Около возвышения, Абель перебирал струны лютни и пел “Непорочных Дев Лета.” Он называет себя бардом. На самом деле он больше сводник. Лорд Мандерли привез музыкантов из Белой Гавани, но ни один не был певцом, поэтому когда Абель появился в воротах с лютней и шестью женщинами, он был принят радушно. “Две сестры, две дочери, одна жена, и моя старая мать,” утверждал певец, хотя никто не был похож на него. “Некоторые танцуют, другие поют, одна играет на трубе и одна на барабане. Кроме того, они хорошие прачки.”
Бардом он был или сводником, но голос Абеля звучал сносно, и играл он неплохо. Здесь, среди развалин, это было большее, чего можно было бы ожидать.
Вдоль стен висели знамена: лошадиная голова Рисвеллов в золотом, коричневом, сером и черном; ревущий гигант Дома Амберов; каменная рука Дома Флинтов из Кремневого Пальца; лось Хорнвуда и водяной Мандерли; черный боевой топор Сервина и сосны Толлхарта. Все же их яркие цвета не смогли полностью скрыть ни почерневшие стены за ними, ни доски закрывавшие дыры, которые были когда-то окнами. Даже крыша была не такой, из неструганных новых балок, легких и ярких, старые стропила были покрыты копотью, почти черной благодаря столетиям дыма.
Самые большие знамена были позади возвышения, лютоволк Винтерфелла и ободранный человек Дредфорта висели за новобрачными. Вид знамени Старков задел Теона сильнее, чем он ожидал. "Ошибка, это ошибка, ошибка такая же, как и ее глаза. Гербом Дома Пул была голубая броня на белом, обрамленная серой сеточкой. Этот герб они должны были повесить."
“Теон Перевертыш”, - сказал кто-то, когда он прошел. Другие мужчины отворачивались при виде его. Презирали. А почему нет? Он был предателем, который взял Винтерфелл предательством, убил названных братьев, сдал собственных людей, чтобы им сняли кожу во Рву Кейлин и положил молочную сестру в кровать лорда Рамси. Русе Болтон мог использовать его, но настоящие северяне должны презирать его.
Недостающие пальцы на левой ноге придали ему скособоченную, нескладную походку, выглядевшую потешно. Позади себя он услышал женский смех. Даже здесь, в этом полузамерзшем внутреннем дворе замка, окруженном снегом, льдом и смертью, были женщины. Прачки. Это было вежливым названием следующих за лагерем, вежливым названием шлюх.
Теон не мог сказать, откуда они взялись. Только, казалось, что они появились, как личинки на трупе или вороны после сражения. Армии привлекали их. Некоторые были опытными шлюхами, которые могли трахнуть двадцать мужчин за ночь и перепить их всех. Другие выглядели столь же невинными как девицы, но это было ловким приемом их ремесла. Некоторые были лагерными невестами, связанные с солдатами, за которыми они следовали со словами молитвы одному богу или другому, обреченные быть забытыми, как только война закончится. Они нагрели бы кровать мужчины ночью, починили бы дырки в его ботинках утром, приготовили бы ему ужин и ограбили бы его труп после сражения. Некоторые даже немного стирали. С ними иногда были бастарды, несчастные, грязные существа, родившиеся в одном лагере или другом. И даже, такие как они осмеивали Теона Перевертыша. Пусть смеются. Его гордость погибла здесь, в Винтерфелле; для такого как он не было места в темницах Дредфорта. Если ты узнал поцелуй ножа для снятия кожи, смех теряет силу причинить боль.
Происхождение и право рождения предоставили ему место на возвышении в конце высокого стола около стены. С левой стороны от него сидела Леди Дастин, одетая как всегда в черную шерсть, со строгой прической и без украшений. С правой стороны от него никто не сидел. Все они боялись, что позор мог бы сказаться на них. Если бы он осмелился, то рассмеялся бы.
Место невесты было самым почетным, между Рамси и его отцом. Она сидела с потупленным взором, когда Русе Болтон предложил выпить за Леди Арью. “В ее детях два наших древних Дома станут одним,” сказал он, “и с длительной враждой между Старками и Болтонами будет покончено.” Его голос был настолько тих, что когда люди старались изо всех сил услышать, зал затихал. “Я сожалею, что несмотря на это наш хороший друг Станнис не счел нужным присоединиться к нам”, - продолжал он с серебристым смехом, “насколько я знаю, Рамси надеялся подарить его голову Леди Арье в качестве свадебного подарка.” Смех стал громче. “Мы окажем ему роскошный прием, когда он прибудет, прием, достойный истинного северянина. До тех пор давайте есть, пить и веселиться… ибо зима близко, друзья мои, и многие из присутствующих здесь не доживут до весны.”
Еду и напитки для свадебного пира привез лорд Белой Гавани — черное крепкое и желтое пиво, красное, золотое и пурпурное вино, привезенное с жаркого юга на широкодонных кораблях и созревшее в глубоких погребах. Гости поглощали пироги с треской и зимний лимонад, горы реп и огромные круги сыра, куски копченой баранины и говяжьи ребрышки, зажаренные почти до черноты. И, наконец, три огромных свадебных пирога, размером с колеса телеги, их слоеная корочка лопалась от начинки из моркови, лука, турнепса, пастернака, грибов и ломтей пряной свинины в остром коричневом соусе. Рамси порубил их на куски своим коротким мечом, а Виман Мандерли собственноручно разложил по тарелкам, передав первые дымящиеся ломти Русе Болтону и его толстой жене-Фрей, следующую порцию получили сир Хостин и сир Эйенис, сыновья Уолдера Фрея.
— Лучший пирог из всех, что вы когда-либо пробовали, милорды, — заявил толстый лорд. — Запивайте его золотым арборским и смакуйте каждый кусочек. Я так и сделаю.
Верный своему слову, Мендерли поглотил шесть порций, по две от каждого из трех пирогов, причмокивая губами, хлопая себя по животу и уплетая за обе щеки, пока передняя часть его туники не покоричневела от подливки, а борода не стала пятнистой от крошек хлеба. Даже Толстая Уолда Фрей не могла сравниться с ним в обжорстве, хотя она и сама управилась с тремя кусками. Рамси тоже усердно ел, хотя его бледная невеста только пристально смотрела на порцию, поставленную перед ней. Когда она подняла голову и посмотрела на Теона, он увидел страх в ее больших карих глазах.
В зал нельзя было входить с мечами, но у каждого мужчины был кинжал, даже у Теона Грейджоя. Чем же еще ему резать мясо? Каждый раз как он смотрел на девочку по имени Джейни Пуль, он ощущал холод стали, которую носил с собой. Мне не удастся спасти ее, но я мог бы достаточно легко убить ее. Никто этого не ожидает. Я мог бы попросить ее сделать мне честь и потанцевать со мной, а потом перерезать ей горло. Я сделал бы доброе дело, не так ли? И если древние боги услышат мою молитву, может быть Рамси в гневе прикончит и меня тоже. Теон не страшился смерти. В застенках под Дредфортом он узнал, что есть много вещей, гораздо хуже смерти. Рамси обучил его этому сам, палец за пальцем, на руках и на ногах, и этот урок ему не суждено было забыть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
