— Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою…
— У человека для того поставлена голова вверху, чтобы он не ходил вверх ногами, — прутковским же изречением тотчас ответил Аскольд Денисович и, вздохнув, добавил: — Вроде бы шутка, но если задуматься, смысл-то глубокий, а?..
— Особенно сейчас, когда жизнь то и дело переворачивается вверх тормашками, — поддерживая разговор, сказал Таран.
Пузырев опять вздохнул:
— Это не жизнь, а как писал Фридрих Энгельс, «способ существования белковых тел посредством постоянного обмена веществ с окружающей внешней природой». Ты ведь изучал классиков марксизма…
— Мы все учились понемногу, — Таран засмеялся. — Круто ты, Денисович, повернул с шутки на политику.
— В нашей державе, Анатолий Викторович, все шутливое, в том числе и политика. Понимаю, тебе изучение марксистских наук необходимо было лишь для того, чтобы сдать экзамены. В розыскной работе они и на фиг не нужны. Я же занимался ими всерьез, ради постижения смысла жизни, — Пузырев кончиками пальцев постучал себя по лбу. — Этот компьютер в молодые годы работал у меня надежно, да и теперь пока еще не подводит. Чтобы не подумал, будто бахвалюсь, закончу свой монолог тем Прутковым, с которого началось наше толковище: «Век живи — век учись! И ты наконец достигнешь того, что, подобно мудрецу, будешь иметь право сказать, что ничего не знаешь».
— Концовка монолога, кажется, намекает на то, что я напрасно сюда приехал, — с улыбкой сказал Таран. — Чувствую, сегодня тебе не до разговора со мной.
— Не спеши с выводами. Торопиться надо лишь в двух случаях: при ловле блох и когда занимаешься любовной аэробикой с женой приятеля. Во всех других житейских делах прежде, чем принимать решение, необходимо думать. Этим сейчас и занимаюсь. Грустно признаться: мне стукнуло шестьдесят! Не каждый из моих коллег доживает до такого возраста. Отстрел братвы не уступает падежу колхозного скота. Пора подбивать бабки жизненного пути. Вот и уединился я в тихий уголок, чтобы поразмышлять: не завершить ли общественную суету и подобно пушкинскому Дубровскому скрыться за границу?..
Таран усмехнулся:
— Меня удивляет стереотипность разбогатевших россиян. Как только набьют карманы, сразу норовят ушмыгнуть в заморские края. Почему вы так не любите обогатившую вас родную страну?
— Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.
— Кушайте на здоровье! Время талонов и очередей давно миновало. Чего вам теперь не хватает?
— Игры по правилам.
— Говорят, жизнь — такая игра, из которой никто не выходит победителем.
— Факт неоспоримый. Однако, пока я не сыграл в ящик, хочу, чтобы родное правительство не пудрило мне мозги пустыми обещаниями и изо дня в день не меняло правила игры в свою пользу.
— Зачем вам это? Вы же никаких правил не соблюдаете.
— Не чеши всех под одну гребенку. Крутые беспредельщики свою игру уже отыграли.
— А бандитское нападение на автобус с «челноками»? Если не беспредел, тогда что это?..
— Это то, что бандиты, по определению любимого мною Козьмы Пруткова, «пошли вверх ногами».
— Конкретнее можешь о них сказать?
— Могу. Скоро этих жлобов понесут ногами вперед. Если этого не случится, считай, дорогой Анатолий Викторович, что жить в стране, где безнаказанно жируют такие изверги, не имеет смысла.
— Выходит, тебе известно, что они натворили?
— Естественно.
— Из твоей братвы кто-то был в автобусе?
— Отнюдь нет. Разведка моя работает не хуже твоих оперов. Знаю, кого застрелили, сколько гильз оставили налетчики на месте преступления, как они были одеты и вооружены, но пока не имею сведений, откуда эти хищники залетели в наш город.
— Уверен, что бандиты не из местных?
— В смутную пору, каковым является нынешнее время, уверенным можно быть лишь в том, что Волга впадает в Каспийское море. Все остальное под вопросом. Хотя твердо могу сказать: ни Гуляй-нога, ни Хипарь, ни Мурзик с Копченым к этой бойне отношения не имеют. Съезжались мы на толковище без подлянки. Все круто встревожены нарушением конвенции о поддержке челночного бизнеса. Лично мне такие гроши, прямо скажу, до лампочки. Я — человек независимый. Имею собственное прибыльное дело. А Гуляй-нога и прочие «хипари» кормятся от «челноков». Не идиоты же они, чтобы резать крылья птице, несущей золоченые яйца. К тому же, достоверно знаю, калашниковских стволов ни у кого из них нет.
— А у кого из кузнецкой братвы есть «калашниковы»? — спросил Таран в надежде, что Пузырь проговорится. Однако тот не проговорился. Усмехнувшись, Аскольд развел руками:
— Извини, Викторович, к военной тайне всех группировок допуска не имею. Собственно, автоматический ствол в России нынче — не проблема. При желании обзавестись им проще, чем папуасу догола раздеться.
— Тогда хотя бы скажи: были попытки иногородних группировок укрепиться в Кузнецке?
— Серьезных не было.
— А несерьезные?..
— Новосибирские нахалы пытались обдирать наших шахтеров, продающих уголь на территории их области. «Крышу» углекопам обеспечивают парни Копченого, которые раньше сами добывали уголек и знают, почем кусок антрацита. Пришлось им ехать на «стрелку» к вымогателям. Встречу провели в крутой запарке, но вернулись без потерь. С той поры дополнительные поборы с наших продавцов угля прекратились.
— Не те ли «нахалы» наехали на наших «челноков»?
— Допускаю такой поворот. Хапнули с чужих людей полный матрасник добра и ищи-свищи ветра в поле.
— Аскольд Денисович, а что если глубже поискать чужих среди своих? — внезапно спросил Таран.
Пузырев медленно повернул к нему холеное, чисто выбритое лицо. Усмехнувшись, ответил вроде бы с досадой:
— Не прими за обиду, Анатолий Викторович, но мои ребята контролируют ситуацию в городе покруче, чем твои оперативники. Коли они с зубовным скрежетом разводят руками, значит, тут нечего ловить.
— Не слишком ли ты самоуверен?
— Отнюдь нет. Появление жлобов, сделавших заявку на лидерство, щекочет меня сильнее, чем шестидесятилетний юбилей. Оттого и прервал игру в камешки, чтобы потолковать с тобой.
— Тогда давай подумаем о клиентах казино «Золотой петушок», — предложил Таран.
— Об игорном доме мною уже думано.
— И что же?..
— Кроме того, что у Джона Корягина угнали подержанную «ауди», ничего.
— Разве Джон ездил на подержанной машине?
— Машины для негра — не главное. Секс-балдежник до безумия обожает длинноногих кобылиц. Вот младший брат его Вадим обходится одной блондинкой и имеет новейший джип «Лэнд Краузер», стоимость которого зашкаливает за полсотню тысяч долларов.
— Хорошо знаешь эту компанию?
— Еще бы!.. — Пузырев вдруг утробно хохотнул. — С хозяйкой шулерского притона мы друзья по первому в жизни несчастью. Как вспомню юность золотую, так смех до слез одолевает.
— Давно знаком с Моревой?
— С молодых юных лет, когда нынешняя Алевтина Тарасовна была еще Алькой Корягиной. На шахте вместе работали. Она — нормировщицей, я — горнорабочим в забое. Заядло участвовали в шахтерской самодеятельности. Алька пела и плясала, я лихо отстукивал чечетку да танец «Эх, яблочко — на тарелочке, два матроса подрались из-за девочки». За активную комсомольскую работу в пятьдесят седьмом году нас отправили на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москву. Закружившись в праздничном вихре, мы с Алькой ускользнули из-под опеки комсомольского вожака и закорефанили с зарубежными спортсменами. На Альку положил глаз чемпион по прыжкам с шестом какой-то сверхслаборазвитой африканской страны — длинный, как фитиль, негр. Парень оказался компанейским и с толстым кошельком валюты. Тут же свел меня со своей землячкой — чемпионкой по спортивной гимнастике. По-русски он знал только «Мир-дружба!», но на ломаном английском «Увыпьем уводки» понимал. Негритяночка владела нашим языком лучше. В ее лексиконе кроме «мира-дружбы» было еще «давай, давай», «капнем» и «карашо». На трезвую голову рядом с ней я чувствовал себя неловко. Казалось, вроде с обезьянкой сижу. Когда же в гостиничном ресторане изрядно «капнули» и уединились в одноместном номере, чемпионка увлекла меня такой страстной и затейливой гимнастикой, что спортивные игры в постели у нас с ней получились очень даже «карашо». Алька тоже словила кайф по высшему разряду. Вышла она от негра с помятой девичьей красой, будто героиня русской народной песни про нашумевший камыш, где «одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра»… — Пузырев опять хохотнул. — Расплата за удовольствие наступила, как только вернулись в Кузнецк. За связь с иностранцами и моральное разложение нас с Корягиной выгнали из комсомола. Вдобавок Алька забеременела от негра. Мне воспроизводство на свет негритенка, разумеется, не угрожало. Для мужика, как говорится, было бы дело сделано, а там хоть черт родись. Но меня другая подлянка подкараулила. От африканской гимнасточки гонорею подцепил. Пришлось начатую в гостиничном ресторане интернациональную дружбу завершать в кузнецком триппер-баре, то бишь в кожно-венерологическом диспансере. Между прочим, отчество Алькиному негритенку подсказал я. Мол, пусть будет парень хотя бы наполовину русским. Алька согласилась. Таким образом и получился Джон Иванович Корягин — нынешний крупье в «Золотом петушке».
