Что такое медитация, что она даёт — не знаю. Оно, понятное дело, можно медитировать стандартно, как все любители медитаций, но мне хватает и того изобретения, к коему пришёл самостоятельно в неполные семь лет. "Медитацией" с перестановкой частей света собственного изобретения занимаюсь и до сего дня, но редко: потерял интерес.
Лучший результат от перестановки местами частей света достигается в момент, когда светило висит над горизонтом на расстоянии одного, двух часов до "падения" за горизонт, и в такие часы уходящее светило легко принять за приходящее.
Сравнимы были мои забавы с путешествием Алисы в Зазеркалье? Возможно, но об Алисе тогда я ничего не знал.
И пустяковое, только моё неправильное и ошибочное замечание: иногда пилоты военных машин, оснащённых современными приборами навигации, блуждают. Что есть такая болезнь, когда пилоты не верят приборам навигации — знаю, но они не знают, что, помимо их воли, в сознании происходит перестановка местами востока и запада. Когда такое случается, то залёт на чужую территорию с неприятностями и скандалами им обеспечены.
Об "изменённом сознании" я, малый семи неполных лет, разумеется, ничего не мог знать, и как вышел на "забаву" с переменой местами востока и запада — объяснить не могу.
.
Глава 85.
"Слепота".
Какими событиями памятно оккупационное лето за номером "42"? Что-то осталось в "кладовой памяти", и это "что-то" извлеку. "Отряхну от пыли веков" и вывешу на всеобщее обозрение:
Главное: моя единственная рубашка с определением "с плеч — да в печь"
была достаточной длины: не одевая брезентовых штанов, мог выходить на улицу. Удобно. Только сейчас понял, почему древние предки носили длинные, до пят, рубахи.
У каждого есть своё пространство, где можно о "приличиях" не думать и вести себя так, как он может. То есть, быть "не обученным в приличиях".
Моим пространством была завалинка у восточной стены кельи. Выходил, садился на землю, спиною прислонялся к завалинке и смотрел сонными глазами на окружающий мир. Иногда занимался перестановками запада с востоком, но делал такое не каждое утро. Забывал. Так устроен: сделал "открытие", додумался переставлять части света, почувствовал результат — и ничего иного не нужно! "Открытие" не представляет интереса, оно уходит в какие-то отделы памяти на "вечное" хранение. Нужно искать что-то новое. В то утро я по своему способу не "медитировал"
И в то утро всё проходило, как и прежде: я уселся полусонный на тёплую землю и оглядел окружающий пейзаж. Изменений нет. Тишина и ничего нового. Светило заняло своё место над крышами келий на востоке от меня… И тут увидел маленькую кучечку земли, похожую на песок, но странного, тёмного цвета. Песок таким не бывает! Получалось так, что я спросонья сел рядом с ней. Кругом была серая монастырская земля, а маленькая горочка земли — черная! Интересно!
Как, увидев непонятный песок у стены родной кельи, не поворошить его пальцем?! Поворошил. Пальцем. Указательным. Правым. Со странного вида "землёй" от вмешательства пальца ничего не произошло. Но откуда она взялась!? — вопрос родился быстро и так же быстро умер. Интерес к странной "земле" отошёл в сторону, но осмотр окружающего мира без перестановки местами частей света продолжался.
И возможно, что от света у меня стали слезиться глаза. Раньше, в другие точно такие же дни, глаза от солнца не слезились, а сейчас их что-то беспокоило. Что делают мальчики моего возраста и знания до сего дня в таких случаях? Правильно, они начинают тереть природные оптические устройства кулаками без учёта того, где эти кулаки были секунды назад. Процесс "протирания" глаз мать называла "продиранием". Что взять с приютского воспитания!? Она могла позволить себе любые обороты речи.
А тогда я "продрал" глаза. От простой и привычной процедуры "продирания глаз", без задержек и немедля, в глазах началась дикая резь! Не соображая от боли, снова схватился руками за зрительные приборы и ещё добавил в них порцию неизвестной гадости. И заорал! А, заорав, кинулся в дом и к матери:
— Гла-а-з- а-а- а- а!!!
— Что глаза!? — мать видела, что дитя держится руками за "оптику" и орёт дурным голосом! Что могло случиться с его глазами в абсолютно тихое утро у стен родной кельи — неизвестно! Злодеев, кои могли бы причинить вред глазам, ни рядом, ни в отдалении не было, а он продолжает страдания дурным голосом! Непонятно! Правильно сказано: "ужасное — это неизвестность". Во все времена и у всех народов неизвестность всегда была страшнее самой опасности и у каждого народа имеется набор действий в непонятных ситуациях.
Что могла предпринять мать? Какой мог быть опыт по лечению глаз? И от какой болезни? По оказанию помощи глазам у матери была только вода, и мать немедленно пустила её в дело! Странно: боль и резь стала уходить. Медленно, но верно. Такое с болями в наших телах бывает.
Что это было тогда? Какая "земелька" была насыпана у восточной стены кельи? Кем? Для чего? С какой целью? Навредить "крапивному семени предателя родины"? Нет? Или это была чья-то то шутка? Но для исполнения такой шутки нужно было приходить короткой летней ночью к стене кельи, сыпать неизвестную дрянь без опасения, что тебя заметят. Кто "старался"? Какой "патриот" из "наших"? Ведь отец никому зла не делал, он только зарабатывал крохи у оккупантов и это было поводом разделаться таким способом с его отпрыском? "Очистить родину-мать от предателей"?
Плевать в мои глаза! Они остались целыми, и даже не болели! Волнует другое: что было насыпано у восточной стены кельи!? В том месте, где по утрам я "медетировал"? Что за химикат? Где монастырский "борец с вражескими прихвостнями" добыл порох?
"Дух исследователя" в то солнечное утро моим пальцем удовлетворил любопытство! Удовлетворить желание "духа исследования" — превыше всех телесных мук! Но что же это было? Что за "песок"? Порох? Потом имел общение с порохом, этим нужным, прекрасным и благородным продуктом человеческой деятельности, но почему он так злобно обошёлся тогда с моими глазами!? У пороха другое назначение: выталкивать снаряды из стволов пушек и рвать стальные болванки на массу стальных осколков, но не вызывать резь в глазах! Не жжёт порох, если не показывать ему огонь, знаю! Не поджигайте порох — и он вас не тронет. Не провоцируйте его! — первое условие при общении с порохом.
— Верно, но если порох не поджигать, то теряется смысл его бытия! Его изготовляют для поджигания "вам на потребу".
— Бесяра, с таким непомерным образованием, как твоё, стыдно не знать, что в старину мужчины пили раствор пороха на спирту для укрощения семени своего. Понятно о чём это я?
— Понимаю. Избавляло женщин от зачатия?
— Не знаю, не пробовал.
Глава 86.
Качели.
Как-то в один из дней лета в районе пивной часовни запел патефон. Разве мог удержаться от встречи с изумительным устройством!? Собственный патефон, что появился зимой, был давно "съеден", но память о столь изумительном устройстве осталась… Если бы я был так устроен: сгинул патефон — и память о нём сгинула!
Прибыл на место увеселения. Помимо поющего патефона были и качели! Примитивные. На двух жидких столбиках с перекладиной из лома. Две пёстрые, прежде невиданные верёвки, не толще моего мизинца, были основным элементом увеселительного сооружения с названием "качели". Рядом, на табуретке заливался "Рио-Ритой" патефон. Что это была именно "Рио-Рита" — об этом узнал через годы, когда постиг начальную грамоту и встретился с пластинкой вновь. А всё виновата память: музыку услышал первой, как она называется — потом.
Основная деталь тогдашних качелей — верёвка. Пёстрая, красивая и с цветной ниткой. Но какая-то непрочная, хилая и выдерживала вес маленьких детей. Веса больших шкетов, вроде меня, не выдерживала и рвалась. Её связывали и вновь пускали в "эксплуатацию". Естественно, что хозяйка качелей берегла их самых маленьких.
Верёвка к перекладине была привязана в две лини. Для надёжности, но и это не спасало от обрывов. Качались по очереди, но очередь в отношении меня не соблюдалась: то ли владелица качелей боялась воздействия моего "веса" на диковинные верёвки, или это происходило потому, что я был всё же из дальнего конца монастыря. "Чужой".
Повторяю: качели таковыми и называть было стыдно, это была пародия на качели: то место, где помещались наши тощие детские зады, устилалось каким-то тряпьём для предохранения от врезания верёвки в нижнюю часть тел. Всякий, получающий удовольствие от качания, долго выдержать врезавшуюся в зад верёвку не мог. Было понятно, что качели сооружались женскими руками, были примитивными, и, как спортивное сооружение, представляли опасность для получающих удовольствие детей. Когда верёвки рвались, и очередной получатель удовольствия от качания летел на землю, то определить, чего больше получали от качания, было трудно: удовольствия, или ушибов.
