- Поздно, - улыбнулась я.
А ведь я действительно верила всему, что он говорил. Такой мужчина не мог
ошибаться. Его авторитет завораживал. А я теряла голову. Окончательно и
бесповоротно.
Все-таки умный мужчина - это очень сексуально.
***
Тридцать первого декабря родители планировали устроить шумное застолье: с
песнями, плясками и всем вытекающим. Мне же не хотелось во всем этом
участвовать. Я мечтала о тихом "семейном" ужине с Пашкой - с шампанским и
профитролями. Но у Паши приболела мама, и он вынужден был уехать на
неопределенный срок в Ольховку, где жили его родители. Я просила его взять
меня с собой, но он с чего-то решил, что мне там будет скучно. Будто я
зарекомендовала себя капризной, жадной до развлечений девицей.
Я встала рано утром, помогла маме с салатами, накрутила сестру на бигуди - она
собиралась отмечать Новый год в ресторане с друзьями - и закрылась в комнате с
книгой и фруктами.
В пол двенадцатого ко мне заскреблась сестра - то ей лак для волос понадобился,
то тушь для ресниц, а потом и шарф мой любимый умыкнула. Не ходить же ей в
тридцатиградусный мороз с голой шеей.
Я горестно вздохнула, оделась и оповестив родителей, что пошла подышать
свежим воздухом, вышла на улицу. Во дворе было непривычно тихо - даже
шумной ребятни не наблюдалось. Все готовились к приближающемуся празднику.
Я сидела на старых качелях и, тихонько покачиваясь, вспоминала, как хорошо
было в детстве, когда на мои глаза легли чьи-то теплые ладони. Я вздрогнула,
сердце неистово забилось в груди.
- Пашка? - обрадовалась я. - Ты здесь? Ты не уехал?
- Нет, это не Паша, - услышала я грустный голос Максима Георгиевича. - Это всего
лишь жалкий безумец, который не может прожить без вас ни минуты.
Он убрал руки, и я увидела его, такого близкого, родного. И мне вдруг отчаянно
захотелось прильнуть к его груди, прижаться щекой к его щеке, чтобы эти руки
вновь обнимали меня.
Я подавила в себе это желание и встала, улыбнувшись.
- Максим Георгиевич? Как вы здесь оказались?
- Дело в том, что моя бабушка, Екатерина Васильевна, настоятельно просила меня
познакомить вас с ней. Я пытался объяснить ей, что это невозможно, что... вы
скорее всего захотите сегодня провести время с семьей. А потом решил, что за
спрос в глаз не бьют. И вот я здесь.
Он взял мою руку, повернул ее ладонью кверху и прижался к ней губами. Затем
поднял насмешливые глаза и как ни в чём не бывало спросил:
- Александра Юрьевна, какие у вас планы на сегодняшний вечер?
И вдруг стало так тепло на душе. Я улыбнулась, провела рукой по его щеке и
неожиданно для самой себя произнесла:
- Давно мечтала познакомиться с вашей бабушкой.
Екатерина Васильевна жила за городом. Мы ехали по проселочной дороге минут
сорок. По обеим сторонам сплошной стеной стоял сосновый лес. В машине было
тепло, и я скинула пальто с шарфом, сняла шапку. И всю дорогу подпевала то
Стингу, то Брайану Адамсу, то Филу Коллинзу. Максим Георгиевич только
улыбался и бросал на меня нежные взгляды.
Родителям я написала смску, что переночую сегодня у друзей. Если позвонит
Пашка, пусть не беспокоится - я в надежных руках. Правда, наряд мой был не
самым подходящим для появления на людях - леггинсы, домашняя растянутая
кофта - о чем я смущенно поведала Максиму Георгиевичу. Он, не долго думая и
игнорируя мои не менее смущенные протесты, заехал в ближайший магазин
женской одежды и заставил-таки купить все необходимое. Ну что ж, спорить с
директором - себе дороже. Для такого случая - не каждый день, однако,
знакомишься с бабушкой своего работодателя - я выбрала черные шелковые
брюки-бананы, присборенную блузку в крестьянском стиле цвета кофе с молоком
и нижнее белье - белое, кружевное. И пижаму - мало ли что.
Дом Екатерины Васильевны был выполнен из натурального сруба. Уютный,
светлый, с настоящей русской печкой и картинами Васнецова. Не дом, а сказка.
Странно. Внутри дома я не увидела никаких новогодних атрибутов: елки, мишуры,
запаха мандарин, неизменной "Иронии судьбы" или "Карнавальной ночи" по
телевизору. Играла спокойная классическая музыка, в воздухе витал аромат
женского парфюма, в вазах благоухали розовые розы - и это зимой, в
тридцатиградусный мороз. Свое непонимание я высказала Максиму Георгиевичу.
- Екатерина Васильевна - мудрая женщина, - было мне ответом.
Я вскинула брови, но промолчала.
- Я потом вам все расскажу, хорошо? - улыбнулся он, легонько пожав мне руку.
Я кивнула. Ну вот, теперь я весь день буду мучиться, гадая, в чем же заключается
мудрость этой милой женщины.
Но мои опасения не оправдались. Я думала о чем угодно, только не о мишуре и
мандаринах. Я недоуменно наблюдала, как мужчина, которого ранее я могла
охарактеризовать лишь как мужественного и чертовски сексуального, пылесосит,
моет полы, вытирает пыль, чистит картошку, при этом шутит и заразительно
хохочет над шутками своей обаятельной бабушки. И я участвовала во всем этом -
помогала Екатерине Васильевне печь пирожки с картошкой, начинять перцы
фаршем, а затем тушить их в томатном соусе, поддерживала - по просьбе
Екатерины Васильевны - на стремянке Максима Георгиевича, пока он выкручивал
перегоревшую лампочку в висевшей под самым потолком хрустальной люстре и
заменял ее на другую, смеялась над их шутками, что-то острила в ответ, даже спела
один раз - уж очень Екатерина Васильевна меня уговаривала. С подачи Максима
Георгиевича, конечно. Кто ж еще мог сообщить ей о том, что я пою?
- Какой у вас чудный голос, Александра! - воскликнула она, вытирая
увлажнившиеся глаза. - А какая дивная песня! Прямо за душу берет. Правда,
Максимка? Почему ты молчишь?
Под его пристальным взглядом я покраснела и отвела глаза.
- Я с тобой полностью солидарен, бабушка. У Александры Юрьевны действительно
прекрасный голос - сильный, чарующий... сводящий с ума...
Я зарделась еще пуще.
- Ну что вы меня смущаете, - отмахнулась я. - Голос как голос. Ничего
