дело на их пути возникали все новые противники, которые ничего не успевали сделать, или вовсе падали, сбитые с ног Солью. Феликс старался не упускать из вида лошадь Эскера, которая мчалась в нескольких шагах от него, виляя длинным хвостом. Кровь стучала в ушах, и Феликсу внезапно вспомнилось как он в точности так же убегал от воинов Анастериана, во время битвы у Лонгерхолла. Только сейчас было не так темно, как тогда, да и лошадь Эскера он видел намного отчетливее. Но главным отличием был страх. Сейчас он тоже присутствовал, но не такой безумный и всепоглощающий, как тогда. Феликс и сам не понимал, было ли то, что он сейчас испытывает, настоящим страхом, или же это было нечто иное? Может быть просто неожиданный испуг, плавно перетекающий в гнев и азарт? Чувства в этом месте, как и все остальное, были потеряны и забыты.
Пока они мчались по улочкам, Феликс успел пару раз махнуть мечом, правда все эти атаки не достигли цели, и Соль была куда более искусна в борьбе с врагами. Следуя вперед, она топтала своими серебряными подковами закутанных в невесомую ткань бледнокожих врагов, которых уже успела сбить с ног лошадь Эскера, и бодала головой тех, кто уже смог подняться на ноги. Феликс слышал, как за спиной скачут его товарищи, и время от времени поглядывал через плечо, чтобы убедиться, что никто не отстал. Но из-за вечно виляющих улочек и мелькающих тут и там, словно тени, зоарийцев, было трудно уследить за остальными. То и дело его друзья менялись местами, и Феликс видел то Анью, раскидывающую во все стороны искрящиеся факелы, которые тут же взрывались ярким зеленым пламенем; то Синоха, который просто бил своим скалоподобным кулаком по черным врагам, и те тут же падали, словно подкошенные; то Ареля, выпускающего на волю пойманные им жужжащие голубым светом молнии. Где-то вдали ревел Хольф, и его клич перекрывал даже ржание лошадей и шипящие голоса зоарийцев.
В какой-то момент маленький никс потерял из виду лошадь Эскера, и это посеяло в его сердце куда больший страх, чем неожиданное нападение врага. Покрутившись на месте, он внезапно увидел Эскера на другом конце площади, которая, судя по торговым рядам, служила небольшим рынком. Рванувшись следом за своим другом, он старался больше не выпускать рыжий хвост лошади Эскера из виду. Феликс молил Господа и его благочестивую Дочь Силестию, чтобы лошадь Эскера и дальше оставалась перед его глазами. Улицы виляли, и были похожи на бесконечный лабиринт из однообразных разноцветных домов и арок. Свет вокруг стал будто бы мягче и теплее. Частые вспышки от молний Ареля и алхимии Аньи перестали мелькать за его спиной, а хриплый вой Хольфа все сильнее отдалялся от него, будто затухающее в дали грозовое эхо. Дорога вдруг стала более ухабистой, испещренной острыми кочками и глубокими ямами. Соли приходилось на всем скаку перепрыгивать не пойми откуда взявшиеся деревяшки, оторванные двери и другой городской мусор. Феликс все еще не выпускал из руки меч, хотя врагов давно уже не было видно, и лишь рыжий хвост лошади Эскера то и дело мелькал перед ним, изящно подрагивая, словно дразня его.
Феликс не слышал ни звука битвы, ни погони. Когда он оглянулся назад, то понял, что его товарищи пропали, и нигде их не было видно. Но стоило ему об этом подумать, как его сердце сковал новый страх, никак не связанный с потерей друзей. То был холодный, обволакивающий туман неотвратимой смерти. Перед его взором, словно вспышка молнии, промелькнули воспоминания: маленькая поляна, черный всадник, горящий меч. И в то же время Феликс видел, как из-за очередного поворота выехала странная карета, или по крайней мере так ему показалось вначале. Когда первый порыв страха прошел, Феликс осознал, что это была вовсе не карета, а настоящая каменная ладья, прикованная толстыми цепями к свирепому вороному жеребцу. Такой породы лошадей Феликс еще ни разу не встречал: с виду обычная лошадь мчалась с такой необузданной яростью и силой, что камень крошился в пыль у нее под копытами, а из-под стальных подков летели искры. Но внимание Феликса быстро переключилось на ладью, в которой, словно взошедшие ростки пшеницы, стали подниматься лишенные всякого человеческого вида фигуры. Безликие, будто куклы, с пустыми глазницами и беззубыми ртами, с сухой кожей, больше походившей на кору векового дуба, они тянули свои кривые пальцы-ветки, указывая ими на Феликса. На головах некоторых из них покоились ржавые короны и крошащиеся от коррозии обручи, а у некоторых можно было заметить потускневшие от времени и пыли драгоценные перстни. Слабо хрипя и толкая друг друга, они в едином порыве показывали на маленького никса своими сухими пальцами, словно обвинители на страшном суде.
Это напугало Феликса не меньше, чем если бы эти мертвые фигуры нацелили на него арбалеты и луки. Подгоняя Соль, он попытался оторваться от каменной повозки, но черная лошадь с заплывшими кровью глазами и тянущая свою кошмарную ношу не отставала от него. Они мчались по длинной улице, где с одной стороны шла сплошная кирпичная стена, а с другой плотным строем стояли двухэтажные дома. Дорога все еще была завалена всевозможным мусором и осколками камня, которые ломались в труху, как только по ним проезжала эта жуткая ладья. Феликс пытался быстро сообразить, что ему делать дальше, при этом стремясь найти взглядом лошадь Эскера, которая снова куда-то подевалась. Но тут произошло еще одно невероятное событие, которое напрочь заставило его забыть и о Эскере, и о пугающей каменной повозке рядом.
Сбоку, прямо на стене одного из домов, возникла тень. Она была гораздо плотнее обычного мрака, и больше походила на черную жидкость, которая выползла из дверного проема. Быстро двигаясь по стене, она стала ползти параллельно движению Феликса, с каждой секундой становясь все более плотной и осязаемой. Теперь точно нельзя было сказать, жидкость это или черная ткань, подхваченная внезапным порывом сильного ветра. Массивная тень вдруг начала приобретать очертания, вырастая и разбухая, и вот, с жутким загробным воем, на стене сформировался еще один вороной конь, а на нем такой же мрачный всадник.
У Феликса выступил ледяной пот, когда он увидел эту закутанную в тени фигуру. Это был тот самый вороной всадник, которого он видел на поляне, когда повстанцы сражались с войсками Анастериана. Облаченный в черные, украшенные рунами доспехи, он держал в руках грубый каменный меч, будто сделанный из необработанного обсидиана, а его закрытый шлем венчала все та же корона из темных
