судом вип-клиент сохранил свободу, доброе имя и положение в криминальном прайде. Такие люди априори не могли обладать плохой памятью, Осмоловского он встретил как родного. Выслушав жалобу адвоката, очень серьёзный человек вынес вердикт без бюрократизма. «Жерех поймал вас за язык. Погрешность в три месяца непринципиальна. Все думали, что он огребёт двенадцать
пасок. И потом, у нас не рабовладельческий строй. Люди встречаются, люди влюбляются, женятся. Женщина хочет жить с вами. Кто ей может запретить? Косяка на вас нет. Если Жерех считает, что ему причинён моральный вред, то сожжённая тачка — достаточная цена при таких раскладах. Живите спокойно. Координаты у вас прежние?»
Уверенность собеседника передалась Осмоловскому. По его инициативе Лора съездила к мужу на краткосрочное свидание. Отделенный толстым оргстеклом, Сева процедил сквозь зубы: «Живи», а после секундного молчания добавил многозначительно: «Пока». После этого он с недельной периодичностью позванивал Лоре по мобильному, говорил что скучает, но не наезжал. В декабре руководство УФСИНа этапировало Жерехова, пользовавшегося авторитетом среди отрицательно настроенной части осужденных, далеко за пределы области, в одну из мордовских колоний. Делалось это в целях стабилизации обстановки в исправительном учреждении. С тех пор звонки прекратились. В феврале из Мордовии до их почтового ящика добралась поздравительная открытка с Новым годом. Лора не понесла её в квартиру, отправила в мусоропровод.
…Обожаемая женщина присела на край скрипнувшего под тяжестью её тела разложенного дивана. Плавный разлив бёдер от талии формой напоминал скрипичный альт, на котором Осмоловский играл в последних классах музыкальной школы. Даже на расстоянии ощущался тонкий запах зелёного чая и цветов, исходивший от пепельных волос, рассыпанных по плечам…
Из стереоколонок музыкального центра вокалист легендарной группы Smokie Крис Норманн повторял вопрос, не дававший ему покоя:
— What can I do?What can I do?
Телефонный звонок бесцеремонно перебил кумира восьмидесятых. Щёлкнув, сработал АОН. Механический женский голос чрезмерно отчётливо произнёс: «Номер не определён». Осмоловский, бормоча: «Что за идиот в такое время», голенасто перелез через спинку дивана и босиком прошлёпал к аппарату, стоявшему на журнальном столе. Нагая Лора царственно удалилась в ванную.
— Слушаю вас, — адвокат не попытался скрыть раздражение от бесцеремонного ночного вторжения в его жизнь.
— Сергей Леонидыч, здоровеньки булы! — обрадовался на другом конце провода незнакомый напористый мужской голос. — Спишь, что ли, родной?! Время-то вроде ещё детское.
— С кем разговариваю? — промеж лопаток поползли колючие мурашки — от двери лоджии поддувало.
— Чё ты, Сергуня, нехорошо себя ведёшь? Ай-ай-ай! — Звонивший не подумал представляться, выкладывал заготовленное. — Хороших ребят по беспределу вальнули. Мусора своё дело сделали, обморозка приземлили, а ты паскудишь! Побойся бога, Сергуня, он старик обидчивый.
Осмоловский понял, о каких ребятах идёт речь. Неясно было, что добивается незнакомец. Желание стукнуть пальцем по рычагу, а затем отключить телефон, адвокат подавил — страусиная тактика всегда нерациональна.
Наглец, меж тем, торопился отработать заказанный ему номер.
— Так ты всосал, Сергуня?! Много от тебя не требуется. Веди себя культурно, не паскудничай, пускай всё идёт как идёт. Не рви попу. Лады?! А то тебя дома часто не бывает, корова твоя сисястая скучает в четырёх стенах. Хочешь — навещу её, развеселю?! Ну чё ты заглох, четырёхглазый?
Шелестящий шум воды в ванной стих. Через минуту в комнате появится Лора. Осмоловский выпрямился, твёрдо произнёс в трубку: «Я подумаю» и отсоединился.
— Кто звонил? — Лора вернулась с мокрыми волосами, завёрнутая в большое бамбуковое полотенце.
Такое впитывало воду, чудесным образом не тяжелея.
— Родственник клиента, — ответ был наготове, — некоторые порой становятся излишне назойливыми.
— Надеюсь, ты не относишь меня к их числу? — тёплые руки Лоры, взмахнув бесшумно, как крылья, легли мужчине на плечи.
Прижавшись к женщине, Осмоловский отрицательно мотнул головой.
Лора уснула сразу, утомленная посещением фитнес клуба, шоппингом и сексом. Адвокат осторожно выбрался из-под закинутой ему на поясницу гладкой ноги, прихватил с кресла халат и на цыпочках прошёл в кухню. Там за чаем и отдающей ванилью сигариллой он просканировал ситуацию.
Соглашение на защиту Красавина заключалось с его матерью, замордованной серой работяжкой с «Химмаша». Она пришла в консультацию не наугад, её рекомендовал один из бойцов группировки Хавроньи, под которым Красавин ходил до посадки за вымогательство. В иерархии криминалитета Хавронья находился на нижнем уровне, питался если не падалью, то объедками. Сумма гонорара с учётом предстоящих поездок в другой город была предложена скромная, но Осмоловский согласился работать. В его практике наступила, если не чёрная, то серая полоса, с денежными делами установились перебои.
Красавин был заурядным клиентом, отличаясь от других лишь особой тяжестью вмененной ему статьи, предполагавшей рассмотрение дела областным судом. Как любой уважающий себя адвокат, Осмоловский потребовал от подзащитного исповеди. Красавин здоровьем матери клялся, что не убивал, а в день преступления в городе Остроге отсутствовал. Но при этом упросил защитника организовать ему алиби. Осмоловский, зная, что в борьбе все средства хороши, особенно, когда в одиночку сражаешься с трёхглавым драконом правосудия (МВД, прокуратура, суд), пошёл ему навстречу. Встретился с Хавроньей, показавшимся ещё заносчивее и глупее, чем до отсидки, и передал пожелания Красавина. Хавронья по-доброму порадовался за успехи старого знакомого: «Нагастролировался Знайка, припекло, раз к дядя Лёне адреснулся». Проинструктированная авторитетом пристяжь впряглась за приятеля. Алиби удачно привязали к похоронам отца Хавроньи, проходившим в Андреевске как раз тридцатого декабря, в день, когда по версии следствия, Красавин за семьдесят километров от областного центра расстрелял двух человек.
Каждый раз, выстраивая линию защиты, Осмоловский искал свою изюминку, высматривая изъяны, допущенные стороной обвинения. В деле Красавина слабым звеном показалась процедура задержания клиента. Из дома он по свидетельству матери и соседки ушёл утром целым и невредимым, а при помещении в ИВС в двадцать часов тех же суток имел многочисленные кровоподтёки и ссадины лица, тела и конечностей. Адвокат прагматично рассудил, что лучший способ защиты — нападение, и атаковал. Жалобы на зверства милиции, пытками понуждающей невиновного признаться в убийстве, которого он не совершал, разлетелись в два десятка нужных адресов. Современная оргтехника позволяла тиражировать обращения без особых затрат времени. Результат был достигнут, активность костоломов сошла на нет, клиент избежал перевода в третью тюрьму, пользовавшуюся среди арестованных недоброй славой. Теперь с Красавиным работал только следователь прокуратуры, затюканный, как все районные следаки. Заваленный делами, он был обречён на процессуальные промахи, которые могли превратить собранные им доказательства в труху.
Конечную перспективу дела на настоящем этапе просчитать не представлялось возможным. Больше всего Осмоловскому не нравилась свидетельница-торгашка, утверждавшая, что видела Красавина в компании с потерпевшими за час до их смерти. Показания живого человека убеждают товарищей судей лучше, чем мудрёные,
