Константин был майорам благодарен — жить ему было и впрямь негде, денег на поездку в Харьков он занял у друга, а в графе «будущее» у него значилась «полная неизвестность».
Экзамены он сдал отлично, благо после северов находился в превосходной умственной и физической форме.
Первый курс тоже окончил более-менее. И второй. А третий — на «отлично».
В свободное время пробавлялся все тем же фехтованием — тренировал желающих помушкетерствовать, на сей раз на общественных началах (работать кадетам в академии запрещалось). Учил контратакам и выпадам. Объяснял, чем сабля отличается от шпаги, а шпага от рапиры, почему манекен следует величать «Дядя Вася» и почему даже русские судьи во время поединков говорят по-французски.
А часы, оставшиеся от учебы и тренерской работы, проводил в пивной «Очаг», которую танкисты, конечно же, звали «Очагом поражения».
По воскресеньям ходил на танцы в Дом офицера.
Изредка пытался крутить романы.
Один раз — девушку звали Света, и она была очаровательно зеленоглаза — чуть было не докрутился до загса… Но «чуть было» не считается.
Константину нравилось идти по нагретой солнцем улице Полтавский шлях и чувствовать себя совершенно одиноким, адски неженатым и ничем не связанным кадетом, впереди у которого — вся Вселенная.
Наконец — последний экзамен: танк Растова прошел через эпицентр ядерного взрыва с оценкой «отлично».
На церемонию выпуска из Москвы прилетели отец, мать и Кеша, неразлучный со своим спаниелем, все таким же вертлявым и длинноухим, разве что чуточку седым.
Константин, который не видел семью уже давненько, не для виду обрадовался.
Все обиды забылись, трудности взаимопонимания казались курьезными.
Мать сильно постарела, отец похудел и как-то выцвел, лишь один Кеша не изменился…
Банкет «по случаю» Константин помнил смутно: вот они с товарищами обмывают его лейтенантские звезды, утопив их в чуть более звездном коньяке. Вот отец с рюмкой водки «Зеркальная струя» привычно вещает что-то про ответственность, про то, как важен танкист на поле боя, и все присутствующие рьяно ему аплодируют. Вот мать, как следует пригубив сладкого массандровского винца, с фальшивой задушевностью интересуется: «Ну, хоть невеста у тебя есть?», подразумевая, конечно, «раз нет ни денег, ни должности, ни перспектив в жизни, должна быть хотя бы Единственная…»
Вот Кеша, студент какого-то экстремально престижного факультета, рассказывает о своем грядущем назначении в Техноград — мол, это вопрос уже решенный. Вот сам он, пьяный лейтенант Растов, набравшись храбрости, спрашивает у Кеши, как сложились его отношения с «той красивой девчонкой… ну, помнишь, ты меня знакомил?»
Кеша меняется в лице.
— Нина? Нина вышла замуж… Если ты, конечно, о Нине.
— За кого?
— Да за дятла одного. Ничтожество полное. Демин фамилия… Зовут Альбертом.
— Я его знаю?
— Может, и знаешь. Мой одноклассник. Его папашу еще за хищения привлекали… В области добывающей промышленности… Громкое было дело, лет шесть тому назад. По визору каждый день показывали, в передаче «Русский суд».
— Шесть лет назад я на Кларе служил. Это, считай, параллельное измерение! Или, если хочешь, Московия Ивана Третьего! — пьяновато хохотнул Растов.
Кеша презрительно поморщился. Вечно сидящий на обезболивающих из-за своей утомительной, разрушительной хвори, он с детской страстностью ненавидел пьяных.
— В общем, этот Альберт такой же мудак, как его папаша, — прихлебывая зеленый лимонад разновидности «Тархун», резюмировал Кеша.
Даже не склонный к бережной регистрации чужих душевных движений Константин догадался, что короткий разговор о Нине причинил брату сильную душевную боль. Однако он уже не мог остановиться.
— Вот ты говоришь, этот Альберт Демин — мудак. Но ведь за что-то же такая девчонка, как Нина, его полюбила?!
При слове «полюбила» Кеша вздрогнул, как от удара электрическим током.
— Да пойми, Костя, она никого не в состоянии любить! Для нее люди — как куклы! Сегодня с одним поиграла, завтра — с другим! — В глазах Кеши блестели слезы.
Сердце Константина пронзила острая жалость, и он растроганно приобнял брата.
Хрупкий, беззащитный Кеша вдруг показался ему… мужчиной-цветком, мужчиной-бабочкой. Наступит студеное октябрьское утро, и бабочка-цветок уже не сможет никуда упорхнуть…
С банкета семейство Растовых уехало рано — отцу, теперь уже не заму, а Директору Тяжелой и Специальной Промышленности, предстояло держать речь перед ВГС — Высшим Государственным Советом.
Константин, вздохнув со стыдным облегчением, пошел догуливать.
Из остатка той праздничной ночи он запомнил немногое: черные дубы в саду имени Тараса Шевченко, он сидит на лавочке возле фонтана, а с его белой рубашки и форменных брюк на неумолимо сереющий к утру асфальт капает вода.
Слева — его закадычный друг Тема Перчик, справа — сосед по общежитию Юлик Найденко, а с Юликом — две официантки из «Очага поражения», имена которых неразличимыми соринками теряются в пене тех дней. Официантки нестройными голосами выводят: «Каким ты был, таким ты и остался…» Юлик громко икает.
«Ну вот я и офицер бронетанковых», — проносится в голове Растова. А со стороны каменной громадины Университета к их компании неторопливо приближаются двое в милицейской форме, и в старых каштанах очумело орут соловьи.
Константина Растова распределили в 1-ю гвардейскую танковую дивизию, более известную как Кантемировская. Это стало неожиданностью. Правда, только для самого Константина.
Никто из его друзей-приятелей не выказал даже тени удивления, узнав эту сногсшибательную новость.
— Ну, ты же Растов, а не какой-нибудь Пупкин, — понимающе подмигивал Тема Перчик (ему был приказ — в Тремезианский пояс).
— Кто бы сомневался! — закатывал глаза Юлик Найденко, его пунктом назначения стала далекая планета Екатерина.
Кантемировская дивизия квартировала в Подмосковье, в знаменитой Кубинке. И служили там такие же, как Растов, папины и мамины сынки, родители которых сделали все, чтобы их непоседливым чадам было удобно к ним ездить.
Поначалу Константину в Кубинке понравилось.
Комфорт, опрятные и вежливые люди (в Кубинке говорили — «корректные») и действительно недалеко до Москвы.
Там, в Москве — брат, там кое-какие старые друзья, там, в конце концов, можно случайно встретить даже Нину (что приключилось в его практике лишь однажды, да и то Нина была не одна, а в обществе склонного к полноте товарища, старше ее на поколение; Растов не решился подойти и перебежал на другую сторону улицы).
Но вскоре он понял, почувствовал хребтом: прогуливаясь между постриженными кустами самшита, вдыхая бодрящий аромат настурций — по количеству клумб Кубинка превосходила даже Москву! — он не боец, он не танкист, он — почетный пленник любви своей высокопоставленной мамы. Заложник своей фамилии.
И то сказать! В свете абсолютного и беспросветного Pacem in Terris — мира на планете Земля — реальных боевых задач у Кантемировской дивизии в Солнечной системе нет как не было. Угроза десанта какой-либо агрессивной инопланетной расы в Подмосковье призрачна. Возможность антигосударственного мятежа в России Константин не то чтобы совсем отметал, но почему-то был уверен, что в случае чего обойдутся силами ГАБ, в крайнем случае — привлекут осназ ВКС из Подольска…
Что же касается Конкордии, — а тут сомнения в офицерском корпусе мало у кого имелись: все понимали, кто в Галактике на самом деле Вероятный Противник Номер Один, — то, снова же, Растов трезво отдавал себе отчет: в случае войны с заклятыми зороастрийскими друзьями Кантемировка повоюет в самую последнюю очередь. Если вообще повоюет, а не останется охранять многоэтажные развязки на автострадах Третьего Примосковного Кольца.
Ведь ясно же, что война с Конкордией будет быстрой и победоносной! В день Д+10 десант на Паркиду, Д+12 — генеральное сражение флотов, Д+20 — высадка в конкордианскую метрополию (планета Вэртрагна, система Зерван)… Да Кантемировка еще на транспорты погрузиться не успеет, а расквартированные в колониях Синапского пояса дивизии постоянной готовности уже войдут в клонскую столицу, грандиозный Хосров!
Чему же тогда радоваться? На что надеяться? На перспективу быстрого карьерного роста? Со взвода на роту, с роты в штаб батальона, оттуда — скок в Высшую Академию Сухопутных Войск, а оттуда уже (и навсегда) — в коридоры Главного Штаба СВ?
Ага, держи карман шире! В Кантемировке все молодые офицеры — чьи-то сыновья, племянники, внуки. Отпрыски промышленной меритократии державы, генералитета, ведущих философов и культурологов. Их всех нужно двигать! Именно туда: на роту, на батальон, в Высшую Академию.
Впоследствии, вспоминая те четыре года, Константин никак не мог понять, как же получилось, что он прожил в Кубинке — с ее убаюкивающей, кастрирующей атмосферой летаргического армейского довольства — так долго. Учения, боевая подготовка… Снова учения… Снова боевая подготовка… Отпуск на Сокотре…
