно конституции являвшимися частью системы, и унижать их было нельзя.
К тому же, было глупо настраивать законодательную власть против себя. Губернатор не может принимать законы, он может только их утверждать или отвергать. Принимать законы должны законодатели. Поэтому если хочешь, чтобы законодательная власть превратила твое видение будущего штата в реальность, зачем ее оскорблять? Да, можно нажать на законодателей, пристыдить их, продемонстрировать избирателям, что они не выполняют свою работу. Однако все это можно сделать, и не называя их шлюхами.
Я решил, что если хочу свершить великие вещи, мне нужно усвоить навыки дипломатии. Мне необходимо более осторожно выбирать выражения, выступая с публичными речами, – не только подготовленными заранее, но и теми, что произносятся экспромтом. Разумеется, продержался я недолго – и скоро снова разинул свою пасть.
Став первой леди штата, Мария решила превратить съезды Ассоциации женщин Калифорнии – мероприятие, которое устраивалось с середины восьмидесятых годов, – в общенациональное событие. В декабре 2004 года десять тысяч женщин собрались в Конвенционном центре в Лонг-Бич на однодневную конференцию, посвященную теме «Женщины как архитекторы перемен». В конференции принимали участие видные деятели бизнеса и общественной жизни Калифорнии, а также такие знаменательные фигуры, как королева Иордании Нур и Опра Уинфри.
Поскольку официально организация именовалась Ассоциация женщин и семей при губернаторе Калифорнии, я, совершенно естественно, открывал конференцию. Я пошутил, что в кои-то веки мне предстоит «быть прелюдией к Марии». Только я начал свою тщательно подготовленную речь, отмечающую вклад женщин в Калифорнию, как в проход выскочила группа протеста. Развернув плакат, женщины начали скандировать: «Уменьшение нагрузки спасает человеческие жизни!»
Как оказалось, это были члены профсоюза медсестер, обозлившиеся на меня за то, что я приостановил предложенный администрацией Грея Дэвиса законопроект, определяющий, что в больницах одна медсестра обязана обслуживать пять больных вместо шести. Большинство присутствующих даже не заметили этот инцидент, однако телекамеры выхватили крупным планом то, как служба охраны выпроваживает из зала пятнадцать женщин. Выходка медсестер вывела меня из себя. Если они обозлились на меня, зачем портить мероприятие, устроенное Марией? Обратившись к залу, я сказал: «Прошу вас, не обращайте внимания на эти голоса. У них свои корыстные интересы. А тем, у кого свои корыстные интересы, не по душе мое пребывание в Сакраменто, поскольку я хорошенько надавал им по заднице. – Затем я добавил: – Но они мне все равно нравятся».
Большая ошибка. Во-первых, насмешка над протестующими оскорбила Марию. А во-вторых, профсоюз медсестер посчитал мои слова поводом для объявления войны. В течение многих месяцев после этого каждый раз, когда я появлялся на людях, меня встречали пикеты скандирующих медсестер.
В верхнем ящике стола в рабочем кабинете я хранил перечень десяти важнейших реформ, которые я обещал провести в случае своего избрания губернатором. Я понимал, что без определенной конфронтации не обойтись, поскольку я бросал вызов могущественным профсоюзам, находившимся под контролем демократов, которые бессовестно наживались за счет штата. Первые строчки в списке занимали такие злоупотребления, как прием на работу посредственных учителей, непомерно высокие пенсии госслужащих и «политическая география», перекройка избирательных округов с целью защиты выборной элиты.
Однако главным была вопиющая необходимость бюджетной реформы. Даже несмотря на то, что мы в конце концов приняли на 2004 год сбалансированный бюджет и экономика штата начала оживляться, существующая система была нефункциональной. В то время как по расчетам доходы в 2005 году должны были вырасти на 5 миллиардов долларов, расходы должны были увеличиться на целых 10 миллиардов, и все из-за нелепой формулы формирования бюджета, требовавшей роста расходов независимо ни от чего. В разгар бума электронных технологий демократы приняли этот закон, чтобы угодить профсоюзам госслужащих. И что больше всего бесило меня, Калифорния снова начинала скатываться в опасную зону. В 2005 году нам грозил новый многомиллиардный бюджетный дефицит. И без фундаментальных перемен этот дисбаланс должен был калечить бюджет штата из года в год.
Но теперь у меня в качестве образца для подражания была борьба с порочной системой компенсационных выплат наемным работникам. Пригрозив референдумом, я вынудил противную сторону пойти на переговоры и достигнуть соглашения. Так почему бы не прибегнуть к той же самой стратегии, чтобы провести более масштабные реформы? Я был окрылен этим успехом, а также тем, что нам удалось добиться в вопросе финансирования восстановления экономики. С сознанием выполненного долга мы с моим штабом в последние месяцы 2004 года сели за разработку новых предложений, которые предполагалось выдвинуть на референдум.
В области реформы системы образования мы хотели принять закон, позволяющий избавляться от посредственных учителей. (В настоящее время таких педагогов не увольняли и не отправляли переучиваться, а просто переводили из одной школы в другую; эта чехарда называлась «танцем лимонов».) В бюджетной политике мы хотели помешать штату тратить деньги, которых у него нет, и избавиться от автоматического увеличения расходов на образование. Также мы собирались изменить систему начисления пенсий госслужащим, приблизив ее к современной программе 401 (к)[40], принятой в частном секторе. И мы хотели ослабить влияние профсоюзов на законодательную власть, потребовав от них предварительно получать согласие своих членов перед тем, как использовать свои фонды для финансирования политических кампаний. Возможно, наивно было надеяться на то, что мы сможем многого добиться, однако после первого года в губернаторской должности мой природный инстинкт требовал и дальше биться изо всех сил, выполняя данные избирателям обещания.
