— Только недолго, — предупредил Кокки, — кофе не должен долго кипеть. А потом накройте колпаком. Пусть настоится и отстоится. Иначе вкус будет только у гущи.
Девушка послушно сделала, как ей велели. Комиссар Палму повертел в руках трубку и как бы между прочим спросил:
— А откуда вы знаете, что его убили?
— Полицейские сказали, — ответила она.
— Ага, — подтвердил шофер грузовика, глядя с вожделением на булочку. — Они сюда вломились и сразу заорали, что банда поймана и что господин Нордберг убит. А нам нацепили наручники, словно это мы — убийцы! Вот идиоты!
— Mea culpa, mea maxima culpa[7], — сказал Палму таким голосом, что Цицерон в своей могиле наверняка перевернулся. — Я не предусмотрел, что задержанным запретят говорить до прихода нашего начальника, раз он, согласно правилам, должен снять первый допрос! Я знал, что первые сообщения об опознании поступят быстро, и заранее приказал тут же выезжать по адресу, осмотреть все и охранять от… В общем, на всякий случай. — Он повернулся к девушке. — Так, значит, Фредрик Нордберг был вашим дядей?
— Да, братом отца, старшим, — сказала девушка. — Мой отец моложе.
— В таком случае ваша фамилия — Нордберг? — догадливо предположил Палму.
— Нет, — покачала она головой. — Похъянвуори, Саара Мария. Мой отец взял себе финскую фамилию. Он не хотел носить ту же фамилию, что и дядя. Из-за его языческих занятий. Так отец говорил.
— Языческих занятий?! — вскричал я изумленно.
Палму незаметно показал мне, чтобы я утих.
— А вы? — обратился он к шоферу. — Вы тоже были знакомы с — гм — господином Нордбергом?
— В жизни не видел старика, — отрезал тот. — Вот эта барышня договорилась со мной о переезде. Я иногда заглядываю к ним в кафе, и барышня видела меня и знала, что я дешево беру за перевозку.
Девушка взглянула на свои часики и забеспокоилась.
— У меня еще есть время, — сказала она, — но мне никак нельзя опаздывать на работу. Моя смена с шестнадцати часов.
— Да я вас подвезу, это не будет вам ничего стоить, — заверил ее шофер. — Только сначала надо вещи внести в дом. Ваш приятель уже давно мог бы прийти помочь! Вон сколько времени его прождали! — Но, увидев ее несчастное лицо, шофер поспешно добавил: — Я с вас ничего за ожидание не возьму! — Потом, дружелюбно поглядев на нас, заметил: — Но вообще-то лучше было бы переехать. А то сколько времени впустую ушло.
Палму оставил его слова без внимания.
— Барышня Похъянвуори, — учтиво обратился он к девушке, — я заметил, когда мы входили, что вы успели снять вашу табличку с входной двери. На двери остался след от нее — в этом месте более темная краска и гвоздик торчит. Ваш дядя что, держал постояльцев или у него была какая-то особенная профессия?
Девушка покраснела и отвела глаза.
— У дяди вообще никакой специальной профессии не было, — нерешительно сказала она. — Он… он занимался разными вещами. Дядя был очень трудолюбивый.
Она открыла сумочку и достала оттуда табличку, на которой старинным шрифтом было выведено: «Фредрик Нордберг», а на пожелтевшей от времени картонке бисерным, немного дрожащим почерком было написано: «Гороскопы. Филателия. Бухгалтерия».
Мы все трое с интересом склонились над картонной табличкой. «Гороскопы!» — произнес я про себя, и какая-то мысль завертелась у меня в голове. Но ни вычленить, ни оформить ее я не мог.
Палму присвистнул вполголоса.
— С паршивой овцы хоть шерсти клок! — загадочно произнес он и с размаху хлопнул меня по плечу. — Мой мальчик, я горжусь тобой!
Разумеется, я решил, что он издевается надо мной за то, что я так изумился этим «гороскопам».
— А ваш дядя был филателистом? — поспешно обратился я к девушке.
— Да-да, — подтвердила девушка. — Он собирал только редкие марки. Он не хотел иметь большую коллекцию. А свою он собрал, продавая и обменивая марки похуже. Коллекция вон в том чемодане. Дядя сам упаковал ее еще с вечера.
— Так вы собирались сегодня переезжать? — спросил Палму.
— Не мы, — возразила девушка, снова как-то странно колеблясь. — Дядя должен был сегодня переезжать, в тринадцать часов… Вообще-то мы собирались потом жить вместе, я позже переехала бы к нему. Но это все было еще неточно. Я просто пришла помочь ему перетащить вещи, и Вилле обещал прийти, да вот…
И она опять заплакала.
— Дядя был очень бережливый, — проговорила она, глотая слезы и торопясь переменить тему разговора. — Ему нужно было совсем немного. Он обычно делал бухгалтерские расчеты для двух маленьких фирм. Которые сами не могли справиться. И еще в январе он всегда помогал разным людям составлять налоговые декларации. Дяде вполне хватало этих денег. Ему больше и не надо было. Он только хотел быть самому себе хозяином.
— Это вы штопали его носки? — с теплым чувством осведомился Палму.
— Я, — чуть запнувшись, подтвердила девушка. — Дядин дом для меня был… был как убежище. Дядя был очень, очень добр ко мне. Ну и я тоже старалась делать, что могла. Стирала ему, иногда готовила, чтобы он хоть изредка мог пообедать дома, а не в забегаловке.
Комиссар Палму отвесил низкий поклон.
— Барышня Похъянвуори, — произнес он с глубоким чувством, — вы замечательная девушка!
— Совершенно справедливо, — подтвердил я и поглядел ей в глаза.
Хотя я имел в виду не совсем то, что Палму. Девушка это сразу прочла в моем взгляде и очень мило покраснела. Кокки вдруг стал проявлять нетерпение.
— Пора бы уже нам приступить к кофе, — воззвал он. — Сколько ему там настаиваться! И потом — я не понимаю, почему тут кое-кому охота флиртовать, когда у нас такое важное дело об убийстве! Наше положение хуже некуда. Так и поездка в Копенгаген накроется!
К моему удивлению, девушка прижала руку к сердцу, краска сбежала с ее хорошенького лица, оно побледнело, а нос даже посинел.
— Простите, вам плохо? — испугался я и вскочил со стула.
— Нет-нет, — запротестовала она и начала разливать кофе.
Шофер грузовика от кофе отказался и предупредительно перевернул свою чашку дном вверх.
— Только, — сказала девушка с каким-то виноватым видом, — булочек к кофе больше нет. Эта… эта была для Вилле… Давайте я сейчас, мигом, сбегаю в магазин и куплю.
Она схватила свою сумочку и поспешила к двери.
— Нет-нет, позвольте мне… — закричал я, судорожно хватаясь за карман, чтобы извлечь бумажник.
Комиссар Палму сердито толкнул меня к стулу.
— Не надо никуда ходить, милая барышня, — сказал он. — И не стоит сейчас пытаться звонить этому вашему Вилле. Он найдется. А нам о многом еще нужно поговорить. Сходи-ка ты, Кокки. Купишь пончиков.
— А мне сдобных языков, если будут, — машинально сказал я.
Кокки требовательно протянул руку. Я дал ему пятисотенную. Мельче у меня не было.
— На все? — с радостной готовностью спросил Кокки.
— Вымогатель, — обличил его Палму. — Мужчина, у которого есть средства, чтобы знакомиться со стюардессами и класть по две ложки кофе на чашку, мог бы разок и нас угостить. У меня таких возможностей сроду не было, за всю мою долгую честную службу. Послушай, он, наверно, живет двойной жизнью. Нам стоит к нему приглядеться!
Кокки скрылся за дверью. Но девушка даже не улыбнулась. Она по-прежнему была бледна и выглядела испуганной. Шофер грузовика начал терять терпение.
— Послушайте-ка, господа хорошие, — сказал он, — я человек трудящийся. У меня машина во дворе столько времени простаивает, мне с этим переездом пора заканчивать.
— Я как раз собирался спросить вас, — сказал Палму. — Вы вчера ночью были в этих же — гм — ботинках?
Я посмотрел на ноги шофера. Он был обут в самые грубые и потрескавшиеся рабочие башмаки, какие только мне когда-либо доводилось видеть. Шофер проследил за моим взглядом и, видимо, почувствовал себя уязвленным.
— А что? Это мои рабочие ботинки, — сказал он дрогнувшим голосом. — В моей работе нельзя выбирать, где чисто, а где нет. И в дороге тоже всякое случается… А по ночам я сплю!
— Верю вам на слово, — просто сказал Палму. — В таком случае можете идти. Запишите только мне вот сюда, в записную книжку, ваше имя и адрес, и телефон, если есть.
— А как же! — заверил шофер и принялся писать, по тут же отвлекся. — А переезд-то как же? Будет или нет?
— В другой раз, — твердо сказал Палму. — Мне очень жаль, барышня, но — гм, знаете ли — в связи с новыми обстоятельствами будет лучше, если все вещи занесут обратно и расставят по местам. То есть так, как они стояли сегодня, когда вы сюда пришли. Здесь было что-нибудь сдвинуто с места?
— Не знаю, — задумчиво сказала девушка и замялась. — Вчера вечером я помогала дяде упаковывать вещи, но его постель, конечно, оставалась, и — сегодня, когда я пришла около двенадцати, потому что дядя Фредрик не очень практичный человек… то есть был… в общем, оказалось, что он не ложился на кровать и все было, как вчера вечером, когда я уходила отсюда, часов в восемь… Почти так же… нет, не знаю.
