Борца любил повторять, что он выучил Землю наизусть, как любимое стихотворение. И это была правда.
В глубине тихоокеанских вод показалось светящееся пятно. Даже отсюда, с космической высоты, оно представилось Зарике огромным. Казалось, будто кто-то подсветил снизу толщу воды. Зрелище выглядело феерическим.
— Что это, Борца? — спросила Зарика, зачарованно разглядывая пятно.
— Угадай.
— Ты все время, с момента нашей встречи у ворот Гостиницы «Сигма», задаешь мне загадки! — воскликнула Зарика. — Это, наверно, подводный вулкан, да?
Борца покачал головой.
— Неужели пожар на судне?
— Каким бы большим ни было судно, с такой высоты оно выглядело бы еле заметной точкой.
— Ну, тогда не знаю… — Зарика на несколько мгновении задумалась, не отрывая взгляда от светящегося пятна, которое медленно уплывало назад. — Может быть, подводное испытание ядерного горючего для звездных кораблей?
— Все такие испытания выведены в космос, за лунную орбиту, — сказал Борца. — А ну-ка, пофантазируй еще.
— Огненные декорации? Праздник огня на воде? Да мало ли чего можно придумать за сто лет!
— Ну, уж ты скажешь — огненные декорации… Это был всего-навсего подводный город.
— Подводный город? — восторженно переспросила Зарика. — На дне океана?
— Нет, это плавучий город. Он держится на небольшой, заранее заданной глубине.
— А кто там живет?
— Те, чья профессия связана с водной оболочкой Земли.
— Рыбаки, что ли?
— Не только. В таких городах живут океанологи, китоводы, — пояснил Борца.
— Китоводы?..
— Они обслуживают китовые фермы в океане.
— А зачем строить город под водой? Не проще ли его строить на воде?
— Не проще. Под водой строения не подвержены ни качке, ни тайфунам, ни штормам.
— И на дне океана есть города? — спросила Зарика, вглядываясь в воду.
— Есть.
— Найди, пожалуйста!
— Отсюда они не видны.
— А мы побываем в городе на океанском дне, когда выйдем отсюда?
— Непременно побываем, Зарика, — ответил Борца и взял девушку за руку.
В клинике невесомости был свой, особый режим, ничего общего не имеющий с быстрой сменой дня и ночи, обусловленной вращением спутника вокруг Земли.
Корабль совершал полный виток за полтора часа. Таким образом, световой день — и соответственно ночь — составляли всего-навсего 45 минут.
Режим в госпитале невесомости — как, кстати сказать, и на любом космическом корабле — соответствовал обычному земному ритму жизни. Исходной единицей его служили сутки, состоящие из 24 часов, поделенные на день и ночь.
Физиологи давно, еще со времен первых космических полетов, осуществленных во второй половине XX века, установили, что именно такой режим является наилучшим для человеческого организма, особенно в условиях длительного полета.
Зарика и Борца говорили в госпитале обо всем, но больше всего друг о друге.
— Я открыл тебя, как астроном открывает звезду, — сказал однажды Борца.
Счастливые, они сидели, прижавшись друг к другу, и смотрели вниз.
Ночь, эфемерная сорокапятиминутная ночь, шла на убыль.
Они посмеялись, глядя, как проснувшийся в клетке попугай — вестник солнца — принялся смешно подпрыгивать, хватаясь клювом за прутья: бедняга никак не мог привыкнуть к невесомости.
— Зари…
— Что, милый?
— Ты обещала рассказать о полете «Альберта», — тихо напомнил Борца.
— Целью полета «Альберта» была звезда Алголь, — ровным голосом начала Зарика.
— Алголь, или иначе — Бета Персея, — кивнул Борца. — Слышал об этой звезде.
— Ты знаешь отчет «Альберта»?
— В общих чертах…
— Кроме машины синтеза да еще карантинной службы, для тебя ничего в мире не существует!
— Неправда, существует.
— Что же?
— Ты.
— Куда мне! — засмеялась Зарика. — Я ведь не машина, а только человек.
Некоторое время они молча смотрели на родную планету, окутанную предутренней мглой, которая быстро редела: через несколько минут спутник-клиника должен был пересечь плоскость терминатора, отделяющую день от ночи. Глубоко внизу, отдаленная от них сотнями километров, угадывалась ночная Атлантика.
Среди волн брызнула горстка ярких огней.
— Корабли? — спросила Зарика.
Борца покачал головой.
— Остров Энергии, — сказал он.
— Не помню такого.
— Не мудрено: когда ты улетала, его еще не было.
— Искусственный остров?
Борца кивнул.
— Его смонтировали недавно. Собрали с помощью белковых роботов, — сказал он. — У подножия острова, на дне Атлантики, — подводный город.
Корабль без перехода влетел в день. В черном небе воцарилось мохнатое яростное солнце, потоки света хлынули во все уголки отсека. Борца поднялся и опустил полупрозрачную шторку.
— Персей. Красивое имя, — сказал он, садясь поближе к Зарике. Она не отодвинулась. — Знаешь, Зарика, в детстве я больше всего любил легенду о храбром Персее. Помнишь?
— В общих чертах… — улыбнулась Зарика.
— А еще в гости к Персею летала.
— Расскажи легенду, — попросила Зарика.
— Дело было, как положено в легендах, в некотором царстве, в некотором государстве, — начал Борца.
— Почему в некотором? — перебила Зарика. — Это было Аргосское царство, и правил в нем царь Априсий.
— О женское коварство! — воздел руки Борца. — Ты знаешь легенду о Персее лучше меня, так зачем же заставляешь меня рассказывать ее?
— Мне нравится, как ты рассказываешь.
— В таком случае, продолжаю. Научным прогнозированием в те далекие времена еще не занимались, а царь интересовался своей судьбой. Поэтому призвал он оракула и спросил: «Что сбудется со мною?» Оракул прикинул царскую судьбу и выдал весьма невеселый прогноз: оказывается, в будущем Априсия должен убить его собственный внук, которого еще и на свете нет. Царь решил предотвратить беду домашними средствами. Он заточил свою единственную дочь Данаю в башню. Прошу обратить внимание — башня была выкована из чистой меди. Ни один посторонний не мог проникнуть в башню, и Априсий торжествовал. Но, как выяснилось, слишком рано радовался царь. Дело в том, что сценарий развития событий начертан богами, которые в своих расчетах учли все вероятные увертки хитрого царя. Громовержец Зевс поступил просто: он превратился в золотой дождь и проник к заточенной Данае. В результате у нее родился сын Персей. Он-то и дал название звезде, еще не зная, что к ней полетит красавица Зарика… Ну, а теперь твоя очередь.
— Рассказать о Бете Персея?
