Уже на другое утро роты разъехались по своим гарнизонным поселкам и сразу же были получены первые донесения о стычках с макисарами и первые списки потерь, убитых и раненых немцев и русских. Галанин непрерывно разъезжал по опорным пунктам, совещался там с командирами рот, потом разъяснял обстановку немцам и русским. Втирал очки и тем и другим всякими «Фау-1» «Фау-2», рассказывал всякие небылицы, которым сам плохо верил, ходил вместе в патрульную службу и вместе со своими детьми гонялся за неуловимым врагом. Пил все больше с немцами, с русскими, с французами, чтобы забыться все чаще веселился с веселыми француженками. Менял своих кратковременных любовниц часто: мог это делать — всегда был с деньгами, с продовольственными марками и платил щедро за женскую ласку! Но и забывал их сразу, снова с головой уходил в ротные и взводные боевые будни и рисковал своей жизнью безрассудно. Сам ходил в стычки с палкой в руках и когда сердились русские офицеры, беспечно махал рукой: «На этих жалко пули, — их
просто пороть нужно негодяев! Опять у меня убитые: Егоров и Ванин убиты, — прямо удивительно, вчера еще водкой угощали, а сегодня лежат и молчат. Жизнь человеческая ничего не стоит! Выпьем же господа! За упокой рабов божьих Петра и Ивана! Эх хорошее вино! За такое вино можно простить этим французам! Кто там? Мадо? Хм! скажите ей что меня здесь нет! Не верит? Ну ладно! тогда скажите ей, что она мне надоела! Вот! передайте ей от меня эти деньги и пусть идет к чертовой матери! Итак, господа, представьте себе телеграфный столб, который летит быстрее звука и который разрывается со страшной силой в английском парламенте! Представьте себе рожу этого п. Черчилля! А? Что вы говорите? Не верится? Мне тоже что-то не очень верится, а, между прочим, это факт, а не реклама! Что там такое? Опять вы, Фомин, допустили расстрел пленного? Хм! Это ведь зверство! Вот что, соберите ваш взвод, я сделаю доклад о Международном Красном Кресте. Вы о нем ничего не слыхали? Нет? Ну тогда мне все понятно! Понятна ваша жестокость в отношении врага! А между тем сдавшийся враг… ну… будем здоровы!»
Так проходили дни и ночи, а потом решили сделать крупную карательную экспедицию туда, где по показаниям лазутчиков находились крупные силы макисаров… Охранный батальон, первая рота Восточного батальона и гестапо были отправлены в район глухого лесного местечка Дюн, — решили там окружить и уничтожить бандитов и начали разрабатывать, план, но катастрофа произошла раньше, чем окружили и уничтожили…
Выступили утром, а в обед, во время движения по лесистым предгорьям узнали о гибели целого взвода четвертой роты Восточного батальона вместе с командиром роты Заком у Монсожа, недалеко от знаменитых озер, где находился штаб многих отрядов макисаров и отряд канадцев, сброшенных на парашютах. Погибло сразу тридцать человек, нарвавшись на засаду, глупо бесславно, — за них нужно было отомстить примерно!
***
Выла гроза… все лето было в этом году грозовое, но такой бури, грома и молнии не мог вспомнить даже такой сторожил как семидесятилетний мосье Пишо, служивший при церкви. Был сильный, прекрасно видел и слышал, мускулы были крепкие и пил вино не хуже молодых. Знал, как и все население этого села, лежащего на самой опушке леса, что тут, макисары со своими канадцами решили разгромить и уничтожить бошей. Всех без остатка, по примеру взвода роты Зака. И заранее радовался, радовался как и все другие, когда немцы втянулись в узенькие улицы его родного села.
Как только гроза кончилась все были там, немцы, русские, гестапо и даже отряд немецких юнкеров с пушкой. На колокольне церкви кюре Гренье с пулеметом и двумя макисарами смотрел на банду противника и нервничал. Ожидали немного, самое большое две роты врага, а их оказалось гораздо больше, непрерывно въезжали автобус за автобусом, из которых высыпали солдаты в касках… Между тем приказ полковника Севре был определенный: когда немцы будут в селе, открыть по ним огонь с колокольни, поджидавшие в лесу три отряда макисаров в общей сложности в 4000 человек, воспользуются паникой, нападут со всех сторон на бошей и их уничтожат.
Это будет первая крупная победа, которая даст восставшим контроль над всем Мор-ваном, как называлась эта лесистая горная часть центральной Франции. Оставалось одно: спокойствие и выдержка, но этого не было у господина кюре. Условия, при которых он должен был начать стрелять, были определены полковником Севре, начальником объединенных отрядов макисар: на западе в лесу должна была подняться красная ракета, которой не было видно что-то очень долго. И господин кюре не был спокоен, так как не видел конца этим ордам, которые не кончали своего нашествия на его приход. Все новые и новые толпы вылезали из автобусов и строились, к ним подъезжали другие. Отсюда с колокольни все было прекрасно видно. Как эти обреченные с шутками и смехом ходили по улицам и заходили в дома и кафе мадам Гро. Там видно находился штаб бошей и туда постепенно привели под конвоем одного за другим всех видных жителей городка: учителя, мясника, пекаря, трактирщиков, просто богатых фермеров. Отсюда с колокольни, осторожно прячась, господин кюре узнавал их всех и увидел как по дороге из леса выехала, кажется, последняя легковая машина, она быстро промчалась по улицам и остановилась на площади, как раз под колокольней.
Вышедший из нее худой высокий бош в форме офицера, не торопясь, отправился к кафе мадам Гро и в то же время на колокольню кряхтя поднялся мосье Пито, осторожно на четвереньках подполз к кюре, который оглянулся на двух мальчишек макисаров, побледневших от волнения. — «Господин кюре, начинайте! Этот бош последний… видите дорога совершенно пустая».
Дорога в лес, правда, была пустая и в прохладном вечерней тишине ярко блестела вымытая недавним проливным дождем. Нужно было начинать, как было условлено, дать сигнал к атаке со всех сторон на бошей, но не было условленной ракеты и нужно было ждать неизвестно чего. Кюре осторожно навел дуло пулемета на большую толпу бошей, к которым подошел худой офицер и ждал. Если бы он знал, что мосье Пишо должен был ему сказать, о том, что начальство макисаров передумало в последнюю минуту под давлением канадского полковника Джонсона, который, испугавшись численности бошей, уговорил отложить намеченную атаку. Если бы он знал что его пулеметный огонь будет не сигналом к уничтожению бошей, а началом гибели его прихода, его прихожан и его самого, он бы не стрелял. Но мосье Пишо, наверное, выжил из ума от старости, или выпил слишком много аперитива для храбрости, и ничего ему не сказал. Напротив, почему то решил, что стрельба с колокольни заставит макисаров все-таки исполнить свой долг и напасть на бошей, которые будут уничтожены все до одного. Кончая этим высоким бошем со странными знаками отличия и с какой то тряпкой на рукаве.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
