и выписал себе всего побольше: два больших и дорогих медпакета и к ним по десятку шприцов с обезболивающим, с антибиотиками, стимуляторами и веществами, останавливавшими кровь. Пару тюбиков с биогелем. Он не постеснялся – ну а что стесняться, раз Первый открыл ему счёт, – взял ещё по несколько упаковок антибиотиков и витаминов от проказы. Эти препараты везде имели ценность. Не побрезговал и «вератином», веществом, профилактирующим тепловые удары.
После, когда всё это было ему отпущено, упаковано, вывезено в гараж для погрузки, он отправился в ещё один отдел. Там заправляла немолодая уже сотрудница Трибунала по фамилии Сивер.
- Что будешь брать, Горохов? – спросила она, не вынимая папироски изо рта. – Как всегда, какую-нибудь рвань?
У неё были основания так говорить, уполномоченный на свои задания выбирал один и тот же комплект одежды. Он предпочитал выцветшие на солнце почти до белизны пыльники, удобные галифе, в карман которых можно без проблем спрятать пару гранат, сапоги мягкие, в которых можно пройти пятьдесят километров, не сбив ног, простые рубашки, фуражки с козырьком, самые незамысловатые очки и самые недорогие респираторы. Брал перчатки, ну и платок – закрывать шею и затылок. Весь этот его костюм на самом деле был тщательно продуман. Он был удобен, вещей не было жалко, и самое главное: по нему встречающие люди без труда могли понять, что перед ними не очень богатый человек, который всю свою жизнь таскается по пескам. В общем, степняк, с которого особо и взять нечего и с которым, по большому счёту, лучше не связываться. Себе дороже выйдет. От одного взгляда на него всем становилась понятно: раз человек в таком костюме и с таким оружием не умер в песках, значит, оружием он пользоваться умеет наверняка. А ещё он всегда настороже, так что лучше его не задевать. Но теперь всё было по-другому. Помимо обычного костюма нищего степняка, он набрал себе вещей в стиле «горожанин на прогулке».
Если брал пыльник, так обязательно чтобы плечи, спину и рукава его покрывала зеркальная отражающая ткань; если брюки, то широкие и со множеством карманов; если башмаки, то непременно на толстой подошве, чтобы горячий песок не повышал общую температуру тела через ступни. В общем, чтобы всё было по науке. К этому всему полагалась охлаждающая фуфайка, шляпа со светоотражающим покрытием, дорогой респиратор с компрессором и очень дорогие очки модели «Спектр», самопроизвольно меняющие затемнение в зависимости от яркости солнца и времени суток.
- Я смотрю, ты собираешься куда-то по серьёзному! - заметила кладовщица Сивер, роняя пепел со своей папиросы на накладную.
- Надо быть ко всему готовым, - с философским спокойствием отвечал ей уполномоченный.
- Андрей, удачи тебе там в степи, - пожелала старая сотрудница и протянула ему бумаги.
И уже с целой кипой таких бумаг он снова отправился в финансовый отдел, где просидел достаточно долго, ставя подписи, перечитывая списки и согласовывая суммы.
***
На всякий случай – вдруг ещё на месте – уполномоченный заглянул в Отдел Дознаний… И, везение, Поживанов был у себя.
- Андрей, ты по делу или…? – спросил тот, когда Горохов заглянул к нему в кабинет.
- Не занят? – в свою очередь спросил уполномоченный.
- Занят, но если по делу – заходи, - комиссар был явно благодушен.
Они поздоровались, Андрей Николаевич сел на место посетителя.
- Ты же в отпуске, а каждый день на работу ходишь, - удивлялся Поживанов. – Что, дома с женой молодой никак не сидится?
- Сидится, - заверил его Горохов, - но Первый с Бушмелёвым решили мне тут халтурку подкинуть.
- Это ваши дела, я в них влезать не имею права, - предупреждающе поднял руку начальник Отдела Дознаний. – Если у тебя что-то ко мне официальное, то давай по протоколу.
- Ну, это не то чтобы официальное, - Горохов покачал головой.
- Ты же знаешь, если дело касается исполнения Приговоров Трибунала, наши отношения только через рапорт, всё через бумагу, – напомнил незыблемое правило комиссар.
- Нет, Серёж, говорю же, тут другое дело, меня Бушмелёв направляет в Серов. И не исполнить Приговор, а прояснить ситуацию с оружием.
- Что? – тут начальник Отдела Дознаний раскрыл глаза в удивлении. – Куда ты собрался ехать? В Серов?
- Ну да, Первый и Бушмелёв всё уже решили.
- Ах решили? – от былого благодушия Поживанова не остались и следа. Он даже переменился в лице. – И когда же принято это решение?
- Я утром пришёл, а для меня уже Гарифуллин наряд подготовил.
- То есть Бушмелёв всё уже решил?
- Ну, Первый подписал наряд. Наверное, это их общее решение, - немного удивлённый такой реакцией, отвечал Горохов.
– То есть всё уже решено? Ну а раз всё без меня решили, зачем ты, Андрюша, пришёл ко мне? – весьма холодно для их обычных бесед поинтересовался Поживанов.
Тут уполномоченный вдруг понял, что этот визит к Поживанову был лишний, и, чтобы как-то объяснить его, произнёс:
- Ты ведь говорил, что у тебя в Серове есть человек. Помнишь, какой-то уверовавший в местного шамана? Может, дашь его адресочек? Я бы к нему наведался. Посмотрел бы, как он там.
Тут генерал-майор Поживанов вдруг стал каким-то жёстким, даже на вид. И как-то нехорошо спросил:
- Я говорил вам, товарищ старший уполномоченный, что у меня там, в Серове, есть человек? – он сделал паузу. - Ну, такое я мог сказать только в приватной беседе, своему товарищу, а вообще-то я о своих осведомителях никому ничего не рассказываю. Сами понимаете, это информация секретная.
- Ну мы же… помнишь… с тобой недавно разговаривали…, - растерянно произнёс уполномоченный. – И я тут вспомнил и решил, что такой контакт мне там, в Серове, не помешал бы. Заодно и твоего осведомителя я бы проверил.
- Ах, моего осведомителя проверил бы? – переспросил начальник Отдела Дознаний. И, усмехнувшись, как-то нехорошо продолжил: – Знаешь что, Андрюша, давай-ка всё оформим теперь официально. Пиши, как положено, рапорт, пусть комиссар Бушмелёв его завизирует – сам понимаешь, я своими осведомителями разбрасываться направо и налево не могу, у меня их не так уж и много, они мне дороги, – потом я со своими товарищами проведу совещание по этому вопросу, мы с ними всё обсудим… в общем, я рассмотрю возможность контакта с моим человеком и отвечу тебе тоже письменно.
Всё это было очень, очень странно. Горохов просто не узнавал своего