Лезу в карман и вынимаю десятку. Пора переключиться. В смысле я люблю попялиться на девчонок, но это обязательно кончается расстройством. Если смотреть издалека, глаза щиплет. В общем, остается только спросить что-нибудь вроде «Ну так ставим мы, или как, Руб?», что я и делаю в этот тусклый день в этом шикарном и распутном городе, где живу.
— Руб?
Тишина.
— Руб?
Ветер. Катится пивная жестянка. Сзади курит и кашляет какой-то чувак.
— Руб, мы ставим или как?
Я шлепаю его.
Тыльной стороной ладони.
По руке, брата.
Он смотрит на меня и опять лыбится.
— Давай, — говорит он, и мы озираемся, кого бы попросить за нас поставить. Кому по возрасту уже можно. Найти всегда нетрудно. Какой-нибудь старикан с полуспущенными штанами обязательно согласится. Он даже может затребовать долю в выигрыше: ну в смысле, если собака, на которую ты ставишь, победит. Вот только он нас нипочем не найдет — хотя мы по-любому его не обманем. Таким старым «не-дай-бог-мне-до-такого-дойти» пьянчугам надо пособлять. Пару бумажек с выигрыша им не повредит. Фокус в том, чтобы выиграть хоть сколько-нибудь. Такого пока не бывало.
— Пошли.
Руб подымается, мы шагаем, а я еще вижу вдали ноги той девицы.
«Боже», — думаю я.
— Боже, — говорит Руб.
У окошек тотализатора нас ждет небольшое затруднение.
Копы.
«Какого хрена они сюда приперлись?» — думаю я.
— Какого хрена они сюда приперлись? — спрашивает Руб.
Вообще-то, меня копы не бесят. По правде сказать, мне их немного жаль. Эти шляпы. Вся эта дурацкая ковбойская снасть на поясе. И надо выглядеть одновременно суровым и дружелюбно-располагающим. И отпускать усы (хоть мужикам, хоть, случается, и теткам), типа они добавляют солидности. А все эти отжимания, подтягивания, приседания в полицейской академии, прежде чем выдадут лицензию на поедание пончиков. А сообщать людям, что кого-то из их семьи покалечило в дорожной аварии… И тут еще много чего можно вспомнить, так что я уж лучше помолчу.
— Глянь на того легавого с булкой.
Руб показывает. Его явно не волнует, что копы решили тут зависнуть. Ни капли. И вообще-то даже наоборот: Руб направляется прямиком к усатому копу, который жует булку с сосиской и соусом. Копов, вообще-то, двое. Один с сосиской, а второй — женщина. Брюнетка, волосы убраны под шляпу. (Только челка кокетливо падает на глаза.)
Мы подходим, и начинается.
Рубен Л. Волф:
— Как поживаете, констебль?
Коп с булкой:
— Я ничего, братан, а ты?
Руб:
— Нравится сосиска, а?
Коп, смачно откусывая:
— Еще, блин, как. А тебе чего, смотреть нравится?
Руб:
— А то. Почем они?
Коп, проглатывая:
— Бакс восемьдесят.
Руб, с улыбкой:
— Ну, вас ограбили.
Коп, откусывая:
— Я в курсе.
Руб, уже явно увлекшись игрой:
— Думаю, сосисочника надо за это свинтить, а?
Коп, с соусом на губе:
— А может, тебя свинтить?
Руб, жестом показывая копу, что тот испачкался:
— За что?
Коп, обнаруживая и вытирая соус на губе:
— За особо дерзкое умничанье.
Руб, в открытую почесывая яйца и бросая взгляд на напарницу копа:
— А ее вы где подцепили?
Коп, тоже увлекшись:
— В кафе.
Руб, бросая на нее новый взгляд и не прекращая чесаться:
— Почем?
Коп, приканчивая булку:
— Бакс шестьдесят.
Руб, перестав чесаться:
— Да вас ограбили.
Коп, опомнившись:
— Эй, ты смотри у меня.
Руб, одергивая затрепанную фланельку и штаны:
— А за соус накидывают? В смысле, у булки.
Коп, переступая с ноги на ногу, молчит.
Руб, подступая ближе:
— А?
Коп, не умея соврать:
— Двадцать центов.
Руб, остолбенело:
— Двадцать центов! За соус?
Коп, явно недовольный собой:
— Знаю-знаю.
Руб, искренне и всерьез или по крайней мере всерьез:
— Надо было не брать, из принципа. У вас что, нет силы воли?
Коп:
— Ты ищешь неприятностей?
Руб:
— Конечно, нет.
Коп:
— Уверен?
В этот момент мы смущенно переглядываемся с его напарницей-брюнеткой, и я представляю ее без формы. Лично я вижу ее в одном белье.
Руб, отвечая на вопрос:
— Да, сэр. Я уверен. Я не ищу никаких неприятностей. Мы просто гуляем с братом по городу в этот прекрасный серый денек, восхищаемся шустрыми животными, как они носятся по кругу. — Прямо мешок с подарками. Набитый мусором. — Это преступление?
Коп, теряя терпение:
— Тебе вообще что от нас надо?
Мы с напарницей переглядываемся. Вновь. На ней красивое белье. Я его представляю.
Руб:
— Ну, мы просто…
Коп, сердито:
— Просто что? Чего ты хочешь?
Напарница офигенно красивая. Звезда. Она лежит в ванне. В пене. Поднимается. Улыбается. Мне. Я дрожу.
Рубен, громко скалясь:
— Ну, мы думали, может вы за нас сделаете ставку…
Напарница, из ванны:
— Издеваешься?
Я, пробивая головой толщу воды:
— Ты, блин, шутишь, Руб?
Руб, резко:
— Меня зовут не Руб.
Я, возвращаясь в реальность:
— Ой, прости, Джеймс, онанист ты.
Коп, со смятым пакетом от сосиски в руке, изнутри все в соусе:
— Онанист — это как?
Руб, огорченно:
— Господи Иисусе, такое бывает? Можно быть таким тормозом?
Коп, заинтересованно:
— Кто это — онанист?
Напарница, пяти футов и девяти дюймов росту и, не меньше, я бы сказал, четырех раз в неделю бывающая в полицейском спортзале:
— Ты его видишь каждое утро в зеркале.
Она высокая, поджарая и классная. Подмигивает мне.
Я: немею.
Руб:
— Вот именно, милочка.
Напарница, неимоверно притягательная:
— Ты кого милочкой назвал, милый?
Руб, не отвечая и вновь обращаясь к дремучему «знать-не-знаю-кто-такой-онанист» копу:
— Так вы за нас поставите или нет?
Коп-онанист:
— Что?
Я как бы всем, но, в общем, себе под нос:
— Ну это, блин, прямо смех один.
Люди толкутся вокруг, спешат мимо — делать ставки.
Напарница, мне:
— Не хочешь меня лизнуть?
Я:
— Умираю, как.
Все это, ясно, моя фантазия.
Коп-онанист:
— Давай.
Руб, потрясенно:
— Что?
Коп-онанист:
— Ладно.
Руб, ошалело:
— Правда?
Коп-онанист, рисуясь:
— Ну да, я за всех ставлю, правда, Кэсси?
Стопроцентная женщина-коп явно не впечатлена:
— Как скажешь.
Я:
— А это разве этично?
Руб, недоуменно, мне:
— Ты что, альтернативно одаренный? — (Руб в последнее время надоело слово «больной на голову». Ему кажется, что новое выражение звучит изощреннее. Ну или как-то, в общем.)
Я:
— Не, я нет. Но…
Все трое, мне:
— Заткнись.
Гады.
Онанист:
— Номер собаки?
Руб, довольный собой:
— Три.
Онанист:
— Кличка?
Руб:
— Ты-Сволочь.
Онанист:
— Не понял?
Руб:
— Клянусь, не вру. Вот смотрите, в программке.
Мы все глядим в программку.
Я:
— Как это им разрешили такую кличку?
Руб:
— Просто сегодня здесь много любителей. Бежит все, что на четырех лапах. Прям удивляюсь, что пуделей не привели. — Руб бросает на меня серьезный взгляд. — Но наша псина еще как шпарит. Точно говорю.
Онанист:
— Это та, что на крысу больше смахивает?
Роскошная напарница:
— Но, они говорят, носится, как оглашенные.
Во всяком случае, пока коп-онанист берет наши деньги, удаляется, выбрасывает в урну пакет от сосиски и делает ставку, происходит следующее: Руб непрерывно лыбится сам себе, леди-полицейская стоит, положив руки на свои медовые бедра, а я, Кэмерон Волф, представляю, как занимаюсь с ней любовью — и не где-нибудь, а в кровати моей сестры.
Это ведь неприемлемо?
А вот.
Ничего не поделаешь.
Вернувшись, коп говорит:
— Я тоже поставил на него десятку.
— Не пожалеете, — Руб кивает ему, забирая билетик. А потом говорит: — Эй, а я на вас настучу — ставите в тотализаторе за малолетних. Это по-зор. (Сколько я знаю своего брата, он никогда не говорил просто «позор». Ему обязательно надо рвать на две части. «По» и «зор». «По-зор»).
— И что? — говорит коп. — И потом, кому ты собираешься рассказать?
— Копам, — отвечает Руб, и мы все, поухмылявшись немного, идем занимать места на трибуне.
Садимся, ждем начала забега.
— Ну смотрите, чтоб ваш Ты-Сволочь не оплошал, — объявляет коп, но его никто не слушает.
Воздух сгустился в студень, все тренеры, игроки, воры, букмекеры, толстяки, толстухи, безостановочные смолильщики, алкаши, продажные копы и малолетние завсегдатаи тотализатора — все ждут, и их рассыпавшиеся мысли сыплются к дорожке стадиона.
