Важно отметить еще одинаковое описание действий власти в стихотворении «В царстве троллей — главный тролль», в «Песне Бродского» и в «Затяжном прыжке»: «Своих подданных забил / До одного. / Правда, правду он любил / Больше всего. / Может, правду кто кому / Скажет тайком, / Но королю жестокому — / Нет дураков!» = «Но мы откажемся, и бьют они жестоко» = «И кровь вгоняли в печень мне, / Упруги и жестоки, / Невидимые встречные / Воздушные потоки».
Что же касается вкрадчивости ветра в «Затяжном прыжке», то она напоминает и поведение репортера во «Вратаре» (1971): «Шепчет он: “[Ну] дай ему забить!”» /3; 61/ = «Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно: / “Не тяни за кольцо…’’». Кроме того, обоих отличает упрямство: «Лишь один упрямо за моей спиной скучает» = «И звук вгоняют в печень мне, / Упрямы и жестоки…» /4; 279/, - с которым они искушают героя, склоняя его к бездействию, чтобы в итоге погубить: «А ну, не шевелись, потяни!» = «Не тяни за кольцо — скоро легкость придет!».
И герой вынужден вступать в противоборство не только со своим противником, но и с собой: «Я весь матч борюсь с собой» = «И как не было этих минут!» (когда он терзался сомнениями, стоит ли ему следовать совету ветра не тянуть за кольцо).
При этом в обеих песнях герой совершает нечто из ряда вон выходящее: «А я спокойно прерываю передачи / И вытаскиваю “мертвые” мячи» = «И с готовностью я сумасшедшие трюки / Выполняю шутя — все подряд». Правда, во втором случае он делает это не по своей воле, а по воле врагов.
И в заключение отметим еще одно совпадение в лексике лирического героя: «Как свидетельство позора моего» = «.. Что с позором своим был один на один».
***
В стихотворении «Я бодрствую, но вещий сон мне снится…» (1973) лирический герой подводит своеобразный итог своим взаимоотношениям с властью. Он говорит о причинах, из-за которых начался их конфликт. Но если в предыдущих произведениях власть пыталась расправиться с героем тайком, из прикрытия {«Из-за елей хлопочут двустволки — / Там охотники прячутся в тень» /2; 129/, «Но из кустов стреляют по колесам» /3; 138/, «И вот, как “языка”, бесшумно сняли / Передний мост и унесли во тьму» /3; 143/), то здесь этот конфликт уже назван войной: «Организации, инстанции и лица / Мне объявили явную войну — / За то, что я нарушил тишину, / За то, что я хриплю на всю страну, / Затем, чтоб доказать — я в колесе не спица… / За что еще? Быть может, за жену — / Что, мол, не мог на нашей подданной жениться, / Что, мол, упрямо лезу в капстрану / И очень не хочу идти ко дну…».
Помимо всего прочего, поэт отстаивает первостепенное значение личности, влияющей на развитие жизни в стране: «Я в колесе не спица». Коммунистической же идеологией значение личности отрицалось (как писал Маяковский в поэме «Владимир Ильич Ленин», 1924: «Единица! Кому она нужна?! / Голос единицы тоньше писка <…> Единица — вздор, единица — ноль…»), но зато пропагандировалась роль народа как людской массы, в которой личность теряется.[1289]
Между тем известно, что, несмотря на борьбу с властью (точнее наряду с ней), Высоцкий страстно стремился быть признанным официально, хотел, чтобы его творчество было узаконено. В этом плане показателен отрывок из воспоминаний Вениамина Смехова о том, как Высоцкий читал ему стихотворение Александра Межирова «Закрытый поворот»: «Он мне его не то что подарил — он впечатал построчно в мозг, а финал уж прочел совсем по-высоцки: “Где уж тут аварий опасаться, / Если в жизни — (после паузы рухнул слитным словом) всенаоборот! / Мне бы только (зажмурился, снова пауза) в поворот вписаться… / В поворот. В закрытый поворот”. Последнюю строчку “вбил” характерным жестом правого кулака — сверху-наискось-вниз. И сам опередил мой вывод: “Колоссально. Даже жаль, что не я это придумал”»[1290].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Желая «вписаться в поворот», весной 1973 года (а стихотворение «Я бодрствую…» датируется этим же временем) Высоцкий пишет письмо в Отдел культуры МГК (Московского городского комитета) КПСС, которое заканчивается так: «Не пора ли концертным организациям и их руководителям решить, наконец, вопрос о моих выступлениях, просмотрев и прослушав мой репертуар. И не отмахиваться, будто меня не существует (ср.: «Я в колесе не спица». — Я.К.), а когда выясняется, что я все-таки существую, не откликаться на это несостоятельными и часто лживыми обвинениями…» /6; 408/. Вспомним и другое высказывание Высоцкого о советских чиновниках: «Они делают всё, чтобы я не существовал как личность. Просто нет такого — и всё»[1291]. А Леониду Филатову он однажды сказал о пародии Александра Дольского «Орфей»: «Меня нет в государстве. Как могут быть пародии на человека, которого нет?»[1292]. Поэтому и свою публикацию в подпольном альманахе «Метрополь» (1978) Высоцкий объяснил так: «Мне важно показать, что я есть и есть такой литературный жанр»[1293].
Стремлению поэта быть официально признанным сопутствовало обращение к властям с призывом к сотрудничеству — например, в песне «Проложите, проложите…» (1972): «Но не забудьте — затупите / Ваши острые клыки». А эти персонажи уже демонстрировали свои клыки в «Моих похоронах» (1971), где подвергали истязаниям лирического героя: «В гроб вогнали кое-как, / А самый сильный вурдалак / Всё втискивал и всовывал <.. > И желтый клык высовывал». Соответственно, призыв к вампирам: «Да вы погодите, спрячьте крюк!», — повторится и во второй песне: «Нож забросьте, камень выньте / Из-за пазухи своей».
Итак, в песне «Проложите…» поэт протягивает властям руку для диалога — при условии, что те «затупят свои острые клыки», а также «забросят нож» и «вынут камень из-за пазухи».
Подобное стремление к перемирию прослеживается и в следующих цитатах: «В этот день, забыв про тренья, / Нас поздравит Управленье, / Но “Живого” — никогда! — / Враз и навсегда, без обсужденья!» (тексты для капустника к 5-летию Театра на Таганке, 1969), «Но вот начальство на бланке / (Надеемся мы, что навек) / Отстукало: “Пусть на Таганке / Добрый живет человек!”» («Шагают актеры в ряд…», 1971), «Мне, может, крикнуть хочется, как встарь: / “Привет тебе, надежа-государь!”» (набросок, 1975), «Сегодня мы и те, кто у кормила, / Могли б совместно справить юбилей» («Пятнадцать лет — не дата, так…», 1979).
Таким образом, в творчестве Высоцкого наблюдаются две параллельные линии: 1) конфликт поэта и власти, основанный в том числе на конкуренции — кто будет первым (отсюда — сравнение себя с Лениным и другими «отцами-основателями»); 2) стремление к партнерским отношениям с властями (поскольку поэт стремился легализовать свое творчество и вступить в Союз писателей) и желание «достучаться» до них, иллюстрацией чему могут служить многочисленные письма в высокие инстанции и частные концерты специально сотрудников КГБ и ЦК КПСС.
Между тем, несколько приведенных выше цитат, в которых Высоцкий высказывает желание «примириться» с властями, в его творчестве единичны и не влияют на общую картину.
В качестве примера рассмотрим только что упомянутое посвящение к 15-летию Театра на Таганке «Пятнадцать лет — не дата, так…» (1979): «Сегодня мы и те, кто у кормила, / Могли б совместно справить юбилей»[1294] (на тот момент Брежнев находился у власти также в течение пятнадцати лет). Однако весь последующий текст представляет собой обличение «тех, кто у кормила» и описание их репрессий в отношении коллектива театра — например, запреты на зарубежные гастроли: «Мы вновь готовы к творческим альянсам, — / Когда же это станут понимать? / Необходимо ехать к итальянцам, / Заслать им вслед за папой нашу “Мать”». Незадолго до этого была написана «Лекция о международном положении», в которой уже встречался похожий мотив: «Я б засосал стакан — и в Ватикан. <…> Мы им тут папу римского подкинули — / Из наших, из поляков, из славян» («ехать к итальянцам» = «Я… в Ватикан»; «заслать им вслед за папой» = «мы тут им папу римского подкинули»; «нашу» = «наших»). Приведем еще одну подобную перекличку: «[А мы б могли порадовать альянсом] <.. > Заслать к ним вслед за папой нашу “Мать”» (АР-9-40) = «.. Что я бы мог бы выйти в папы римские. / А в мамы взять, естественно, тебя».
