– Сколько вас там всего? – поинтересовался Тони.
– Два с половиной, – ответил Ламот. – Два больших парня и один маленький, то есть я.
– Как насчет вчерашнего теленка с грибами? – спросил Тони, открывая холодильник.
– Роскошно.
– И немного сардин на закуску?
– Не может быть ничего лучше.
– Запить чем, как я понимаю, у вас есть?
– Да, у нас есть «Вир», – ответил Ламот.
– «Вир»! – Его друг Тони почти пошатнулся. – Теленок с грибами под «Вир»! Бедняги!
Он был готов раздобыть какое-нибудь вино, но наверху ни Сент-Экс, ни Ренуар не хотели и слышать об этом. Они были совершенно счастливы со своим «Биром» и сказали об этом Ламоту, когда тот появился с двумя чугунными сотейниками, полными маринованной телятины. Их поставили на плиту, чтобы разогреть. Кусок хлеба появился на столе в сопровождении масла и сардин. Какой банкет! Это напомнило Ламоту об «обедах» у Жарраса, когда у них была поговорка: «Немного хлеба, чтобы было на что намазать вашу горчицу».
Опустошили уже вторую бутылку. Из холодильника выудили третью.
– Сардины с «Вир»! Телятина «маренго» с «Бир»! Вообразите выражение лица Боба, распорядителя барной стойки в «Куполе», если бы ему довелось увидеть нас сейчас! Или папаши Казеса, шеф-повара «Липп»!
– Но, месье, почему не «пот о фё Сен-Рафаэль» или «шук-рут альзасьенн о Сюз»?
Новый гастрономический опыт? Прекрасно! Но ни одна из жертв не казалась отчаянно плохой, и даже беспрецедентный «камамбер о «Бир» пошел на удивление хорошо. Они перешли к четвертой бутылке, но никому не стало пока нехорошо, отнюдь нет. Сент-Экс фонтанировал своими историями – о поездке на лодке, о войне, о старых днях в Школе искусств, в пору его бедности. Он был так беден тогда, а жизнь вокруг была так богата…
Обед в тот день закончился только к вечеру, когда солнце клонилось к закату. Время в их первое воскресенье в Нью-Йорке было успешно убито, и в разоренном холодильнике Ламота не осталось ни одной бутылки.
– Французы как сельди, – объяснил Жан Ренуар, готовясь прогромыхать вниз по лестнице. – Они путешествуют по мелководью.
* * *
Настроение у Сент-Экса поднималось, когда он вспоминал об этом убежище в Нью-Йорке, где в спорах с Ламотом, не растерявшим ни капли своего остроумия парижанина, он мог забыть свои нескончаемые проблемы на часок или два. Но такое бегство от трудностей было кратким, да и не могло оно излечить беспокойный недуг внутри его самого. Несколькими днями позже Сент-Экс снова появился в квартире Рауля де Росси де Саля мрачнее обычного.
«Сердитый и несчастный, он вошел ко мне, – отмечал Росси де Саль в своем дневнике на следующий день. – «Мне надоело разгуливать по улицам Марселя или Нью-Йорка. Я хочу сбрасывать бомбы. Какой красивый вид у самолета с восемью пулеметами… Но какой смысл бороться за мирный англо-германский договор? Чем это поможет Франции?» Антуан хотел видеть математические выкладки с тем, чтобы ставить на нечто реальное. Он хочет бороться, рисковать жизнью, но он хочет своего рода разумную гарантию, что все это будет не ради пустоты. И у меня нет права призывать других идти на жертвы, так как я сам ничем не пожертвовал. Я просто обращаю внимание на эту новую французскую причуду, состоящую в подсчете рисков и жертв. Так другие считают пенни. Петен, Вейган и другие математическим способом оценили, что война безвозвратно проиграна, и Англия не продержится больше пятнадцати дней после французской капитуляции. Они оказались не правы. Души всех французов (в том числе и Сент-Экзюпери) гложет тот факт, пусть они и не признаются в этом, что война – не простая арифметика. И если сегодня нас победили, нас завоевали, вина наша состоит в нашем отношении к войне с математической точки зрения. «Истинный реализм», а мы забыли об этом, включает в себя все, даже неблагоразумие».
«Военный летчик» («Полет на Аррас») с кристальной ясностью показал: Сент-Экзюпери, так же как Рауль де Росси де Саль, восставал против триумфа грубой силы фактов и чисел над верой, интеллекта над душой. Но он видел войну слишком близко и знал, что одной веры мало, если требуется остановить снаряд или пулю. Покажи ему Саль именно эту запись в своем дневнике, Сент-Экс мог бы привести в ответ его же собственный аргумент, который Саль использовал буквально несколько недель назад в комментарии по поводу книги Энн Морроу Линдберг «Волна будущего», которую все тогда обсуждали. «Энн Линдберг приглашает своих читателей отойти ко сну. Позвольте унести себя на волне будущего, и вы будете спасены. Поскольку она не дает четкого объяснения, какова эта волна будущего, мы можем надеяться на лучшее. Мысль, будто эта волна может оказаться восьмидесятитонным танком, похоже, не приходит на ум некоторым хорошим людям». Или высказывание швейцарского писателя Дени де Ружмона, нашедшего убежище в Новом Свете, написавшего в своем журнале: «Госпожа Линдберг с неброским мастерством и поразительной искренностью торопит своих соотечественников позволить перенести себя на «волне будущего», которая является, очевидно, тоталитарным обществом – фашистским, нацистским или советским. Я полагаю, она забывает, что волны никогда ничего не продвинули вперед, что они взмывают и падают на одном месте, и тот, кто отдается воле волн, приобретает только страшную морскую болезнь. И возможно, она забывает, как Англия, несмотря ни на что, правит волнами, таким образом спасая будущее человеческой расы». Вероятно, ни одна книга, изданная в течение зимы 1940/41 года не вызывала такого горячего обсуждения в Нью-Йорке, как книга Энн Морроу Линдберг. Для Сент-Экзюпери (он восхищался ее предыдущей работой «Слушайте ветер!» настолько, что даже написал предисловие к французскому изданию) эта книга стала болезненным открытием. В душе он ожидал вступления Соединенных Штатов в военный конфликт (это случилось в 1917 году), как единственную надежду для Франции. Но общественное мнение, с которым Антуан столкнулся по прибытии в Нью-Йорк, оказалось столь же неистово перепутано и разделено, как когда-то во Франции, в период Мюнхенского кризиса. Закон о государственном нейтралитете все еще оставался в силе, и, хотя Рузвельт мастерски справился с задачей на переговорах и добился обмена 100 американских эскадренных миноносцев на 99-летний арендный договор о сохранении военных баз в Карибском бассейне, доминирующее отношение к Европе в стране оставалось прежним: «Чума на оба ваши дома!» Вендель Уилки, хотя и ненавидел нацизм, обещал предыдущей осенью в своей вступительной речи, что Америка будет «бить Гитлера своим собственным способом», не уточняя, каким образом ей удастся свершить это чудо. Дороти Томпсон, так же неистово не переваривавшая Гитлера, объявила, будто Англия сможет нанести поражение Германии «через революцию», и это заставило ее друга Рауля де Росси де Саля отметить в дневнике: «Британии нужны самолеты и миноносцы; Дороти предлагает им революцию». Даже отличающийся ясным видением предмета обозреватель Уолтер Липман не мог устоять и не побаловаться, выдавая желаемое за действительное; в течение целых двух месяцев до появления Сент-Экса в Нью-Йорке он нахально уверял своих читателей в «Сегодня и завтра», что никогда Соединенным Штатам не придется посылать экспедиционные силы в Европу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
