Для того чтобы окончательно проверить боеспособность батальона и сделать все необходимое для погрузки его в ж. д. эшелон было приказано стянуть все роты к штабу батальона, который к тому времени перешел на небольшую железнодорожную станцию подальше от Дна. Накануне были получены приказы на русском и немецком языке и переводчики лезли из кожи, чтобы разъяснить и растолковать недоверчивым русским солдатам о необходимости выполнить последнее распоряжение Галанина… Охрипнув после долгого крика, как последний аргумент, выдвигали имя временного командира батальона: «Не понимаю, какие у вас могут быть еще сомнения, я вас только спрошу об одном: кто подписал этот приказ? Вот тут внизу стоит: Временно исполняющий обязанности командира, Галанин, старший лейтенант! Подпись которая говорит сама за себя! Неужели вы ему не верите?» Нет ему, белогвардейцу Галанину верили все, начиная от офицеров и кончая конюхами и поварами! Он себя показал за эти две недели. Людей было трудно узнать, в новых сапогах и ботинках, френчиках, шароварах, пилотках и шинелях, хорошо вооруженные и подтянутые, румяные и веселые на страх врагам и горе и слезы всех девушек бедных и темных Болот, Мхов, Мглов, Погиблова и Пропойного…
Приказу подчинялись, сматывали удочки, наскоро напоследок, по углам темных комнат, на сеновалах и чердаках ласкали своих любовниц и двигались по грязным от холодных дождей дорогам. Вслед им сиротливо махали обнаженные ветви берез, осин, за ними мрачно и темно шептали и зловеще переговаривались ели и сосны… Собрались в последний раз на утро, все в Федорцово, разошлись по квартирам, где испуганные и голодные колхозники старались отговорить своих постояльцев от последнего безрассудства. Но уговорить не удавалось, слишком велик был страх перед неизбежной расплатой за измену на мосту через Узу! Слишком велика вера в Галанина, что он их как-то где-то и когда-то спасет! Строились в ветреный вечер, на фоне серых рванных туч, окрашенных на западе как кровью зловещим закатом, в каре поротно. Солдаты с болящими с похмелья головами сумрачно поглядывали на холодное небо, которое все больше хмурилось и смотрели в ожидании на домик, около которого трепал ветер странный незнакомый им флаг — три цвета, красный синий и белый, три лоскута, которые спешно весь день сшивала вместе Александра Жукова, по приказу Галанина, — пошли в дело две юбки, содранные солдатами со своих брошенных подруг, и одна простыня с ее постели, шила два раза, в первый раз сшила неправильно, за что долго кричал на нее Галанин, красный цвет поместила посредине, пришлось со слезами распарывать и шить снова. Кончила и с гордостью смотрела из открытого окна на свое произведение. Получилось ничего, красиво хлопало новое знамя под порывами злого ноябрьского ветра весело и озорно, точно радовалось и плясало при виде выстроившегося батальона.
А потом вышло начальство, только что приехавший немецкий командир батальона капитан Баер, высокий рыжий, худой с лошадиным лицом, адъютант Шуман, командиры рот Брижевский, Верт, Калб, Зак, зондерфюрер Лот, одни толстые, другие худые, высокие и маленькие в очках и без них. И с ними немного в стороне от всех он, тот, которого искали и сразу нашли девять сотен пар глаз голубых и серых, карих и черных, запутавшихся солдат. И не немецкие слова слушали они, приветствие нового командира немца, а следующую русскую речь товарища белогвардейца. Слушали его как зачарованные и перед их глазами проносилась далекая тихая Франция, отдых и учение, перевооружение новым невиданным еще в мире оружием, которое сразу решит войну в их пользу! Возвращение домой, победа и жизнь… Счастливая жизнь на родной свободной земле, было отчего закружиться голове, так сладко говорил их искуситель, что, когда он кончил будто и солнце перестало заходить, будто еще пурпурнее горячее была вечерняя заря и еще веселее и озорнее плясало перед притихшими ротами, русское национальное знамя, во имя которого они не на шутку готовились отдать все свои силы и, если это уж будет необходимо, свою молодую счастливую жизнь! Когда очнулись, кричали ура. Долго ненасытно гремело и таяло оно в притихшем вечернем небе. Кричали снова, не могли успокоиться, верили Галанину и от своей веры и от преданности ему, Галанину, некоторые плакали, как плакала смотря на них Шура Жукова, урожденная Глухих…
На другое утро грузились и через две недели уже высаживались в тихом французском городе…
***
«ЖИЗНЬ МОЯ! ИЛЬ ТЫ ПРИСНИЛАСЬ МНЕ?»
У всех жителей города осталось надолго в памяти, как в один тихий зимний вечер мчались от вокзала с визгом и воем телеги и коляски, запряженные маленькими косматыми лошадьми, которых что есть мочи стегали страшные великаны в странных шубах и шапках, как потом с варварскими криками, свистом и улюлюканьем маршировали войска северных варваров. Рядом с ними ехали в огромных платках и валенках женщины, показывающие во все стороны свои красные щеки и белые зубы. Два часа летели и маршировали русские, а потом скрылись и утихли в казармах на краю города. Нескоро потом вышли на улицу перепуганные французские жители и только на другой день осмелились открыть свои магазины лавочники и пошли гулять по тротуарам все те, кто оставались еще в этом городе, не были угнаны на принудительные работы в Германию, не сидели в плену и не ушли в лес к макисарам.
Но бояться не переставали больше, потому что за эту зиму случилось в городе много неприятностей и бед, главным образом с женской частью населения. Все чаще приходилось отдаваться волей или неволей новым оккупантам, да и по лавкам шарили ловкие быстрые руки. Сразу же пришлось поубирать с улиц товары, которые веками без присмотра лежали на лавках на тротуарах; сейчас не успевали присматривать даже внутри в магазинах. Вваливались толпы северных людей: пока одни покупали и торговались при помощи жестов и нескольких немецких фраз, знакомых всем, другие, потоптавшись и не дождавшись очереди, уходили, с ними исчезали платки, дамские сумочки и тонкое батистовое белье, бутылки дорогого вина и всякое еще нераспроданное французское производство. Ходили лавочники в префектуру, плакали и рвали последние волосы на седеющих и лысеющих головах, — ищи ветра в поле! Префект и его помощники разводили руками, в беседах с немецким комендантом города, полковником Шварцем, за бутылкой тончайшего экспортного вина, осторожно возмущались: «Господин полковник! может быть возможно сюда вернуть ваших немцев охранного батальона? Какие это были милые и вежливые люди, а главное честные и дисциплинированные!.. Эти русские! мы, конечно, не сомневаемся в их боеспособности… Но что касается их честности и вежливости! Это ужас! Вы знаете какой у нас процент изнасилованных женщин, ограбленных среди белого дня наших коммерсантов? Невероятно много! S’il vous plait! Я со своей стороны уже сообщил в Виши! Прошу и вас в свою очередь спасти нас от этих варваров! A la votre!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
