Я имею в виду, что человек сначала вошел в туалет, а потом переступил с ноги на ногу. Но два следа, четкие и ясные, словно специально взятые из учебника по криминалистике, отпечатались отлично.
— Довольно крупный мужчина, — оценил Кокки тоном знатока. — Метр восемьдесят примерно. Резиновые подошвы — это и младенцу понятно. Ну, комиссар, поздравляю.
— Но ведь это могут быть следы самого господина Нордберга, — счел нужным предостеречь я. — Мы же не знаем.
Палму и даже Кокки посмотрели на меня с жалостью.
— У меня есть отпечатки его башмаков, — сказал Кокки.
— Вранье, — уличил его я. — Они еще лежат в пакете, в нашей машине.
— Да в голове! — Кокки постучал пальцем себе по лбу. — Они совершенно другие. И не на резиновой подошве.
— Так, Кокки, займешься этим, — решительно сказал Палму. — Но сам не возись, пусть пришлют фотографов. И запомни — важно все, до малейшего пятнышка. Стены, дверь, потолок. Вероятность перчаток мала — как правило, мужчины не расстегивают штаны в перчатках, это очень неудобно, тем более когда спешишь. А этот человек очень спешил.
— Знаешь что, дорогой Палму, ты, конечно, большой умник, — начал я, — но откуда ты можешь знать…
— А ты сам попробуй расстегнуть штаны в перчатках! — огрызнулся Палму.
Я смущенно покосился на девушку.
— Не забывай, что здесь дама, — предупредил я.
Но ему на это было наплевать. Впрочем, девушке, по-видимому, тоже.
— Кокки, ты остаешься тут за главного и смотри, чтоб ничего не испортили! А мы, то есть начальник и я, займемся другим — у нас есть очень спешное дело. Пусть полицейские пока затаскивают вещи обратно и расставляют все по местам. Барышня Похъянвуори проследит, чтобы все было в порядке. Мы вернемся, как только освободимся.
Девушка снова посмотрела на свои часики.
— Но мне нужно успеть на работу, — возразила она.
— Милая барышня, — дружелюбно сказал Палму, — мне не хочется быть жестоким, вы очень хрупкая, но вам все равно не избежать…
С этими словами он вынул из кармана сложенную газету и, раскрыв ее на первой странице, протянул девушке, прежде чем я успел вмешаться. Я бы, во всяком случае, вырвал фотографию с изуродованным лицом!
К счастью, девушка в обморок не упала. Она посмотрела все фотографии. Прочитала подписи и заметку — от начала до конца. Ее лицо застыло, губы плотно сжались.
— Понимаю, — дрожащим голосом сказала она. — Только теперь поняла.
— Я надеюсь, вы сделаете все возможное, чтобы убийцы вашего дяди получили по заслугам, — убежденно произнес Палму. — И в свете этого проблема вашей работы, согласитесь, отодвигается на второй план. Вам лучше будет остаться и помочь полиции расставить все вещи по местам — так, как вы помните. Я очень надеюсь на вас. А я позвоню в кафе и объясню вашей хозяйке ситуацию. Она скорее поверит, если позвоню я.
— Или я, — вставил я.
— Но… — снова попыталась возразить девушка.
— Ну-ну, — успокаивающе проговорил Палму. — Конечно, конечно: если Вилле звонил и что-нибудь передавал, я вам непременно сообщу. Сразу же. На этот счет можете не волноваться.
Но девушка после чтения ужасной газеты стала какой-то безучастной и вряд ли воспринимала все, что говорил Палму. Для меня же его утешения звучали издевательски: я понимал, что он просто хочет на время устранить девушку и первым добраться до этого Вилле, о котором у меня успело сложиться самое неблагоприятное впечатление. Настолько же плохое, насколько хорошее впечатление произвела на меня эта замечательная девушка.
— Так что никуда не отлучайтесь, — заключил Палму. — Сыщик Кокки несет ответственность и за это тоже. После того как полицейские расставят все вещи, в квартиру никто не должен входить. Никто. За исключением, разумеется, Вилле, если он вдруг все-таки объявится. Задержите его здесь до моего возвращения.
Последнее было произнесено обезоруживающе мягким тоном. Девушка дала Палму телефон кафе, и мы наконец ушли. На площадке одетые в форму полицейские браво откозыряли мне. Отличные ребята!
Правда, когда Палму дал им указание занести в дом все вещи со двора, я не заметил на их лицах особого энтузиазма.
— У всех, кто будет справляться о господине Нордберге или просто пытаться войти в квартиру, спрашивайте имя и адрес, — тихо пояснил Палму. — А если появится парень по имени Вилле он, я думаю, будет в кожаной куртке, как все битники, то его в квартиру впустите, но обратно не выпускайте.
Давая все эти указания, Палму то и дело поглядывал на толпившихся на лестнице соседок.
— Прошу прощения, уважаемые дамы, — обратился он к ним, нет ли среди вас живущих этажом ниже?
От группы неуверенно отделилась молодая особа, растрепанная и даже не удосужившаяся снять халат. Впрочем, в клубах табачного дыма я не мог хорошенько разглядеть ее.
— Ну? — хмуро сказала она. — Чего? Мы знать ничего не знаем.
Палму подошел к ней и прошептал что-то на ухо. Мне редко доводилось видеть такое изумление на лице у женщины. Я насторожился.
— Пошли, — коротко сказала она и двинулась вниз по лестнице, небрежно прихватив рукой распахивающиеся полы халата.
Чулок на ней не было. А на колене, как я успел заметить, красовался здоровый синяк.
Ее дверь была выкрашена в такой же зеленый цвет, как и дверь этажом выше. И была столь же невзрачной. А из квартиры слабо тянуло запахом щей. И вином. Впрочем, меня это не касалось. Но когда я попытался войти, Палму грудью преградил мне дорогу и, тесня меня, прошипел:
— Тебя здесь только не хватало!
И я остался на площадке. Дамское общество глазело на меня, широко разинув рот. Стояла мертвая тишина. И чувствовал я себя прескверно. Потом где-то врубили на полную катушку радио. Мы все вздрогнули.
По-моему, прошла вечность, прежде чем Палму вышел из квартиры и благодарно сказал женщине:
— Спасибо!
Женщина пригладила белесые вихры и широко улыбнулась — хорошей, искренней улыбкой. А потом закрыла дверь. Мы двинулись дальше. Дамы почтительно держались в стороне.
— Ну что? — с горькой иронией спросил я. — Клюнула?
— Кто? — спросил Палму. Но сразу догадался. — А-а! Да я в туалет ходил. Сказал ей, что мне невтерпеж. Это все черный кофе!
Мне захотелось побить его. Но самое неприятное заключалось в том, что при напоминании о туалете я мгновенно почувствовал острую нужду посетить это место. Кофе в самом деле был чересчур крепким. А ведь до него были еще две бутылки минеральной воды и бутылочка пива. Но я сжал зубы и решил терпеть. Полицейские должны уметь переносить лишения, такая у нас служба!
Забравшись в машину, Палму поднял стекло и приказал шоферу:
— Вызовите Ламберга.
— В Управление! — процедил я сквозь зубы.
Рация затарахтела. Опять дежурный, опять все то же. Я предоставил Палму вести переговоры. Ламберг просеял все мусорные ящики. Помимо бумажника были обнаружены: носовой платок, неполная пачка сигарет, спичечный коробок, проездной билет на трамвай с двумя неиспользованными поездками и очечник с очками. Ключей не было.
— Можете заканчивать с урнами и с прочесыванием, — объявил Палму. — Это приказ. Все найденное — командиру на стол. Срочно. Так быстро, как только сможете. Все. Отбой.
— Ключей, значит, нет, — выдавил я с трудом, но тут же стиснул зубы, и глаза у меня наполнились слезами.
— Ну и пусть, — равнодушно бросил Палму и пробурчал вполголоса, как бы разговаривая с собой: — Столько всего держать в голове! Старость приходит, рассеянность. Не то все. Только тем и утешаюсь, что самое существенное не должно забываться, а если забылось, значит, было несущественным.
Мы свернули на Софийскую улицу. Я пулей выскочил из машины, даже не сказав спасибо водителю. Палму милостиво указал на туалет в цокольном этаже и даже любезно подождал меня. Хорошо, что в коридоре не было ни души!
Когда я вернулся, то нашел Палму добродушно усмехающимся.
— Это тебе наглядный урок, — заметил он. — Кстати: ты, по-моему, что-то не так понял в этой истории с клозетом. Я уж не стал тебе при Кокки растолковывать. Это ведь азбучные истины, их каждый полицейский должен знать… Так вот, я не утверждаю, что там побывал именно убийца, но если это был он, значит, у него имелась серьезнейшая на то причина. Представь себе заядлого взломщика, который всякий раз так волнуется, что едва не накладывает в штаны. При этом он — закаленный в делах громила, мастер высокого класса. Как он поступит в таком случае? Наиболее вероятно, что он просто нагадит где-нибудь в углу комнаты. И не из злонамеренности или дурного воспитания — отнюдь! Впрочем, может быть, нынешние стиляги несколько более цивилизованны, не знаю. Но как ни крути, если ты только что насмерть забил человека, припрятал труп в кустах и отправился с его ключами обчищать квартиру, есть только один вариант, объясняющий, почему ты вваливаешься в клозет, оставляя следы и, может быть, отпечатки пальцев, а именно: что у тебя сильнейший понос. Я сам был дураком, не сообразил, что единственное место, которое необходимо осмотреть, — это туалет: в остальной части квартиры ходили и таскали вещи, да к тому же еще девушка мыла полы!
