отмазки.
«Он мог слышать про Лору. Тавтология обычно настораживает, вызывает недоверие».
— Давайте бумагу. — Красавин расправил плечи. — Как писать?
Из СИЗО Осмоловский, испытывая облегчение от сброшенной с плеч тяжкой ноши, поехал в консультацию. На первую половину дня у него не было запланировано участия в судах и следственных действиях. В то, что сидевший на мели Васька Шишкарёв как клещ вопьётся в платное дело, Осмоловский не сомневался. Из кабинета он позвонил в табельную гальванического цеха «Химмаша», попросил позвать к телефону Галину Красавину. Когда в трубке алёкнул настороженный женский голос, представился и пригласил к себе в контору к семнадцати тридцати. Расторгнуть соглашение он намеревался интеллигентно, с возвратом тысячи рублей из полученных десяти. Он мог и не играть в благородство, потому как отработал аванс с лихвой, только в Острог трижды мотался по целому дню. Но адвокат Осмоловский благоразумно предпочитал не оставлять за своей спиной униженных и оскорбленных. Пока это золотое правило ни разу его не подвело.
3
6 марта 2000 года. Понедельник.
11.30 час. — 12.30 час.
Гера Зингер, являя пример дисциплинированного водителя, двигался по проспекту Ленина в правом ряду, с установленной скоростью. Январские проблемы с «гаишниками», едва не лишившими его на целый год прав, были свежи в памяти. Как с цепи тогда козлы сорвались, хотя трубочка всего 0,2 промилле показала. Ежу понятно, что это остаточное. Не-ет, упёрлись суки, слушать ничего не захотели, к наркологу потащили, протокол состряпали, а «кубик» на штрафстоянку в «Галеон» загнали. Кабы Владимирыч не пособил, сейчас бы как босота пешком по лужам шлёпал.
Возле торгового центра Зингер притормозил, пропуская по пешеходному переходу шоблу пионеров с суетной училкой.
«Вспомнил! Пионеров-то никаких сто лет нету!» — позабавился над собой.
Двоечника и прогульщика Геру Митрохина в пионеры приняли только в пятом классе. Красного ошейника не проносил он и до зимних каникул, исключили за то, что с пацанами со двора сшибали мелочь у первоклашек. Заодно на учёт поставили в детской комнате милиции.
Чёрный Geländewagen форсировал разливанное грязное море на площади трехсотлетия города, катил в горку по Комсомольской. Сегодня погода будто спохватилась, что на календаре уже шестое марта. Впервые за несколько недель вырвалось из застенка солнце — яркое до рези, обалдевшее от свободы. Небо, словно свежевыкрашенное, блестело ещё не подсохшей, сочной глазурью. Согласно бортовому компьютеру, температура на улице — плюс семь градусов. Дороги превратились в реки. И было с чего — зима выдалась снежной, особенно февраль.
Вспомнив, что не доложился Давыдову по вчерашнему дню, Зингер потянулся к бардачку. Начальник РУБОПа значился в списке абонентов мобильного как доктор Жмых. Братва знала, что в полгода раз Гера залегал на больничку в Иваново, чтобы поутихомирить псориаз, достававший с каторжанских времён. В промежутках между лечением Митрохин адресовался к лепиле за консультациями. Давыдов, ясный перец, был в курсах насчёт обставы. В случае накладки, ориентируясь на условленное обращение, с ходу мог подыграть.
— Здорово, Владимирыч, — по-свойски приветствовал Зингер майора, когда тот отозвался, — задание выполнил в лучшем виде. Задвинул фрею как ты учил, слово в слово.
— Результат? — судя по гулу в динамике телефона, рубоповец тоже находился в движении.
— Забздел дристопшон. «Будет сделано» сказал.
— Прямо так?
— Ну почти. «Я подумаю». А хули думать? Наливай да пей!
— Посмотрим, чего он надумает. Из автомата звонил?
— Влади-имирыч! — Гера изобразил обиду. — Я спецом в Андреевск гонял, чтобы со своей трубы трезвонить?
— Ты в городе? — Давыдов по привычке уточнил местонахождение агента.
— Практически нет.
— Далёко намылился?
— Опять в губернию, Владимирыч, — Зингер остановился у светофора, огорошившего запрещающим сигналом, — в сервис хочу попасть, ТО[185] пройти.
— Удачи.
— И тебе не хворать.
На выезде из города располагался самодеятельный мини-рынок. Выстроившиеся рядком торговцы мимозами и тюльпанами напомнили о надвигавшемся празднике.
«Сегодня да завтра осталось, а я Янке никакого подарка не придумал, — озадачился Гера. — Янке моей Янке, Янке-обезьянке».
На обочине у строящейся АЗС компании «Чёрное золото» высился броский предвыборный баннер. С него на проезжающих с мудрым прищуром смотрел подтянутый мужчина академической наружности, демократично забросивший за плечо свёрнутый пиджак. «Сильным — работу, слабым — заботу!» — авансировала надпись в верхней части плаката. Вторая, внизу, призывала: «Голосуй за Катаева!».
«Весь город Каток своими мордами разукрасил, — хмыкнул Зингер. — Так и впрямь в депутаты выбьется. А кем был? Фарца, мелкий катала! Король керосиновой лавки!»
Не доезжая до посёлка Терентьево, Митрохин, проверившись в зеркало заднего вида, свернул на просёлок. В лесу весной почти не пахло, чавкающая снежная каша на дороге препятствия для внедорожника не представляла. Проехав километра полтора, Гера притормозил у остановки рейсового автобуса. С ржавой и искорёженной конструкцией диссонировала вычищенная до асфальта территория вокруг неё. Здесь можно было без труда развернуться, что Зингер и сделал, встав в «кармане»[186] под острым углом к проезжей части. Отсюда дорога просматривалась в обе стороны метров на двести. Часы на приборной панели показывали одиннадцать сорок семь. Встреча была договорена на двенадцать. Время позволяло без спешки перекурить, попутно помозговать над раскладами.
За две минуты до срока на проселке показался чёрный джип с тонированными стёклами. Он приближался стремительно и, казалось, бесшумно — громадный, блестящий, хищный. Гера вышел из-за руля, наблюдая за маневрами Grand Cherokee. Тот, почти не снижая скорости, подлетел к остановке, на секунду встал как вкопанный и без примерки сдал задом в «карман», припарковавшись параллельно зингеровскому «гелику». На блатном номере красовались три семёрки.
Первым салон Grand Cherokee покинул водитель-ас, по совместительству телохранитель, а по жизни молотобоец Коля Головкин. Мастер спорта России международного класса по боксу сдержанно кивнул Зингеру, придерживая рукой приоткрытую дверь, повращал пулевидной головой и нагнулся в салон. Только после этой процедуры из задней правой двери появился солидняк в кашемировом пальто горчичного цвета. Пассажир сошёл с недавно виденного рекламного баннера, мелькнувшего на выезде из города. Вживую он оказался не таким стройным и моложавым, как на плакате.
Зингер заспешил навстречу уважаемому человеку.
— Добрый день, Сергей Альбертович.
— А он добрый, Герман? — удостоив Митрохина рукопожатием, Катаев счёл необходимым озадачить его.
Зингер насторожился: «В чём фишка?»
Гендиректор «Наяды» отогнул пальцем обшлаг пальто, глянул на циферблат наручных Cartier Calibre:
— Двадцать минут в нашем распоряжении. В половине второго у меня встреча с избирателями. Прогуляемся до опушки и
