Самая большая глупость — думать, что таким образом вы делаете богоугодное дело. Пояснения требуются? Богу наплевать на произнесенные вами слова раскаяния, а раскаянье вашей души он видит Сам, и не нужен для этого никакой свя-щенник. О вреде отпущения грехов можно не упоминать — об этом достаточно рассказано анекдотов.
Это может показаться кощунством, но исповедь необходима, но не в церкви, а перед Человеком, человеком таким же как и вы сами, который одолеваем теми же страстями и пороками, который сможет лишь налить вам стопку за спокойствие, но это в десять раз больше, чем килограмм выкуренного ладана. Это несет в себе две пользы:
1. вы побеждаете в себе страх быть осмеянными
2. вы предоставляете вашему опоненту возможность проявить благородство…
Все это дешевые прописные истины — идите в церковь лишь тогда, когда вам некуда больше пойти, ибо бога вы там не найдете, а если идете за Богом, то вступайте одни в тень храма Его, и снизойдет он на Вас в мудрости своей и в безграничном спокойствии своем с полотен, дощечек и стен, и растворит вас в своем понимании, и вы, наполнившись одиночеством его, уйдете восвояси, неся в груди осиновый кол созидания.
Никчемность написанного приводит в ужас, однако наполняющая сила позволяет верить все больше и больше… А я буду говорить о душе.
Все в нас триедино но человек — Раб, он ограничен не только своими желаниями, но и своим видением. Слышите меня, первый признак Рабского отношения к жизни — видеть только две стороны у любой монеты — даже ребенок знает, что монета имеет еще и ребро, но почему-то оно не считается отдельной ее частью.
Противоречия начинаются при попытке систематизировать двоичным образом нашу чувственность — величайшей глупостью будет не оставлять места для третьего, ибо черное с белым всегда оставляют место для неизведанности, и неизведанность вторгается проливным дождем в реальность нашего рассудка смывая привычные стереотипы одним лишь движением шаловливых капель.
Так приходит ночь и дарит нам возможность анализировать события прошедшего дня в свете нелепости нашего приятия их в черно-белом телевизоре нашего зрения. Я лишь могу предложить вам оценить серо-голубой цвет выключенного экрана, и за окном блеснет зарница понимания безжалостной правоты того ливня, что смыл в вашем рассудке гигабайты бесполезных двоичных символов, которые всего лишь — буквы, в описании вашей неспособности к Действию.
Сегодня мой Раб сделал робкую попытку освобождения! Я рад за него.
Но боюсь, чтобы он не попал в еще более страшное рабство существа, притворяющегося невинной свободой, но настоящее имя которого — Вседозволенность.
Так спи же мой Раб, завтра будет новый день для бесполезной борьбы за право Именоваться…
+++Диалог у стола.+++
— Ты что-то сегодня выглядишь не выспавшимся, — сказал Хозяин глядя на Раба снизу вверх со стола. — Пил, пел или что-нибудь сделал?
— Опять издеваешься, Хозяин. Всегда ты находишь во мне какойнибудь недостаток, — чуть не плача ответствовал Раб. — Ты даже представить не можешь, что я видел во сне! А говоришь так, как будто я только тем и занимаюсь что… Да и вообще ты и снов-то не видишь!!!..
— Да… — с грустью молвил Хозяин. — Хотя, нет… — сомнение просачивалось из его голоса. — Я видел сон. Я видел себя летящим в облаках, нет не над, не под, а в облаках. Мне забивало рот их вязкостью, но я чувствовал такую радость от своей Несвободы…!
— Прости меня…
Спустя несколько минут.
— Ты меня слышишь? Хозяин?!
— Ну слышу, слышу.
— Мне хотелось узнать больше о твоих снах. Объясни мне, расскажи, я не знаю… Слова куда-то теряются, но мне хочется понимать…
— Друг мой, лишь раб может быть другом — любой свободный желает быть как минимум Господином, а то и Врагом.
— Ты не ответил мне, но сперва объясни теперь, что ты имеешь ввиду — неужели быть Врагом сложнее и почетнее чем Господином?
— Конечно, но не окончательно. Понимаешь ли, в мире нет ничего постоянного, ничего, кроме угрозы. Угроза может исходить из чего угодно — из ветра, из камня, из дождя, а бытие Господином расслабляет, расхолаживает, и ты становишься беззащитен, в то время как бытие врага заставляет всегда быть на стороже.
— Ты все просто объяснил, да ладно, но, Хозяин, неужели другом может быть лишь Раб?
— Именно, другом может быть лишь раб, но не ДРУГОМ. Последнее есть величайшая стадия отношений между людьми…
— Превыше любви?
— Естественно, ведь не будучи ДРУЗЬЯМИ люди не могу по настоящему предаться чувству под названием ЛЮБОВЬ. Но истинная ДРУЖБА доступна лишь избранным. Она неведома ни рабам, ни Рабам. Как любая истина — она свободна, и только в свободе своей она дарит торжество Чистоты и Спокойствия.
Тишина.
Комната опустела, и Солнечный Зайчик пляшет на столе, заставляя глаза, буде такие здесь, щурится, и наполняя пустоту в районе сердца беспечным удовлетворением и радостью за солнечный день, когда хочется встать перед окном и сказать: Спасибо, Тресветлый!!!
Из под стола раздался тоненький голос Домового:
— Вот так всегда, наругаются, наспорят, напачкают, а мне убирать. Ну иди, иди сюда, — это уже Солнечному Зайчику. Тот боязливо подходит. — На, возьми печеньку… Но! Пальцы то не откуси, а то кто тебя потом прикармливать будет, спишут меня беспалого за ненадобностью, и будешь тогда…
Так тихонько ворча Домовой собирал с пола ошметки мыслей, не забывая впрочем, время от времени, бросить кусочек печенья солнечной зверюге — доброй и ласковой с ним.
Самая большая сила — в безобидности.
+++Торжество!+++
Торжество Моей правоты омрачает сегодняшний день. Предсказанные Мной События — всего-навсего — мелкие житейские неприятности, и я никак не могу избавится от чувства, что кто-то творит Мной.
Моя моральная маструбация — четвертый день в тени пустых слов я перечеркиваю окно мелом. Ты, рассвет, напоил меня завистью в Свободе, но чертова степь, уповая на мое ничтожество, вновь победила, и я скачу без седла, на скаку глотая пену, капающую с удил. Сегодня я смог взнуздать чертов ветер, и он вороным конем пронес меня сквозь степь, истекающую влагой сарказма. Я презираю тебя, моя беспомощность!
Стоя на краю самого прекрасного водопада, я осознаю себя на дне черного колодца, который подобно голодному Ничто, высасывает из меня холодную кровь моих чувств. Я бессилен вырваться из его плена. И мужество мое — всего лишь жалкое подобие породистой импотенции. Таков сон духа, и в страхе своем, он все глубже и глубже проваливается в вязкую темноту закомплексованности, но все удаляющееся отверстие, с видом на Самый Прекрасный Водопад, будит смутное рвение к поискам выхода. Я вдруг обретаю свободу в реве падающей воды, но уже слишком поздно, и металлическая мечта готова разбиться о камни внизу…
Я был свободен в мгновения полета, оплетенный густыми струями ревущего водопада, я понял каков был вкус того облака, что столь упорно пыталось удушить Не-меня своей вязкостью.
И ударившись о камни я упокоился в торжестве.
+++Урок 5.+++
— Сегодня ты грустен, Раб, меня это тревожит.
— Не обращай внимания, это так…
— Ты снова не понимаешь, но вспомни, ты ведь вчера пришел в хорошем расположении духа?
— Ты к чему это?
— Видишь, не смотря на то, что все написано на твоем лице ты стараешься скрыть обуревающие тебя чувства. Пойми, это тоже признак рабства, так в детстве ты скрывал от отца, что куришь, потом, что пьешь, хотя он насквозь видел твою детскую ложь. Так и сейчас ты не говоришь ни о своих поступках, ни о своих мыслях и чаяньях.
— Мой внутренний мир — моя собственность!
— Дурак, твой внутренний мир — потеха для окружающих, ты только теряешь в том, что пытаешься скрыть то, что и так вылезло наружу. Посмотри на детей с их непосредственностью — для них не существует необходимости лгать, придумывать причины и побудительные факторы. Ты не дитя — ты наделен уже способностью анализа, но то, что все свои боли и страхи ты загоняешь в себя не дает тебе возможности сделать объективные выводы об их природе и путях их предотвращения.
— Ты смеешься надо мной!?
— Опять — дурак. Сколько раз тебе повторять, что я никогда не говорю зря. Ты сейчас узнаешь о своем рабстве больше, чем когда бы то ни было, и как всякий Раб, ты отрицаешь наличие на тебе кандалов. И все из дешевой гордости.
— Ладно, я слушаю тебя.
— Не слушать надобно, а слышать. Ну да ладно, авось, дойдет до тебя волна… Твое спасение в непосредственности, только эта черта позволяет не опуститься на дно, и в тоже время не болтаться как говно по поверхности. Не бойся страха контраста — он рассеется не сейчас, так чуть погодя, но твои деяния кристаллизуютя в своей законченности, и на столе, рядом с вазой, ляжет гроздь винограда, с лозы твоих капризов, которые, перестав быть пугающе загнанными в угол, вспыхивают яркостью благородства и непредвзятости.
