Родители Брока и Любавы погибли давно, еще в первой половине полета.
Брок рос мнительным мальчуганом, хотя в критические минуты, когда «Ориону» грозила опасность, выказывал не только хладнокровие, но и недюжинную храбрость.
С детства Брок грезил о Земле — далекой полусказочной планете, откуда тридцать лет назад по собственному времени стартовал «Орион». На покинутой кораблем планете за это время протекли столетия…
Когда наконец корабль, выполнив свою задачу в глубинном космосе, повернул обратно, взяв курс на Солнечную систему, Брок и ложился и вставал с мыслью о Земле, ни о чем другом он говорить не мог.
В своей любви к Земле Брок, разумеется, не был одинок. О ней думали и говорили все члены экипажа, несмотря на то что «старшее поколение» корабля знало Землю отнюдь не понаслышке.
Не составляла исключения и Любава, но ее чувство к родной планете, в отличие от Брока, носило более спокойный характер. Девушка видела в Земле что-то свое личное, близкое, то, что определяется великим и всеобъемлющим словом — Родина.
По-разному реагировали орионцы и на то, как странно встретила их Земля. Для Брока эта встреча была словно измена близкого друга. Тщетно твердил он себе мысленно, что за тысячу лет, которые прошли на Земле за время их полета, многое, очень многое должно было измениться… Разум утверждал свое, но чувства юноши бунтовали еще на безлюдном Австралийском космодроме, когда орионцев встретил пустой аппарат, Брок начал твердить, что людей на Земле не осталось, что вся планета — в руках роботов, что они, орионцы, попали в плен к машинам. Поначалу это казалось бессмыслицей, но постепенно Брок сам почти уверовал в свою выдумку.
Экипаж относился к Броку спокойно. «Это у него пройдет», — сказал как-то капитан, выразив, по-видимому, общее мнение.
Из всех орионцев Брок выделял Любаву. Его полудетское чувство к Любаве с годами развилось и окрепло. Однако с некоторых пор Броку начало казаться, что Любава к нему равнодушна. Нет, девушка не избегала его, она относилась к Броку ласково и ровно — точно так же, как к остальным орионцам. «Разве это любовь?» — спрашивал себя Брок. Спрашивал — и не находил ответа.
Он и минуты не мог прожить без Любавы. Однако, наделенный гордостью сверх меры, стал прятать свои чувства, скрывать их под маской язвительной насмешливости. Это ему удавалось — так, по крайней мере, считал сам Брок.
Теперь, в пустом зале, он решил окончательно объясниться с Любавой.
После выходки с брикетом Брок чувствовал некоторую неловкость.
— Послушай, Любава, — сказал он, глядя в сторону, — что бы ты хотела больше всего на свете?
Живые глаза девушки затуманились.
— Я бы хотела, чтобы все мы вышли отсюда, — сказала Любава, сделав широкий жест в сторону прозрачной стены. — Чтобы земляне встретили нас, орионцев, как братья… Короче говоря, чтобы все были счастливы.
— Этого каждый из нас хочет, — нетерпеливо перебил Брок. — А вот ты сама по себе, ты для себя чего хотела бы?
Полные губы Любавы дрогнули.
— Не понимаю, о чем ты, Брок, — сказала она.
— Ты хотела бы полюбить кого-нибудь? — неожиданно спросил Брок.
— Полюбить?.. — задумчиво переспросила Любава. И, помолчав, добавила: — Разве можно полюбить по желанию? Любовь приходит сама.
— Откуда ты знаешь?
Любава улыбнулась.
— Читала, — ответила она.
— А ты могла бы полюбить?..
Любава поправила волосы.
— Помнишь, Брок, — сказала она, — как мы сдавали машине экзамен зрелости? Там, на «Орионе»? Брок покосился на Любаву.
— Разве такое забудешь? — произнес он. — Но к чему ты вспомнила экзамен?
— А к тому, что я не на экзамене. И ты не машина, чтобы задавать вопросы, — отрезала Любава.
— Прости, — смешался Брок.
Любава усмехнулась.
— Так и быть, открою тебе тайну, — сказала она. — Я люблю капитана.
Брок быстро глянул на Любаву и, обнаружив улыбку в ее глазах, сам расхохотался. Трудно было придумать что-либо более нелепое. Капитан Джой Арго — и любовь? Полно, да ведомы ли ему вообще подобные чувства? Кажется, все его жизненные помыслы сосредоточены были на одном — полет «Ориона», выполнение задачи, возложенной на экипаж Координационным советом. Любовь, ревность, маленькие трагедии, время от времени разыгрывавшиеся на борту пульсолета, — все это скользило мимо его сознания. Брок покачал головой.
— Кандидатура капитана отвергается, — заявил он.
— Ты можешь предложить другую? — поинтересовалась Любава.
— Да.
— Какую же?
— Свою, — бухнул Брок, словно бросаясь в холодную воду.
— Такую размазню, как ты, нельзя полюбить. Только пожалеть можно, — ответила Любава.
— Ну, так пожалей.
Любава промолчала. Поправив высокую прическу, она подошла к фонтану и напилась.
— Сегодня особенно горчит, — сказала она.
— Горчит! — взорвался Брок. — Семиглаз нас систематически отравляет. Мы пьем медленно действующий яд.
— Зачем ему нужно было бы с нами возиться? Уж если бы Семиглаз решил нас отравить, он мог бы это сделать гораздо проще и быстрее, — заметила Любава.
— Почем я знаю? — сказал Брок. — Может, это доставляет Семиглазу удовольствие.
— Уж ты скажешь!
— Или, может, он проводит какой-то свой опыт, — продолжал Брок.
— А мы, значит, подопытные кролики?
— Примерно. А может, этот чертов Семиглаз надумал превратить нас в свой придаток, — сказал Брок.
— Да зачем же таким сложным путем?
— Ты видела, как кошка играет с мышью? — ответил вопросом Брок.
Они помолчали, стоя рядом и глядя сквозь прозрачную стену. Строение стояло на пригорке, и отсюда видно было далеко. В ясную погоду можно было рассмотреть десятки строений, теснящихся поодаль. За ними угадывалась стена.
— Как время тянется! — вздохнув, сказала Любава. — Осень.
Пожелтевшие листья, кружась, опускались на землю. Зарядил неприметный косой дождик, но видимость не ухудшилась: капли, попадая на наружную поверхность стены, тотчас исчезали, испаряясь.
— Где ты была вчера? — спросил Брок.
— В оранжерее. Целый день бродила. Знаешь, Брок, я нашла там вот это, — ответила Любава и протянула Броку небольшой треугольный предмет, небрежно сработанный, с наплывами, некогда, наверно, прозрачный, но помутневший от времени, с металлической булавкой.
— Брошка, — сказал Брок, рассматривая находку. — Женское украшение. Его носят на Земле. Во всяком случае, носили. Интересно, чья она?
— Кого-то из тех, кто был здесь до нас, — произнесла тихо Любава.
