раз изнасиловать тебя!
Это прозвучало как угроза.
– Джондалар, ты не можешь изнасиловать меня! Я всегда готова к тебе…
Он продолжал идти, возвращаясь к Львиной стоянке. Некоторое время Эйла смотрела ему вслед, пытаясь понять причину своего смятения. Потом вернулась к лошадям, взяла Удальца за повод и, ухватившись за гриву Уинни, вскочила на кобылу и быстро нагнала Джондалара.
– Ведь ты не собираешься идти пешком весь обратный путь?
Сначала он не ответил, даже головы не повернул посмотреть на нее. Если она думает, что он снова поедет верхом рядом с ней… Уголком глаза он заметил, что она ведет за собой жеребца, и наконец обернулся.
В его взгляде были нежность и желание. Она казалась еще более притягательной, еще более желанной, и он любил ее еще сильнее, чем когда-либо, теперь, когда понял, что все испортил. Она до боли хотела быть рядом с ним, сказать ему, как замечательно все было, как ей было хорошо с ним, как она его любит. Но он был слишком сердит, а она слишком смущена.
Они смотрели друг на друга с любовью, их влекло друг к другу. Но их молчаливый крик любви потерялся в буре непонимания.
Глава 27
– Я думаю, ты должен возвращаться на Удальце, – сказала Эйла. – Это долгий путь.
Долгий путь, подумал Джондалар. Как далеко он зашел от своего дома? Но он кивнул и последовал за ней к камню у небольшого ручья. Удалец не привык к седокам. Лучше подходить к нему осторожно. Жеребец прижал уши, отскочил, но быстро успокоился и последовал за своей матерью, как делал это уже много раз.
На обратном пути они не разговаривали, а когда прибыли на место, оба были рады, что никого не встретили возле жилища и не пришлось вести пустые разговоры. Как только они остановились, Джондалар спешился и направился к входу. Он обернулся к Эйле, чувствуя, что должен что-то сказать.
– Хм… Эйла?
Она остановилась возле пристройки и посмотрела на него.
– Знаешь, я никогда не забуду этот день. Я имею в виду прогулку верхом. Спасибо тебе.
– Не надо меня благодарить, Джондалар. Благодари Удальца.
– Да, но Удалец был не один.
– Ты был с ним.
Он хотел сказать еще что-то, но передумал, нахмурился, опустил голову и ушел через передний вход.
Эйла посмотрела на то место, где он стоял, закрыла глаза и попыталась удержать слезы. Успокоившись, она вошла в загон. Хотя лошади уже напились из ручьев по пути, она налила воды в большие питьевые чаны, потом взяла куски мягкой кожи и стала снова вытирать Уинни. Она обняла кобылу, прижалась лбом к косматой шее своей старой подруги, единственной подруги, которая у нее была, когда она жила в долине. Потом и Удалец прижался к ней, и она оказалась зажатой между двух лошадей, но это успокаивало.
Мамут видел, как Джондалар вошел в дом, и слышал, что Эйла возится с лошадьми в загоне. Он чутьем понимал, что что-то не так. Когда она появилась в Мамонтовом очаге, ему показалось сначала, что она упала и больно ударилась. Но тут было нечто большее. Старик был обеспокоен не на шутку. Встав с лежанки, он подошел к Эйле.
– Надо бы повторить тот ритуал клана с могучим корнем, – сказал он. – Давай попробуем еще раз – надо убедиться, что ты сделаешь все правильно.
– Что? – рассеянно спросила она, поглядев на него. – Ах да. Как хочешь, Мамут.
Она опустила волчонка на землю, но тот немедленно вскочил и помчался в Львиный очаг – к Ридагу.
Она стояла погруженная в свои мысли. Вид у нее был такой, словно она готова расплакаться.
– Так ты сказала, – начал он, надеясь мало-помалу разговорить ее, чтобы как-то облегчить ее бремя, – что Иза учила тебя, как приготовить напиток…
– Да. И как подготовиться самой.
– Твой Мог-ур, Креб, следил за тем, как ты все делаешь?
Она помолчала.
– Да.
– Он, должно быть, был очень силен.
– Его тотемом был Пещерный Медведь. Он избрал его, дал ему силу.
– Участвовал ли кто-то еще в ритуале?
Эйла опустила голову, потом кивнула.
– Этот человек помогал ему не утратить контроля за происходящим?
– Нет. У Креба было силы больше, чем у них всех. Я знаю, я чувствовала это.
Он взял ее за подбородок:
– Расскажи-ка мне об этом поподробнее, Эйла.
Она кивнула:
– Иза никогда не показывала мне, как это делается, она говорила, что это слишком священная вещь, чтобы использовать ее всуе, но она пыталась в точности описать мне все это. Когда мы пришли на Сходбище клана, мог-уры не хотели, чтобы я готовила для них напиток. Они сказали, что я – не из клана. Может, они и правы. – Эйла кивнула и опять опустила голову. – Но больше некому было.
«Не начинает ли она понимать…» – подумал Мамут.
– Кажется, я сделала напиток слишком сильным – и слишком много. Они его так и не допили. Потом, после церемонии, во время женских танцев, я нашла эти остатки. Я была возбуждена, у меня кружилась голова, и я подумала: интересно, почему это Иза сказала, что выливать священный напиток нельзя? Ну вот я и… выпила его. Я не помню, что после этого случилось, – и все равно я этого никогда не забуду. Каким-то образом я присоединилась к Кребу и мог-урам, и они старались вернуть меня к началу бытия. Я вспомнила теплые воды моря, омывающие глинистые берега… Клан и Другие – все мы пошли из одного корня, ты знаешь это?
– Меня это не удивляет, – ответил Мамут, думая о том, сколько он мог бы почерпнуть из этого опыта.
– Но мне было очень страшно, особенно пока Креб не нашел меня и не стал мной руководить. И еще: с тех пор я не такая, как прежде. Мои видения… как-то испугали меня. Думаю, они меня изменили.
Мамут кивнул:
– Это многое объясняет. Я все удивлялся, как это ты умеешь делать столько вещей, не обучаясь.
– Креб тоже изменился. Благодаря мне он увидел что-то, чего не видел раньше. Я сделала ему больно, не знаю как, но сделала, – закончила Эйла, заливаясь слезами.
Мамут обнял ее, и она, дрожа и тихо всхлипывая, прижалась к его плечу. Слезы полились из ее глаз рекой – теперь она плакала о другом, о недавнем горе. Она больше не могла сдерживать слезы – слезы обиды, отвергнутой любви.
* * *
Джондалар наблюдал за ними от кухонного очага. Он хотел объясниться с Эйлой, пытался придумать, что сказать. Но тут к ней подошел Мамут. Когда
