Итак, несомненно, что операции подрядчика были не совсем добросовестны и чисты. Какой же общий результат подряда при этих не совсем чистых операциях. Был ли от них Овсянников в барыше или в убытке? По этому предмету дали свое заключение эксперты по бухгалтерии и контролю. Не принимая в счет уплат Кокореву и Волжско-камскому банку в 755000 руб., а с процентами 782 000 руб., которые записаны в этих книгах в расход, -- оказывается, что в 1873 году Овсянников имел барыша 451 263 руб. 59 1/2 коп. Барыш хороший! В 1874 году при меньшем наряде на высокихценах барыш простирался до 376 721 руб. 18 1/2 коп. Цифры хорошие, доказывающие, какая благодатная вещь казенный подряд, как выгодно им заниматься. Эти цифры тем более замечательны, что они изображают чистую прибыль, за вычетом издержек, а эти издержки или расходы были весьма значительны у Овсянникова. Сверх обыкновенных Овсянников издерживал еще экстренно много денег. И все-таки несмотря на эти расходы, барыш был таков, что в течение двух лет Овсянников почти уплатил весь свой долг Волжско-камскому банку, г. Кокореву и непогашенными остались только 50 000 руб., перенесенных на 1875 год. Общий ход предприятия мог только радовать подрядчика, до того он был успешен. Но при этой удаче набегали и тучи на ясный небосклон, которые заставляли Овсянникова призадуматься и которые стали стекаться особенно к концу 1874 года. Овсянников ходатайствовал в 1874 году о передаче ему подряда Мзлкиеля по Новгородской, Олонецкой и Петербургской губерниям. Но интендант, генерал Скворцов, отказал ему в этом, пользуясь безотчетно предоставленной ему одному на то властью. Овсянников предложил морскому министерству заключить с ним такой же долгосрочный контракт, как и с военным министерством, с тем, чтобы перемалывать хлеб для флота, когда мельница будет свободна от перемола муки для военного интендантства. Но в этом предложении он потерпел в 1874 году отказ. Отношения Овсянникова к окружному интендантству становились холоднее и сделались таковы, что Овсянников не мог рассчитывать ни на какие послабления и отступления от контракта, что и те проделки, которые делались и доныне, станут обнаруживаться. Положение подрядчика становилось непрочным. Но самая грозная туча из набегающих заключалась в испорченных отношениях Овсянникова к Кокореву. Близился кризис, долгосрочный контракт мог ускользнуть из его рук. Вы знаете, что Кокорев почти против воли ввязался в мельницу. Сначала он предлагал Овсянникову все льготы, все условия, чтобы только от него избавиться. Но когда он убедился, что Овсянникову верить больше нельзя, тогда у Кокорева, как человека коммерческого, явилась мысль: отчего же не воспользоваться выгодами своего положения? Положение его, как собственника мельницы, безвыгодно только до срока контракта, когда за аренду причитается всего 1000 рублей. Но оно могло сделаться блистательным и завидным по истечении срока контракта, потому что мельница есть магнит, притягивающий подряд. Если подряд зависит от мельницы и обусловливается обладанием ею, то понятно, что без труда и хлопот, сойдясь с контрагентом, внушающим более доверия, чем Овсянников, например, с Малкиелем, или кем-нибудь другим, -- Кокорев мог получить преспокойно за мельницу 100 и 150 тыс. руб. и даже больше в год. Могли быть и другие соображения у Кокорева. Он финансист, внимание его к своему интересу было пробуждено вследствие столкновения с Овсянниковым; явился аппетит на то, чтобы поживиться. С Овсянниковым он уже не мог более сойтись. При таком условии Овсянников, как человек со сметкой (а ему в большом уме нельзя отказать), не мог не сделать следующего расчета, который бы представился каждому в его положении: еще два года и подряду конец; надо все предприятие раскассировать и подумать о другом. Учреждение большого предприятия влечет за собой большие расходы. Хорошо еще, если дело подряда будет продолжаться таким образом и порядком, как в 1873 и 1874 гг.; но оно может измениться, потому что цены, назначенные на будущий год, менее выгодные, нежели прежние казенные. Цена муки была 8 руб. 31 коп., а на 1875 год назначена всего в 7 руб. 253/4 коп. Но положим, что при этой цене барыш будет одинаковый, что если в два года, 1873 и 1874, Овсянников имел барыша около 700 тыс. руб., то и в другие два, 1875 и 1876, получится еще столько же, то есть 700 тыс. руб., из которых надо будет уплатить 50 тыс. руб. на погашение долга Кокореву. Если эти 700 тыс. или 600 тыс. руб. раскинуть на все четыре года подряда, выйдет всего-то на всего барыша какие-нибудь 150 тыс. руб. за весь трехмиллионный подряд. Стоило ли трудиться из-за такой ничтожной наживы, связываться и возиться с интендантскими чиновниками. Всякий труд требует платы, а плата вышла бы чрезмерно малая. Итак, лучше бы как-нибудь освободиться от этой злополучной мельницы. Злополучной называл ее Кокорев, злополучной она была и для Овсянникова. Пропади она -- у него в кармане будет верный и большой барыш, все сбережение от помола, все те выгоды, ради которых, во избежание снабжения войск мукой низового помола, министерство пришло к изобретению фейгинского контракта и создало мельницу. Независимо от сего истребление мельницы пожаром или иным случаем услужило бы еще в другом отношении: оно выкинуло бы из дела одного из опасных конкурентов. Только вследствие обладания мельницей Кокорев имеет такой перевес над Овсянниковым, только вследствие этой мельницы он держит Овсянникова некоторым образом в вассальной от себя зависимости. В конце подряда, если бы Кокорев потребовал даже более 700060 руб., то все-таки надо будет заплатить ему эту сумму. Если Овсянников вступил в этот подряд за 755 000 руб., то для возобновления подряда он не пожалел бы, конечно, дать даже и большую сумму; но при испорченных отношениях с Кокоревым трудно с ним поладить. Он не согласится действовать с Овсянниковым заодно, а предпочтет союз с другим предпринимателем. Тогда все надежды Овсянникова пропали бы. Но как только мельница будет уничтожена, шансы уравновесятся; Кокорев останется с грудой развалин на руках. Он не специалист по части мельниц; может быть, в настоящее время он и капитала соответствующего не имеет на возобновление мельницы; во всяком случае, пока она выстроится, пройдет 1875 год, а может быть, и 1876 год. Без мельницы под условием ее постройки можно состязаться как с Кокоревым, так и с другими лицами, которые явятся по приглашению интендантства.
Итак, ясно, несомненно и достоверно, что в том, чтобы мельница исчезла, Овсянников имел громадный материальный интерес. Что же из этого следует? Что он и сжег мельницу? Нет, господа присяжные, так заключать еще нельзя. Из одного того, что человеку выгодно что-нибудь сделать, нельзя еще безошибочно вывести, что он это и сделал. Я постарался в первой части моей речи поставить один устой -- факт поджога. Я старался во второй поставить другой столь же прочный устой -- наличности громадного интереса для Овсянникова в несуществовании мельницы. Оба факта были выведены. Недостает для переправы через реку построить мест, соединив посредством арки один бык с другим. Почему же и не построить этот мост? Что препятствует? Могла бы препятствовать прошедшая жизнь Овсянникова. Но за Овсянниковым не имеется этой чистой жизни прошлой; его сила -- одни только миллионы, только то, что он -- воплощенный капитал. Свои миллионы этот человек сложил по мелочам, копейка за копейкой. При своих миллионных операциях он не перестает заниматься копеечными. Вспомните его переговоры с агентом страхового общества Скворцовым. На Овсянникове лежала по контракту в отношении к Фейгину обязанность застраховать мельницу в 700 000 руб. 20 декабря 1873 г. он подал в Варшавское общество объявление, после чего торговался из-за нескольких сот рублей высшей или низшей премии вплоть до 4 февраля 1874 г. В течение более нежели 2-х месяцев мельница оставалась совсем не застрахованной. Сгори она -- тогда Овсянников должен в силу контракта заплатить 400 000 руб. Он ими рисковал, можно сказать, из-за копейки. Итак, именно вследствие прошлой жизни Овсянникова можно мост строить, перекинуть арку с устоя на устой. Каким образом строить? Доказав, что видели и слышали, как Овсянников склонял к поджогу Левтеева и Рудометова? Господа, поджог никогда теперь так не доказывается. Поджог делается скрытно, осторожно; нет почти случаев, чтобы поймана была поджигающая рука. Но мы давно расстались с тем порядком судопроизводства, когда для уличения человека в поджоге необходимо было застать его с горящей головешкой. Поджоги, которые ныне рассматриваются в окружном суде, решаются обвинением не на том основании, чтобы был накрыт на самом действии поджигатель и не на том даже, чтобы была обнаружена непрерывно связанная цепь обстоятельств, соединяющих совершенно видимой связью замысел с исполнением, -- замысел Овсянникова, его энергически работающую мысль в доме на Калашниковской пристани с рукой, которая подложила огонь. Обвинение и не думает доказывать, что оно может установить такую непрерывную цепь. Но для достижения обвинения достаточны средства попроще. Достаточно доказать фактами, во-первых, что этот поджог был наперед предусмотрен; во-вторых, что устранены были все препятствия к его совершению; в-третьих, что тотчас после совершения протягивалась рука, чтобы на свежем пепелище получить золотой плод от совершившегося истребления мельницы огнем. Эти факты есть налицо и обрисовываются довольно рельефно, что я и постараюсь доказать в третьей и последней части моей речи.
