То же самое происходило и на «Корейце». На обоих кораблях больные из лазарета добровольно становились в строй, и никто из вольнонаемных не пожелал расстаться со своими товарищами, хотя им предложили съехать на берег и укрыться в консульстве.
«С благоговением вспоминаю, — писал позднее врач М.Л. Банщиков, — незабвенную картину общего громадного подъема духа. Казалось, нет преграды этим преобразившимся людям».
Боже, Царя храни!
В 11 час. 10 мин. прозвучал сигнал: «Все наверх, с якоря сниматься». Семафором дали команду «Корейцу».
«В 11 час. 20 мин. крейсер снялся с якоря, имея в кильватере[299] лодку “Кореец”, и с музыкой[300] двинулся вперед. На иностранных судах построились во фронт команды, караулы и офицеры, итальянцы играли русский гимн, и при нашем проходе все кричали “ура”».
Находившийся на борту итальянского крейсера очевидец боя писал в своей корреспонденции в неаполитанскую газету «Matino»: «В 111/2 часов “Варяг” и “Кореец” снялись с якоря. “Варяг” шел впереди и казался колоссом, решившимся на самоубийство. Волнение оставшихся иностранных моряков было неописуемое. Палубы всех судов были покрыты экипажами; некоторые из моряков плакали. Никогда не приходилось видеть подобной возвышенной и трогательной сцены.
На мостике “Варяга” неподвижно и спокойно стоял его красавец командир.
Громовое “ура!” вырвалось из груди всех и раскатывалось вокруг. На всех судах музыка играла русский гимн, подхваченный экипажами, на что на русских судах отвечали тем же величественным и воинственным гимном. Воздух был чист, и море успокаивалось. Подвиг великого самопожертвования принимал эпические размеры».
Над рейдом Чемульпо медью военных оркестров гремело «Боже, Царя храни!».
Продолжает очевидец с крейсера «Эльба»:
«Музыка с нашей стороны замолкла. Настали томительная тяжелая тишина и ожидание. Иностранные офицеры вооружились биноклями, моряки, затаив дыхание, напрягали зрение. Порывы ветра доносили временами с двух удалявшихся судов, становившихся все меньше и меньше, звуки русского гимна.
На несколько моментов надежда загорелась в наших сердцах. Может быть, эта бесполезная гекатомба будет избегнута. Самые странные предположения складывались в голове. Некоторые офицеры утверждали, что японцы не могли безнаказанно атаковать русских.
Но вот японский адмиральский корабль поднимает сигнал о сдаче. И тотчас же на “Варяге” и на маленьком “Корейце” моментально взвились всюду русские флаги. Весело развевались они, играя на солнце, с чувством гордости и презрения к врагу. Это знак сражения.
В четырех километрах от плотин порта завязался бой. Мы видели раньше, чем звук долетал до нас, огонь, выбрасываемый со всех сторон японской эскадры, огонь, несший потоки железа. Семь громадных колоссов, точно собачья свора, преследовала два русских судна»{394}.
«Мы салютовали этим героям, шедшим так гордо на верную смерть»,-писал потом в донесении своему адмиралу командир «Паскаля».
70-кратное огневое превосходство
«Много врагов — много чести», — гласит известное изречение. Если следовать этому афоризму, то нельзя не признать, что японцы оказали русским кораблям исключительную честь. Против легкого крейсера и устарелой канонерской лодки они выставили три тактических соединения своего Соединенного флота.
А именно:
— 4-й боевой отряд (четыре крейсера и авизо), 9-й отряд миноносцев из состава 2-й эскадры, 14-й отряд миноносцев из состава 1-й эскадры,
— один крейсер («Чиода») из 6-го боевого отряда 3-й эскадры,
— броненосный крейсер «Асама» из 2-го боевого отряда 2-й эскадры.
Контр-адмирал Японского Императорского флота Уриу Сотокичи мог искренне считать, что для легкого русского крейсера, не имеющего бортовой брони и с открыто размещенной артиллерией, ситуация была безнадежна. Крейсера, лишенного своего главного преимущества — скорости, и так уменьшенной из-за злополучных котлов Никлосса и все время греющихся подшипников главных механизмов. Но главное — вместо маневренного простора вынужденного чуть ли не наощупь пробираться по узкому мелководному фарватеру, рискуя при малейшем отклонении от него сесть на изобилующие кругом камни и отмели.
И все это под сосредоточенным огнем 47 орудий тести крейсеров, свободно маневрирующих на широком плесе, которым «Варяг», идя в начале боя на сближение, мог отвечать только из трех-четырех орудий носовых секторов обстрела.
Присутствие «Асама» делало положение русских и вовсе безнадежным. Закованный в броню по ватерлинию, с укрытыми за броней башен и казематов орудиями и их прислугой, он мог почти безнаказанно расстреливать «Варяга», оставаясь для него практически неуязвимым. Он один втрое превосходил «Варяга» по мощи бортового залпа. За одну минуту его орудия — если учесть их увеличенную скорострельность — обеспечивали более чем четырехкратное превосходство в массе выброшенного металла[301]. Практически же оно становилось более чем 10-кратным из-за неизбежного — вследствие выхода из строя повреждавшихся от своей стрельбы и подбитых орудий — уменьшения скорострельности артиллерии «Варяга» в ходе боя.
Японская эскадра в минуту выпускала с борта в 9,1 раз больше металла, чем русские корабли, а по массе взрывчатого вещества превосходила их в 36 раз{395}.
С учетом же, по крайней мере в 2 раза, большей разрывной силы японской взрывчатки шимоза по сравнению с русским пироксилином{396}, это превосходство становилось более чем 70-кратным. И это учитывая снаряды лишь калибром 75-мм и более.
Кроме того, «отряд Уриу превосходил отряд Руднева не только количеством кораблей и орудий главной артиллерии, но и в скорости (18-21 узел против 13-17)», — пишет польский военно-морской историк Юзеф Дискант{397}. Но и скорость 17 узлов, приписываемая польским автором «Варягу», являлась для него в день боя недосягаемой мечтой.
Воспоминания о бое Всеволода Федоровича Руднева, увидевшие свет в 1907 году, в основном соответствуют его рапортам о бое, но начинаются они не вошедшей в рапорты фразой:
«Крейсер “Варяг” в конце 1903 года производил испытание подшипников главных механизмов, которые ввиду неудовлетворительности металла (подшипников. — Б.Г.) не могли быть доведены до желаемых результатов, а потому и ход крейсера доходил только до 14 узлов вместо следуемых 23.
Во всем остальном крейсер всегда был в полной исправности и постоянной готовности к бою»{398}.[302]
Итак, 70-кратное огневое превосходство врага над русским отрядом в этом самом знаменитом морском сражении первого дня русско-японской войны.
И вдобавок почти полуторное превосходство в скорости эскадренного хода.
Пожалуйста, запомните это покрепче.
Мичман граф Алексей Михайлович Нирод Стеньговые флаги
Японцы предусмотрели все. Выставив в дозоре у входа в море на конце 30-мильного фарватера авизо «Чихайя» и миноносец «Касасаги», расположившись на открытом плесе за островами в 10 милях от Чемульпо и перекрыв русским кораблям возможность выхода из узкого фарватера, японский адмирал не сомневался в сдаче противника, оказавшегося в абсолютно безвыходном положении.
Но вместо ответа на сигнал с предложением сдаться, поднятый на «Наниве», на стеньгах и гафеле «Варяга» высоко в небе затрепетали овеянные вековой славой белые с голубым крестом стеньговые Андреевские флаги, которые поднимались, согласно Морскому уставу, «в виду неприятеля».
Продолжим описание боя словами Руднева.
Первые залпы
«Японская эскадра под командованием контр-адмирала Уриу в составе шести крейсеров: “Асама”, “Нанива”, “Такачиха”, “Чайода”, “Акаши”, “Ниитака” и восьми миноносцев, расположилась в строе пеленга, от острова Ричи к северному проходу, прикрывая оба выхода в море. Миноносцы держались около своих судов.
Сведения о числе и названии судов были получены с английского крейсера после боя. Японский адмирал предложил сигналом сдаться, но командир “Варяга” не счел нужным отвечать, и тогда в 11 часов 45 минут с крейсера “Асама” грянул первый выстрел из 6-дюймового орудия, вслед за которым вся японская эскадра открыла огонь.
Там, среди Желтого моря, вьется Андреевский стяг… Крейсер “Варяг” в свою очередь, по выходе с нейтрального рейда, производя пристрелку, открыл огонь на расстоянии 45 кабельтовых (около 8000 м).
