Николай Петрович налил ещё кофе себе и мне.
– Сопровождали мы какой-то груз в самое большое поселение Факторий и остались там на несколько дней. Иду я как-то по тому городу, а ты знаешь, там всегда народ по улицам гуляет, даже с Внешней Земли. Я иду, весь такой собранный – всё-таки населенный пункт вероятного противника, и не понимаю, что вокруг, где я. Вроде людей кругом полно, а я один, совсем один и не могу понять, что происходит. Люди меня как-то сторонятся, отводят взгляд. Понимаешь, вот стою, не знаю, что и делать. Как щенок новорождённый. Ничего не понятно.
Захожу в ближайший магазин, нахожу зеркало, смотрю – твою мать: волосы короткие, вздыбленные, как щетина у кабана, глаза шалые, выражение лица такое, будто силой мысли пытаюсь остановить летящую в меня кувалду.
Тут я хихикнул, а Николай Петрович продолжал:
– Ну, значит, рассматриваю я себя в зеркало. Тут продавец подскакивает: «Вам что-нибудь подсказать?» Я повернулся, глянул, а «боевой» взгляд не выключил. Продавец ошарашенно отошёл на шаг. Думаю: «Ё-моё, зачем обидел человека?»
И, чтобы сгладить впечатление, решил продавцу улыбнуться: губы, значит, раздвинул, зубы показал. Тот аж присел. Решил, наверное, что сейчас его есть будут. Если бы он пещерного льва увидел, и то, наверное, меньше бы испугался. Вот с тех пор я и обращаю внимание на улыбки.
Последнюю фразу Николая Петровича я уже плохо расслышал из-за собственного смеха. А отсмеявшись, спросил:
– Вы хотите сказать, что к людям добрее надо быть?
– Всякое в жизни бывает.
– А что же тогда люди с Внешней Земли к нам так плохо относятся? Цены постоянно повышают?
– Не знаю, Витя, не знаю. Может быть, потому, что те люди живут на Внешней Земле. Так ты её называешь.
– Ну да.
– Вот, а мы с твоим отцом ещё недавно называли её Большой Землёй или Родиной. Может, слышал?
– Моя родина – Зелёный Город, – ответил я с прохладцей. – Уж так сложилось. А почему вы тогда не вернётесь? Денег же должно хватить.
– Наверное, не возвращаюсь по той же причине, по какой и ты не хочешь там оказаться.
Мы помолчали.
– Пойду я, пожалуй, – сказал я и допил остатки кофе.
– Погоди.
Николай Петрович открыл ящик стола, порылся в нем и извлёк какую-то коробочку.
– На, держи, – сказал он, протягивая ее мне. – За Рубца.
В коробке лежали шестьдесят патронов калибра 9x18 мм для пистолета, который оставил мне отец.
Мой «стечкин» – о, это не просто автоматический пистолет с двадцатью патронами и двухрядным магазином. Это пистолет первых образцов, с возвратной пружиной затвора под стволом а-ля «браунинг», практически ручной сборки. Ему больше пятидесяти лет, но он еще ни разу не подводил. Я считаю его лучшим пистолетом-пулемётом в обоих Мирах.
Но есть одна проблема: калибр 9×18 мм встречается у нас достаточно редко. Хотя сначала таких патронов было полно – они в большом количестве попали в Колонии во время Прорыва в комплекте к пистолетам Макарова. Но потом ПМ здесь невзлюбили: в коротком стволе пуля 9×18 недостаточно разгонялась и обладала слабым останавливающим воздействием. А вот длинноствольный «стечкин» – другое дело. В принципе, можно было стрелять патронами 9×17 и 9×9, заменив старый ствол на новый нужного калибра, но трогать такую вещь рука не поднималась.
– Спасибо, Николай Петрович, – с чувством сказал я.
– Пустяки, я же сказал, это за Рубца, – ответил дядя Коля, поднимаясь. – Так что можно сказать, это не подарок, а часть сделки.
– Всё равно спасибо, я отдарюсь.
Мы пожали друг другу руки и попрощались.
9. Сон
Вернулся я от Николая Петровича, когда уже стемнело. Дома Лики не было, раздевшись, я положил деньги в тайник и увидел на столе записку
«Привет, Витя. Я на репетиции, останусь на всю ночь, нам дали ток для генералки. В пакете посылка, которую ты заказал. Там всё нормально. Я проверила. Приятно тебе провести время».
Пакет лежал рядом с запиской, я раскрыл его. В нем была упаковка с серым порошком и ещё один белый бумажный пакет. А внутри него, завёрнутая в полиэтилен, небольшая, с ноготь, пластинка бурого цвета. Ясненько.
Разогрев воду, я достал две чашки. В одну налил холодной воды, в другую высыпал серый порошок, залил кипятком, накрыл пластиковой салфеткой (она тоже была в пакете) и начал ждать. В доме было тихо.
Прошло полчаса, горячая вода в чашке остыла. Я выпил немного холодной воды, распечатал завёрнутую пластинку и сунул её в рот, сел в кресло. На часах было 20:34. Теперь осталось только ждать.
Сердце застучало чаще, нет – чётче. В нос почему-то ударил запах металла – золота, которое я держал в руках у Николая Петровича. Кожа под татуировками начала покалывать, будто мне снова их набивали.
Где-то сбоку забулькала вода в батареях, одновременно часы громко затикали прямо над головой. Слух обострился – все звуки усилились: моё дыхание, стук сердца, скрип кресла, шум ветра за окном, жужжание мухи между рамами, колыхание штор.
Я закрыл глаза, почувствовал потоки энергии внутри себя… Сколько прошло времени, не знаю, выдох – и я увидел себя со стороны:
Я несся верхом, качаясь в седле без стремян, но с торчавшими по углам длинными штырями, наверное, чтобы не свалиться. В руках были копьё и щит. Мой конь вместе с сотнями таких же лошадей скакал галопом навстречу строю пехоты с красными квадратными щитами. До него оставалось метров сорок, когда он зашевелился и плюнул в нас градом дротиков. А через мгновение всадники ударили в пехотинцев. Грохот, наверное, был страшный, но я не слышал звуков. Только чувствовал запах пыли и крови на металле. Я видел себя сверху. Моё копьё пробило щит солдата и сломалось. Я вынул из ножен странный, расширяющийся к острию меч и ударил им несколько раз в бок, чуть не вывалившись из седла.
Спустя какое-то время всадники начали отступать, оставив за собой груды трупов. Потом я увидел себя уже в городе, в нос ударила вонь сточной канавы. Вдруг я оказался посреди большого двора, рядом с красивым зданием с колоннами. Я стоял с окровавленной рукой и смотрел на человека с бледным лицом и пепельно-седыми волосами. Кто он мне – отец, тесть, вождь?
А во дворе вкусно пахло цветами и свежим хлебом. Ко мне подошла девушка, чёрные волосы завиты в кудряшки, в ушах – тяжёлые золотые серьги, на узких пальцах – кольца, тоже золотые. Это Лика!
Она берёт меня за руку и ведёт в дом. В доме очень красиво, везде пурпур и позолота. Мы заходим в какую-то комнату с широкой кроватью. Лика перевязывает мне раненую руку, а потом начинает раздеваться. Мы любим друг друга. К нам в комнату вбегает человек и бросает связку хвороста. После того как мы насытились друг другом, Лика достаёт откуда-то глиняный кувшин с вином, флакон и бокал, насыпает в него порошок из флакона и наливает вино. Мы целуемся и выпиваем.
Я смотрю откуда-то сверху на красивый дом с колоннами – он объят пламенем.
Я прихожу в себя – знакомая комната, я сижу в своем кресле.
«Интересный сон?» – приходит мне мысль.
Где-то рядом возникает другая: «Сон ли?»
– Дрянь, лучше сама дверь открой, – слышится откуда-то голос.
«Какая дрянь?» – думаю я и встаю с кресла.
Окно вдруг приближается к носу, ррраз – и я на улице. Наши окна выходят на север, там Северные Развалины – ряды полуразвалившихся, покосившихся высоких домов. На севере всегда страшно и темно. Развалины таят опасность, становятся убежищем для всякой мерзости. И давят всем своим видом.
Где-то на севере поднимается чёрное облако, но не из Развалин, ближе. Что это? Но думать лень. Столько всего интересного вокруг, в каждой квартире – яркие огоньки, меняющие цвет. Да и вокруг много разноцветных огней, полупрозрачных облачков, постоянно меняющих форму.
Два чёрных шарика, похожие на ёжика, падают мне в руку: «Ух ты, что это?» Руку обжигает – то ли холодом, то ли жаром. Я стряхиваю «ёжиков», и тут будто игла протыкает спину. Немыслимо скрутившись, я стряхиваю неизвестно кого со спины, а на затылок лезет что-то липкое. Я с силой отрываю его от головы.
– Прочь! – кричу я. – Прочь!
Кажется, все успокоилось. Но маленькие чёрные кляксы все равно кружат неподалёку, чего-то ждут.
– Плохие вы, – говорю я, словно ребёнок, – уйду я от вас.
Вдруг я снова оказываюсь возле окна и прихожу в себя в кресле. Вокруг всё как обычно, только квартира шатается и расплывается.
– Ты, тварь, сама открой, быстро! А то сами дверь вынесем?! – снова доносится откуда-то.
Я кое-как приподнимаюсь в кресле и протягиваю руку к чашке, накрытой салфеткой, выпиваю её содержимое. Буууээээ! Какая мерзость. Если нашатырь смешать с лимоном, добавить пыль из склепа, всё пересолить и переперчить, получится и то вкуснее.
– Ты чё, не поняла, сука? – донеслось с лестничной клетки.
«Так это все на самом деле», – подумал я.
Подняв тело в вертикальное положение, я, пошатываясь, подошёл к двери. Надо отметить, что тело с каждым шагом слушалось всё лучше. Часы показывали 23:17.
