Нужно иметь в виду, что новые веяния и давно известные идеи могут применяться к совершенно разным явлениям и институтам, при всей их внешней похожести. Например, империи в эпоху раннего Нового времени далеко не потеряли своего значения и перспективности как политические «проекты». Священная Римская империя при Карле V обрела давно забытую грандиозность, казалось бы, ненадолго, но на ее обломках сформировалась австрийская империя Габсбургов, просуществовавшая еще триста с лишним лет. В Китае одна династия и даже один правящий этнос сменил другой, но империя сохранилась. В Индии империя Моголов более или менее благополучно продержалась на протяжении всего четырех поколений правителей, как в наше время Советский Союз (а в XV в. Бургундское государство), но не стала ли ее история важнейшим вкладом в будущее национальное единство, учитывая политику терпимости некоторых из них? Вообще религиозная и национальная терпимость — вынужденный выбор для многих империй, состоявших обычно из разных этносов и представителей разных конфессий. Любопытна в этом отношении история Османской империи, мусульманского государства, сохранившего свой азиатский облик, но в то же время ставшего преемником Византии, своего рода третьим Римом (или Румом). Близость к Европе, возможно, не только стала фактором ослабления Порты, но и помогла ей выжить, что особенно сказалось уже в современную эпоху.
Знаменательные изменения происходят в начале Нового времени с самой материей государства. Формируется бюрократия, созревает класс чиновничества, который соответствует новым представлениям о политических учреждениях. Хотя о парламентаризме и партиях говорить пока рано, чиновники образуют костяк новой государственной машины, будучи ее винтиками. Слуги государя становятся господами, сам он — слугой общества и закона, хотя бы в идеале. Идеальная функция нового чиновника — управлять потоками, его интересы — угодить начальству, не нарушать инструкций (никакой самодеятельности), но не забывать и себя. Только намного позже в Новом Свете потомки американских колонистов, стараясь взять все лучшее из европейского опыта, попытаются создать «демократию» с опорой на вооруженный народ, в которой государство действительно подчинено (служит) обществу, хотя и этот опыт далеко не во всем успешен.
В административной сфере также причудливо сочетались разнородные тенденции, что выразилось в уже упоминавшейся продаже должностей, особенно распространенной на Востоке. Не только в Западной Европе, но и в России, в Турции с XVI в. собственно государственные органы, приказы, обособлялись от аппаратов управления дворцом и личным хозяйством монархов. Везде, от Франции до Китая и Японии проводятся учет и оценка земель для пополнения доходов государства. В то же время в Восточной и Западной Индии (Америке), в Китае династии Цин, на Востоке Европы и в Турции сохраняются старинные механизмы управления, основанные на круговой поруке и удобные и в новых условиях для управления большими группами людей (общинами).
РЕВОЛЮЦИИ
Рубеж Средних веков и Нового времени ознаменован явлением, которое сегодня мы называем «революциями». Восстания, перевороты и мятежи сопровождали всю историю властных отношений в человеческом обществе. Но о революциях заговорили тогда, когда стало заметно, что в результате социальных конфликтов меняются не только люди или группы людей, стоящие у власти, но весь строй общества, начиная от экономических структур и заканчивая господствующими идеями.
Понятие социальной революции было глубоко разработано в марксизме, который считал революции проявлением законов истории, способом смены отсталого общественного строя более «прогрессивным», прежде всего феодального буржуазным (процессы, разворачивавшиеся на глазах Маркса и Энгельса). Это представление имеет право на существование в той мере, в какой можно провести аналогию между техническим прогрессом (совершенствованием орудий, механизмов и приспособлений) и социальной «технологией». И если техника в производстве и повседневной жизни рано или поздно «модернизируется» повсеместно, в силу связей и соревнования между разными обществами, то социальное обновление, судя по всему, слишком приблизительно описывается стадиальной схемой, потому что мотивация человеческого поведения противоречива и разнообразна, репертуар ролей несводим к сословной и классовой принадлежности. Конфликты, вызванные экономическими интересами, в том числе вечное противостояние бедных и богатых, накладывались на этнические и религиозные, которые все же очень трудно свести к неосознанному выражению классовой борьбы, объективно ведущей к прогрессу.
XVI и XVII века в Европе и во всем мире заполнены смутами, крестьянскими войнами и восстаниями и другими вспышками недовольства. Большинство из них сочеталось с конфликтами международного характера, т. е. с войнами, и с религиозной конфронтацией. Это относится и к Смутному времени в России, и к Тридцатилетней войне, которая с «европоцентристской» точки зрения была прообразом будущих мировых войн, ибо затронула весь тогдашний европейский мир. Среди мотивов и обоснований войн и переворотов по-прежнему на первом месте династические интересы, национальные и патриотические чувства уже пробудились, но их роль для этого времени не стоит преувеличивать.
Национально-гражданское самосознание быстрее развивается в тех странах, где формируются абсолютные монархии (Франция, Испания) и где революции пробуждают политическую и экономическую активность (Нидерланды, Англия). Все эти страны в XVI–XVIII вв. поочередно претендуют на гегемонию в Европе и связанном с ней мире, в том числе в колониях, которые уже начинают подвергаться переделу.
Главенствующие на пике Средневековья в политическом и духовном отношениях части Европы (Германия как центр империи и Италия — резиденция пап) остаются раздробленными, становятся ареной кровопролитных общеевропейских войн и на время превращаются в захолустье Европы.
ЦЕРКВИ И РЕЛИГИИ
XVI–XVII столетия — время религиозных схизм и реформ не только на Западе, но и в России (никонианский раскол), и в иудейской диаспоре (саббатианство). Впрочем, межконфессиональная и внутриконфессиональная борьба постоянно сопровождает всю историю религий. В геополитическом плане западное христианство наверстывает потери раскола благодаря колониальным захватам и миссионерской деятельности, распространяющейся на весь мир и приносящей богатые плоды, в том числе в Китае и Японии. Но в указанных странах эти плоды сводит на нет местная политическая конъюнктура, как и в других регионах, в частности в Африке, где католическое влияние слабеет под напором ислама или местных традиций (Эфиопия, Конго). Вообще знамением времени становится подчинение религии политике и ослабление политической и экономической самостоятельности церквей. Монастырское землевладение ограничивают не только в Англии и Скандинавии, но и в России, духовенство лишается налоговых и сословных привилегий (представительства) не только в протестантских странах, но и в Венеции.
Важнейшим косвенным результатом Реформации в конечном счете стало утверждение идеи веротерпимости, имеющей общие корни с ренессансным свободомыслием и для средневековой Европы чуждой. Благодаря религиозным коллоквиумам и соглашениям выработалось, пока в зачаточном виде, понимание необходимости считаться с чужим мнением. Правда, зачастую внешняя веротерпимость на деле сводилась к ограниченному допущению других культов в силу тех или иных причин (сосуществования разных этносов, пограничного положения) при господстве главной конфессии. Такая ситуация имела место в Польше, Венгрии, Османской империи. На Востоке относительно мирное сосуществование разных вер, например буддизма, конфуцианства и даосизма в Китае, имело более древние традиции. Но и здесь проявления государственной веротерпимости и поисков синтеза, такие как в Индии в правление султана Акбара, встречались чересчур редко, чтобы можно было увидеть в них общую закономерность.
ЭКОНОМИЧЕСКОЕ
Для понимания собственно экономических процессов, как это ни парадоксально, нужно отталкиваться от тех изменений, которые происходили в ментальности.
На рубеже Средних веков и Нового времени наметилось доминирование парадигмы постоянного роста и постоянного обновления. Чтобы началось развитие производства, необходимо утверждение в умах этих парадигм. Можно сослаться на заложенную в природе человека тягу к накоплению или его инстинктивную любознательность, но для того, чтобы эти потребности привели к появлению современной экономики, они должны оформиться в некие коллективные ментальные тренды. В то же время для этого нужны, разумеется, и особое стечение обстоятельств, и определенные предпосылки, в том числе и чисто материальные.
