Я: Все билеты на шоу распроданы.
Я: Люди перепродают их за три тысячи долларов.
Я: Передний ряд. Центр. Проход за кулисы.
Не в моем стиле строчить столько сообщений подряд, не получая ответа, но это для того, чтобы обратить ее внимание. Я взорву ее гребанный телефон, если это поможет заставить ее сказать «да». Кроме того, я не знаю ни одной чертовой души, которая не отсосала бы целый поезд членов за билет на концерт MUNRO. Это самая горячая группа в мире, их фанаты безумны, а билеты на туры раскупаются за считанные часы.
РОЗОЧКА: Звучит круто. Но я говорила тебе, что не могу. В любом случае, спасибо.
Я: Не можешь или не хочешь?
Я жду.
И жду.
Пять минут превращаются в пятнадцать. Пятнадцать в двадцать. Двадцать превращаются в гребанный час.
Она не просто убивает меня…
Обычно, я не стал бы делать что-то столь отчаянное, но придумываю ещё одно сообщение, звучащее более мягко.
Я: Я знаю, что слишком давлю. Меня раз или два называли напористым, и буду таким до конца моих дней. Но ты мне была интересна столько, сколько я себя помню, а недавно ты просто ворвалась в мою жизнь из ниоткуда… и теперь я не могу выкинуть тебя из головы.
Я: Поэтому да, Шеридан. Ты мне любопытна. Я хочу узнать тебя.
Я: В субботу в семь часов. Я могу забрать тебя откуда угодно. И удостоверюсь, что ты доедешь до дома в безопасности. Давай избавимся от шлейфа этих чертовых фамилий на одну ночь и просто повеселимся. Это все, о чем я прошу.
Шеридан оставляет сообщение прочитанным и не отвечает.
Я ублюдок-манипулятор и заслуживаю этого титула, так же как и память о моей матери заслуживает правосудия.
Это будет непросто, но в конце концов, того стоит.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ШЕРИДАН
— Я думаю, что мы должны оставить ее на ночь под наблюдением, — говорит лечащий доктор мамы в ночь субботы.
Мы только завершили послеобеденный школьный шоппинг, после которого последовал ужин в «Озере Магнолия», когда мама потеряла сознание по пути к машине. Это случилось так быстро, краска схлынула с ее лица, руки затряслись, колени подогнулись, а нижняя часть тела перестала ей подчиняться. Ещё один эпизод Гийена-Барре, по их мнению.
К счастью, мой папа успел поймать ее до того, как мама ударилась бы о бетонный пол парковки. Могло бы быть намного хуже.
Все всегда может быть гораздо хуже…
— Завтра мы сможем провести ещё несколько обследований, — добавляет доктор Смитсон. — Я подозреваю, что это очередная вспышка, которую мы можем вылечить с помощью терапии введения внутривенных иммуноглобулинов, пока она будет здесь, но пока мы не получим результаты анализа крови и не проведём несколько дополнительных сканирований, то не будем знать наверняка.
— Спасибо, доктор.
Папа пожимает ему руку, а я протягиваю кувшин с ледяной водой маме, который стоит на ее прикроватной тумбочке.
— Не пугай меня так, мама.
Я убираю с ее лба спутанную прядь светлых волос, испещрённых сединой.
— Ты говорила, что не заболела…
— Я знаю, милая. Прости. Думаю, я отрицала.
Она выдыхает, когда пытается сесть, под больничной рубашкой тянутся провода, а аппараты издают звуковые сигналы. Знакомая сцена. Та, которая всегда служит тому, чтобы напомнить мне, насколько ценная жизнь именно тогда, когда нужно.
Когда нужно всем нам…
Так легко воспринимать друг друга как должное, забывая о том, насколько мы действительно уязвимы.
— Люблю тебя, — шепчу я, наклоняясь ближе.
Хотела бы я знать ее до того, как она заболела. Мне говорили, что в старших классах мама была чирлидером. У неё был самый громкий голос в команде. И она занималась бегом, до недавнего времени удерживая рекорд штата Миссури в беге на дистанцию сто метров среди девушек. Прежде чем ее нервы (прим. пер. Симптом Гийена-Барре это редкое состояние, при котором иммунная система человека поражает собственные периферические нервы.) начали подводить ее, она совершала послеобеденные прогулки по кварталу, собирая красивые листья и полевые цветы, которые затем втискивала между страницами своих книг. А когда ее краткосрочная память ещё работала до приема всех лекарств, мама вязала крючком самые красивые детские одеяльца с подходящими к ним шапочками и отдавала их в местное отделение интенсивной терапии для новорождённых.
У неё прекрасная душа и она этого не заслуживает.
— Я тоже люблю тебя, малышка, — шепчет мама, прежде чем повернуться к моему отцу. — Вам двоим следует пойти домой, отдохнуть. Почти уверена, что часы посещения почти подошли к концу.
Усталость испещряет лицо папы серыми линиями и окрашивает глубокими тенями. Мы обмениваемся взглядами. Я поднимаю брови, оставляя ответ за ним. Слишком устала, чтобы принимать решение.
— Завтра утром первым делом мы вернёмся. А пока отдохни.
Он наклоняется к ней и целует ее в лоб. Затем поворачивается ко мне.
— Малышка? Ты готова?
Мы уже на полпути к лифту, когда в моей сумочке звонит телефон. Я несколько часов не проверяла его, потому что находилась рядом с мамой. Я предпочитаю подождать, пока машина не тронется по пути к дому, чтобы посмотреть, кто пишет. Это займёт меня хоть чем-то, вместо того чтобы в течение следующих пятнадцати минут пялиться на фары проезжающих машин.
Когда мы выезжаем с парковки, папа переключает радио, настраивая его на местную радиостанцию с традиционной музыкой кантри. Он всегда слушает именно этот стиль, когда не хочет, чтобы мысли роились в его голове, потому что не может удержаться, чтобы не подпевать. «Когда ты слишком занят тем, чтобы подпевать, ты слишком занят, чтобы переживать», — говорит папа. И эта музыка напоминает ему о летних деньках, которые он проводил на ферме у бабушки и дедушки будучи ребёнком.
Вытащив из сумки телефон, я открываю сообщения… и мой желудок переворачивается.
ДРАГОЦЕННЫЙ ВРАГ отправил вам
