соскучилась. Вот хотела услышать твой голос. С Максимом все хорошо. Не
переживай. Он, правда, стал реже захаживать ко мне. Все дела у него какие-то.
Видела бы ты его. Осунулся весь, похудел. На себя не похож. Но здоровье у него
отменное. За это я не беспокоюсь. Ну как ты? Как там твои детки? Не сильно
трепят нервы?
- Нет. Они у меня уникальные! - Я улыбнулась сквозь слезы и, прикрыв трубку
ладошкой, пару раз шмыгнула носом. - Каждый день учусь у них чему-то новому.
Они открывают мне мир заново. Я счастлива, что они у меня есть.
Я ненадолго замолчала, смахнула слезы, попыталась выровнять дыхание.
- А вы сами-то как, Екатерина Васильевна? Может что-то нужно?
- Да нет. Вроде все есть. Вот генералить на выходных собралась. Раньше мне
Максимка помогал. Но в этот раз не хочу его просить. Он последнее время сам не
свой. Приедет, навезет всего, что нужно и не нужно, быстренько уберется,
похватает чего-нибудь на ходу - я уже не помню, когда он ел по-человечески - и
скорей к себе на квартиру. Говорит, дел много накопилось. Оно и понятно -
директор как-никак. Вся школа на нем. Но нельзя же все на себя взваливать.
- Екатерина Васильевна, давайте я помогу вам прогенералить. У меня как раз
ничего на выходные не запланировано. Я с радостью, правда.
- Ох, Сашенька, неудобно как-то. Я сама. Потихоньку, помаленьку.
- Не хочу ничего слышать, Екатерина Васильевна. В субботу утром я буду у вас.
Что-то прихватить с собой? Швабры, тряпки, бытовую химию какую-нибудь?
- Нет-нет. У меня все есть. Я тебе тогда пирожков испеку - с пылу, с жару, как
говорится. Ты с морковкой любишь?
- Ммм... - закатила я глаза. - С морковкой я просто обожаю.
На том и порешили.
***
Екатерина Васильевна - чудесная женщина. Женственная, мудрая, гостеприимная.
И она шедеврально печет пирожки - румяные, нежные, они просто тают во рту.
Я мыла окна, протирала хрусталь в белом винтажном буфете, снимала паутину по
углам, которой там собственно не было, пылесосила книги - а их в этом доме было
великое множество. Классика, детективы, мемуары, новеллы, сборники легенд,
рассказов, стихов. В результате я утонула в них с головой. Когда очнулась,
Екатерина Васильевна с ласковой улыбкой протягивала мне стакан со
смородиновым морсом.
- Скоро Максимка приедет, - сообщила она как бы между прочим. - И будем
обедать. У меня уже борщ стынет.
Я подавилась морсом, закашлялась. Екатерина Васильевна заботливо похлопала
меня по спине.
- Я пожалуй пойду, - прохрипела я, возвращая томик со стихами Шекспира на
полку. - Не хочу вам мешать.
- Да разве вы мешаете, Сашенька? Совсем наоборот. Скажу вам по секрету: Максим
ни в какую не хотел ехать. Все какими-то делами отнекивался. А голос тихий,
безжизненный. И я возьми и скажи ему, что приготовила сюрприз. А еще
пригрозила, что если он не приедет сегодня, я ему больше не бабушка. Он тяжело
вздохнул, но согласился. Так что вы должны остаться, если не хотите, чтобы моя
безупречная репутация пострадала. Врать я с детства ненавижу.
Ну и что мне теперь делать? Как не внять просьбе этой милой женщины? И судя по
блеску в глазах - еще и хитрой. Благо, сегодня я выгляжу достойно. За последние
месяцы я слегка похудела, и джинсы бойфренды с белой футболкой на выпуск и
темно-синим жакетом сидели на мне так, как надо.
Я быстренько доубиралась в библиотеке и нацелилась на полки в гостиной,
которые были заставлены все теми же книгами, статуэтками и прочими
красивостями, когда услышала доносившийся из прихожей голос Максима
Георгиевича. Так и застыла с тряпкой в руке. Жар опалил щеки, перехватило
дыхание, к горлу подкатил комок. А он уже входил в комнату - высокий, стройный,
поджарый, до безумия красивый. Вошел и остановился, как вкопанный, не сводя с
меня удивленно-недоверчивого взгляда, который я встретила с поразительным
для себя спокойствием. А в довершении всего еще и улыбнулась - нежно,
понимающе, от сердца. И тогда он шагнул мне навстречу. Я бросилась в его
объятья, обвила руками шею и сама прильнула к его губам. Максим вздрогнул,
удивленно распахнув глаза, и в следующую секунду я почувствовала, как его рот
под моими губами расплылся в улыбке, руки с силой прижали к мускулистому
телу. И он ответил на поцелуй - сначала осторожно, нежно, затем с нарастающей
страстью, правой рукой обхватив мой затылок, притягивая ближе.
- Как же я соскучился по тебе, - с легким стоном прошептал он мне в губы, - как
долго - слишком долго - мечтал вновь касаться тебя, целовать, быть рядом...
А я, оказавшись в его объятьях, вдруг осознала, что больше не смогу уйти, что ни за
что его не оставлю.
Слегка отстранившись, так, чтобы видеть мое лицо, Максим провел рукой по моей
щеке, легонько коснулся губ, затем, сглотнув, тихо произнес:
- Я люблю тебя, Саша. Выходи за меня. Молю... Я не могу больше без тебя.
От этих слов я просияла. Сомнений больше не было. Я обхватила ладонями его
лицо, нежно поцеловала сомкнутые губы, затем нос, глаза, лоб. И прошептала:
- Я тоже тебя люблю. Я согласна.
Такой счастливой улыбки я отродясь не видывала. Максим обхватил меня за
талию и, подняв, закружил в воздухе, радостно смеясь.
- Бабушка! - крикнул он, глядя в мои смеющиеся глаза. - Запомни, пожалуйста,
этот день. Потому что сегодня твой внук стал самым счастливым человеком на
свете.
Обедали мы обалденным украинским борщом со сметанкой и пампушками. Потом
играли в карты. Танцевали, вновь прижавшись друг к другу. Легли спать в
половине первого.
Я смотрела в потолок и улыбалась, а по щекам тоненькими струйками катились
слезы. Но теперь это были слезы счастья. Какой же глупой я была. Так отчаянно и
долго отталкивала свою любовь. Пряталась за долг и обязательства. Боялась
причинить боль Пашке, а в итоге делала больно и себе, и тому, кого безумно
любила. Многое еще предстояло пережить, но рядом с Максимом я чувствовала
себя смелой, решительной, готовой на все ради нашего совместного будущего. Я
справлюсь. Я смогу.
