перед тем, как продолжать заниматься тем, чем ты там занимаешься с Плащами.
Арди, все так же с трудом, открыл глаза. Аркар забрал бутылку и, взболтав, допил.
— Ты…
— Спи здесь, — перебил Аркар. — Я оставлю парней у дверей — тебя никто, до утра, не потревожит, охотник. Считай это компенсацией за то, что тебя подранили на нашей земле.
Распорядитель Орочьих Пиджаков, забрав с собой пустую бутылку, вышел в зал, а Арди снова закрыл глаза. Скрипя зубами, хрипя и рыча, он, с трудом, устроился на диване и, стащив со стола одежду, снова свернул ту валиком и подложил под голову.
Утром ему станет не так больно, но до того, как кровь матабар вылечит переломы и затянет раны пройдет не меньше недели. А если Арди был прав насчет своих предположений, то недели у него могло и не быть.
Завтра наступит двадцать первое число Нового Месяца. День зимнего солнцестояния. Самая длинная ночь в году. Время, когда властвует Дух Ночи, в чьей поступи мрака стираются пути.
Так верили Первородные.
Звездные маги же знали, что в это время излучение Лей-линий, связанное с сезонностью, значительно возрастает и, тем самым, его влияние невероятно усиливается.
Причем здесь все предыдущие события и скорое наступление двадцать первого числа?
У Арди имелись подозрения. Но, чтобы знать наверняка — все еще требовалось поговорить с Борисом и прочесть… книгу по истории. По истории демонологии, разумеется. Но все равно — немного забавно, что в час нужды ему оказался необходим не труд по структуре печати, не какие-то сокрытые таинства, а простая, пусть и не доступная для широкой публики, запись архива.
С этими мыслями, стараясь лишний раз не двигаться, Арди закрыл глаза и практически сразу заснул.
* * *
Просыпаться утром оказалось едва ли легче, чем непосредственно после ранения. В груди пусть уже и не горело, а дыхание давалось куда легче, но при каждом неловком движении руками, наклоне торса или слишком уж глубоком вздохе — все внутри начинало ломить и трещать.
Арди, кряхтя не хуже собственного дедушки, надел брюки, носки, туфли и… все. Вся остальная одежда, кроме брюк, не уцелела. И это обидней прочего. Тело заживет, кости срастутся, синяки и черная гематома, уже расползшаяся по шее и плечам, сойдут на нет. А вот одежду никто не вернет.
Выйдя из комнаты в зал, Арди ненадолго прищурился. Нет, не из-за яркого света, а потому, что ему в лицо светил фонариком Аркар.
Полуорк, в привычном наряде — в сорочке и пиджаке без жилетки, рылся под барной стойкой, а когда Ардан открыл двери, то дернулся от неожиданности и направил свет на него.
— И тебе доброе утро, — пробурчал Арди.
Не спрашивая разрешения он подошел к нескольким деревянным рычагам и, взяв стакан, опустил один из них, подставляя под холодную струю, полившуюся из крана, стеклянную емкость.
Глотание, увы, причиняло боль ничуть не меньшую, чем дыхание.
— С тебя…
— По закону, питьевая вода в заведении предоставляется бесплатно, — опередил полуорка Ардан.
— Бесплатно ты вчера на шконцах… на юрцах… тьфу — на диване, тобишь-та, отдыхал.
Арди, вместе ответа, поставил стакан на столешницу и медленно, едва ли не приставными шагами, направился к лестницам.
— Слушай, матабар, — Аркар опять залез под стойку. — Ты в Лей-кабелях что-нибудь понимаешь.
— Только то, что они передают Лей-энергию с переменным напряжением.
— Чего?
— Сам не знаю, — пожал плечами Арди и тут же пожалел о содеянном. Болело нещадно. — А тебе зачем?
— Да демоново зимнее солнцестояние, — прорычал полуорк, роясь с фонариком в шкафчике. — Проводка то ли погорела, то ли кристаллы накопителей потрескались… на кухне плита не работает и трансформатор в подвале полетел. Вон, — над стойкой показалась ладонь полуорка, чей когтистый палец указывал на лампы. — света нет с середины ночи. А вечером у Тесс концерт. Народа будет…
В последнее время на каждое новое выступление Тесс в « Брюс» заявлялось все больше и больше народа. В прошлый раз в зале, рассчитанном максимум на семьдесят посетителей, ютилось порядка ста двадцати. Не говоря о тех, кто, невзирая на холод, толпились около входа в бар.
— Поможешь? — чуть ли не умоляющим тоном попросил полуорк.
— У меня дела, — просвистел Ардан. — Отправь посыльного за инженерами.
Он говорил таким тоном не специально, а из-за того, что говорить — значит дышать, а дышать — значит, что в грудь, с каждым словом, словно опять пуля прилетает.
— Серьезно? Посыльного отправить? И как я без твоей светлой башки… головы, тобишь-та, не догадался, — проворчал возящийся с кабелями, вооруженный фонариком и пассатижами, полуорк. — И что у тебя за дела с такой мастыркой… раной, значит-ца?
— Сущие пустяки, — отмахнулся Арди, уже доковылявший до дверей, ведущих на лестницы. — Нужно поймать демонолога до наступления полуночи.
— Ха-ха, — передразнил полуорк. — Очень смешно, матабар. Не хочешь помогать с баландером… плитой, тобишь-та, так и скажи. Демонологи у него…
Арди примерно четверть часа поднимался по лестнице, а когда вернулся в свою квартирку-эркер, то пожалел, что не может ополоснуться. Весь вспотел, покраснел и промок. От собственного пота.
Вместо воды Ардан, по привычке, приоткрыл окно и, зачерпнув пару горстей снега, протер им тело (стараясь не задеть бинтов), а затем обтерся жестким, штопанным полотенцем.
Расколов ножом наледь в умывальнике — ополоснул лицо, почистил зубы, побрился и, признаться, пару мгновений испытывал желание рухнуть на кровать и сделать вид, что его ничего не касается.
— Все равно не сможешь оставить все, как есть, — глядя на собственное отражение в зеркале, произнес Арди. — И не говори о том, как не любишь приключения. Я и без тебя это прекрасно знаю.
Отражение промолчало. Оно вообще никогда не разговаривало и, пожалуй, именно потому Арди, порой, нравилось с ним — с отражением, общаться.
Застегнув пуговицы вязанной жилетки, накинув последний (второй и, теперь уже, единственный) шерстяной пиджак и, повязав шарф, Ардан, сцепив зубы и чуть стеная, просунул руки в рукава осеннего пальто. Не по погоде, но, увы, теперь и выбора-то не оставалось.
Придется, если снова ударят морозы, тратиться на одежду…
Взяв посох и подвесив на цепочки гримуар (их, скорее всего, сюда поднял Аркар у которого имелись запасные ключи от всех квартир), Арди убрал отцовский нож за пояс, в правый карман положил несколько месяцев с патронами, а в левый —
