батальона тогда осталась в живых хорошо если треть, а живых и здоровых вообще не было — но после трех месяцев в русском госпитале большинство из них уверенно встали на ноги и переехали в далекую и страшную Сибирь. Правда, Сибирь оказалась совсем не такой, как о ней рассказывали: никаких дремучих лесов, никаких медведей, одна голая степь вокруг. И озеро с соленой водой на окраине города, в который их привезли. Впрочем, неподалеку от города — как говорили русские, неподалеку, а на самом дела почти в восьми километрах от него — протекала относительно пресная речка, так что городу пресной воды в общем хватало.
А не хватало городу домов — жилых и не очень, не хватало нормальных дорог (то, что русские здесь называли «улицами», в дождливую погоду превращалось в непролазную грязь, а все остальное время было канавами, заполненными мелкой — и не менее непролазной — пылью). И бывший саперный батальон — дополненный до штатной численности другими бывшими саперами и просто солдатами, в мирной жизни имевших подходящие профессии — как раз и должен был «устранить недостатки». А командовал этим «батальоном» русский парень, совсем еще молодой — но тоже «из госпиталя»: левой руки у него не было. Зато было «строительное образование»: до войны он успел отучиться два года в строительном институте…
Попал в далекую Сибирь герр Граф по своей, можно сказать, воле. То есть когда в госпиталь пришел какой-то очередной русский чекист и спросил, кто хочет позаниматься строительством взамен солдатами Гитлера разрушенного, нежелающих не нашлось. Просто потому, что этот чекист сказал «а кто не хочет — выходи на задний двор и становить к стенке». Но о свое «желании» никто из немцев особо не пожалел: кормили на стройке очень неплохо, одежду выдали удобную, жилье было вполне пристойным…
То есть привезли их весной буквально в чистое поле и поставили брезентовые палатки — но первым делом поставили всех на постройку казармы для самих строителей. Не совсем казармы, а все же обычных жилых многоквартирных домов — но первые два дома были заселены именно немцами. Тесновато их поселили, на каждого отвели около трех квадратных метров жилья — но оно и понятно: не туристами они отдыхать сюда приехали. К началу осени «батальон» доукомплектовали — и началась «основная работа». И Клауса довольно сильно удивило, что начали они не дома даже строить, и не цеха каких-то будущих заводов, о которых говорил командир, а «Дворец культуры».
— Приказом министра культуры определено, что в городах от десяти тысяч населения строится Дом культуры — это с кинозалом на триста-четыреста мест. А если населения уже больше двадцати тысяч — то уже Дворец. Тут и зал побольше, и библиотека городская. Даже две библиотеки, одна специальная детская. И кружки всякие — объяснял однорукий командир. — А здесь по плану будет уже тридцать тысяч человек в городе жить, так что без Дворца никак нельзя. Да, я слышал, тебя солдаты называют «герр инженер»…
— Да, я инженер-строитель.
— А ты можешь привязать проект к местности? Я-то вроде знаю как, но и напутать могу…
Клаус уже привык к тому, что русские довольно часто просят о помощи. Городок-то одноэтажный, по сути — большая деревня. По крайней мере, почти у каждого дома огород разбит — и солдаты нередко помогали старикам в несложных домашних делах. Весной — эти огороды вскопать, осенью — с уборкой справиться (за что русские им платили кто продуктами, кто деньгами — ну, кто чем мог). А здесь все же настоящая работа по специальности — так почему бы и не помочь парню? Чертежи были выполнены неплохо, русские буквы Клаус уже знал. А через три дня он задал командиру неожиданный вопрос:
— Вот тут — это зал для показа кинофильмов?
— И для кинофильмов тоже. А если на гастроли театр приедет, или когда уже свой театр в городе организуется, то и пьесы показывать будут. И даже оперы петь! — парень мечтательно закатил глаза: похоже, где-то он в театре уже побывал и опера на него произвела неизгладимое впечатление.
— Тогда это зал неправильно спроектирован. Я знаю, я уже строил театры — и в этом зале не будет звука.
— Как это звука не будет?
— Есть такая наука акустика. Про то как звуки распространяются в воздухе и гаснут если воздух неверно расположен. Здесь, в этом зале, акустика неправильная, звук распространяться не будет, а будет гаснуть, примерно вот тут гаснуть. И звук со сцены можно будет услышать примерно до третьего ряда. Или до четвертого, но и то очень плохо.
— А что же делать?
— Тут в зале потолок довольно низкий и плоский, а надо сделать его вот так — я слова не знаю… по-немецки будет купель.
— Купол? Но у меня проект, который в институте у Ирина Алексеевны делали. А ты уверен?
— Комплет сихер. Абсолют.
— Это плохо… но фундамент, если потолок другой ставить будем, изменится?
— Если потолок будем делать сверху этого же зала, то нет. И даже стены зала менять не надо.
— Тогда так решаем: фундамент строим, стены тоже — ну, до того места, где будет этот купол начинаться. А ты мне все про акустику напиши…
— Я на русском писать не умею почти совсем…
— Пиши на немецком, там разберутся.
Спустя неделю рано утром на временный аэродром возле города сел пассажирский самолет, Клауса в него посадили и отправили, как выяснилось уже вечером, в Москву. И там прямо с аэродрома привезли в какое-то большое «официальное» здание и привели в кабинет, где сидела довольно молодая белокурая женщина.
— Привет, — небрежно бросила она на неплохом хохдойче, рукой пригласив Клауса присаживаться, — Мне сказали, что по вашему мнению в типовом дворце зал будет абсолютно глухой.
— Можно его и так назвать, в нем звук будет распространяться очень плохо.
— Я поняла уже, — ответила ему хозяйка кабинета и крикнула куда-то в открытую дверь кабинета уже по-русски: — Где эти рукожопые зодчие? — А затем продолжила опять по-немецки и нормальным голосом: — Сейчас придут те, кто это убожество проектировал, и вы им расскажете, как все исправить. А еще я вас попрошу поглядеть на предмет акустики еще четыре проекта: обидно же будет обнаружить, что зал глухой уже после того, как его построят.
— Я могу посмотреть, но что мне будет?
— Денег, конечно, заплатим. Если вам мало денег, могу орден дать, Трудового Красного знамени. А захотите — и на орден Ленина представлю…
— Деньги и орден, конечно, радуют. Но я о другом спрашивал: чтобы