на отборочный матч – у него есть билеты. Пран тоже очень любит крикет. А после матча вы сможете вернуться к нам, и у вас будет много свободного времени. – Госпожа Рупа Мера посмотрела на Лату, у которой по неизвестной причине был кислый вид.
«Что такое с этой девицей? – сердито подумала госпожа Рупа Мера. – Слишком она капризна. Она не заслуживает того счастливого будущего, которое ее ожидает».
Может быть, она и не заслуживала. В данный момент представления Латы о ее будущем были довольно путаными. Ясно было одно: в самом ближайшем будущем ее ожидало мясо с рисом и карри. За одним из столиков в зале послышалась чешская речь, сменившаяся утробным смехом. Прибыл рождественский пудинг с коньячной подливкой. Арун взял себе две порции, госпожа Рупа Мера, презрев диабет, три («день ведь особенный»). Варун молчал и раскачивался на стуле. Минакши флиртовала с Аруном; Хареш озадаченно слушал ее рассуждения о родословной собак госпожи Кханделвал. Случайно она упомянула, что ее девичья фамилия Чаттерджи, и это повергло Хареша в состояние оцепенения, из которого он вышел, пустившись в обильные нескончаемые излияния о «Праге» и господах Гавеле, Братинке, Курилле и Новаке. Лата все время чувствовала незримое присутствие под столом двухцветных туфель-«корреспондентов»; неожиданно Хареш расплылся в улыбке, и глаза его почти исчезли. Амит говорил что-то об улыбке – ее улыбке – на днях… даже, кажется, вчера. В ее воображении возникла река Хугли за стеной, Ботанический сад на ее берегах, баньян и лодки на Ганге, а также еще одна стена вокруг еще одного Прагапура, поле, обсаженное бамбуком, и глухие удары биты по мячу… Неожиданно ее сильно потянуло в сон.
– Вы хорошо себя чувствуете? – заботливо спросил Хареш.
– Да-да, спасибо, Хареш, – вздохнула она.
– Мы так и не смогли поговорить.
– Ничего страшного. Мы увидимся первого января.
Лата выдавила из себя улыбку. Она была рада, что последние письма к Харешу ни к чему ее не обязывали, и чувствовала даже благодарность к нему за то, что он почти не разговаривал с ней. О чем они могли бы говорить? О поэзии? Музыке? Пьесах? Общих знакомых или родственниках? Слава богу, Прагапур находился в пятнадцати милях от Калькутты.
– Какое симпатичное оранжево-розовое сари на вас, – отважился на комплимент Хареш.
Лата расхохоталась. Ее сари было бледно-зеленым. Она смеялась от души, смех снимал напряжение.
Окружающие недоумевали, что нашло на эту парочку.
– Даже не просто розовое, а оранжево-розовое? – радовалась Лата.
– Ох! – воскликнул Хареш смущенно. – Оно, наверное, зеленое?
Варун презрительно фыркнул, и Лата пнула его под столом.
– Вы дальтоник? – спросила Лата с улыбкой.
– Да, увы. Но девять цветов из десяти различаю.
– В следующий раз я надену розовое, – сказала Лата, – и вы сможете хвалить его без всяких сомнений.
После ланча Хареш проводил гостей до их автомобилей. Он понимал, что будет предметом разговора на протяжении всех пятнадцати миль их обратного пути, и надеялся, что в каждой из двух машин хотя бы один человек будет на его стороне. Он видел и на этот раз, что Арун и Минакши не желают иметь ничего общего с ним, но не знал, как примирить их со своим существованием.
В отношении Латы Хареш был настроен оптимистично. О наличии соперников он не подозревал. Возможно, ланч был чересчур сытным и нагнал на нее сонливость. Но в целом все прошло, как он и рассчитывал. О его дальтонизме она рано или поздно все равно узнала бы. Хорошо, что он не пригласил их после ланча к себе домой пожевать пан. Кальпана Гаур вовремя предупредила его в письме, что употреблять пан в их семье не принято. Лата нравилась Харешу все больше и больше, ему хотелось подолгу говорить с ней. Но мишенью сегодняшней встречи была не столько Лата, сколько вся семья, и в первую очередь ма.
«Сделать так, чтобы 1951 стал решающим годом в моей жизни», – было написано у него в дневнике. До Нового года оставалось три дня. Он подумал, что надо оттянуть решающий момент на неделю-другую, пока Лата не вернется в Брахмпур к своим занятиям.
16.15
Савита заняла переднее сиденье «остина» – она хотела поговорить с Аруном, который вел машину. На заднем сиденье расположилась Минакши. Все остальные возвращались в Калькутту на «хамбере».
– Арун-бхай, – мягко спросила Савита брата, – почему ты так держал себя?
– Что за глупости ты говоришь, черт побери?
Грубость Аруна никогда не действовала на Савиту. Она была твердо намерена сказать ему все то, что собиралась.
– Почему ты так старательно третировал Хареша?
– Спроси это лучше у него самого.
– Он, по-моему, не говорил тебе ничего оскорбительного.
– Разве не сказал он, что «Прага» – родное слово для всех индийцев, чего нельзя сказать о «Бентсен Прайс»?
– Но это так и есть.
– Если даже и так, никто не просил его вылезать с этим утверждением.
– Он сказал это потому, что ты безостановочно поносил чехов с их неотесанностью, – рассмеялась Савита. – Это была самооборона.
– Вижу, ты решительно стоишь на его стороне.
– Я подхожу к этому иначе. Можно же держаться с ним хотя бы вежливо и подумать о чувствах ма и Латы.
– О них я в первую очередь и думаю! – авторитетно заявил Арун. – Потому-то и считаю, что это дело надо пресечь в зародыше. Он просто не тот человек, который нужен Лате. Представь себе: сапожник в нашей семье!
Арун улыбнулся. Когда по протекции бывшего коллеги отца его пригласили на собеседование в «Бентсен Прайс», там сразу поняли, что он «свой» человек. Либо ты принадлежишь к определенному кругу, либо нет, рассуждал Арун.
– Не вижу ничего недостойного в том, чтобы изготавливать обувь, – мягко возразила Савита. – Мы все ее носим.
Арун только фыркнул в ответ.
– У меня, похоже, начинает болеть голова, – сказала Минакши.
– Я веду машину так быстро, как могу, – отозвался Арун. – Пассажир все время меня отвлекает, но так или иначе скоро мы будем дома.
Мили две Савита молчала.
– И все же, Арун-бхай, – наконец сказала она, – чем он так уж отличается от Прана? Помнится, его акцент тебе точно так же не нравился.
Арун понимал, что ступает на опасную почву и что Савита не потерпит критики в адрес мужа.
– С Праном все в порядке, – уступил он. – Он приспосабливается к обычаям семьи.
– С ним всегда все было в порядке, – сказала Савита. – Это семья к нему приспособилась.
– Ладно, пусть так. Только дай мне вести машину спокойно. Или ты хочешь, чтобы я остановился и продолжил дискуссию? Вон у Минакши голова болит.
– Арун-бхай, это не довод. Минакши, прости, но мне
