Вот тут Алешка и напугался немного. Даже не напугался, а расстроился. И пригорюнился на миг. Но, как говорит наша мама, быстренько собрался в кучку. Лешка уже давно на собственном опыте убедился: если залезешь тайком в чужой подвал, обязательно кто-нибудь запрет тебя там. Случайно. А чаще всего – нарочно. Чтоб неповадно было…
Что делать? Ахнуть в дверь каблуком, чтобы громыхнуло на весь спящий дом? А дальше? А дальше – мигрень и звонок папе или маме:
– Забирайте своего отрока! Он не оправдал наших надежд!
В общем-то, ничего страшного. Подумаешь! Но ведь тогда тайна речки, тайна подвала и всякие другие тайны, с ними связанные, останутся нераскрытыми. Можно, конечно, не доделать уроки (дело привычное), но не довести до ума расследование – это плохое дело, недостойное ни самого Шерлока Холмса, ни тем более его детей…
А свечка тем временем превратилась в огарочек, который довольно быстро укорачивался. Не знаю, как вы, а я бы в такой ситуации струхнул. Но Лешка не растерялся. Он пошел искать другой выход, справедливо рассудив, что в любом подвале должны же быть какие-нибудь щели или отдушины для свежего воздуха.
И он их нашел под сводами, но они были плотно заложены кирпичом. Огарок же стал угрожающе мигать и чадить, грозя совсем погаснуть. К тому же стало холодно и знобко.
Алешка заспешил в самый дальний конец подвала. Он уже не думал о том, чтобы найти выход наружу, он уже думал о том, чтобы как-то устроить себе ночлег. В темноте (огарок вот-вот погаснет) все равно все поиски бесполезны.
В конце концов Алешка присмотрел себе местечко – в торце подвала стоял громадный шкаф, украшенный резьбой в виде виноградных гроздьев. Резьба, конечно, вся забилась пылью, но дубовый шкаф смотрелся довольно приветливо. В нем можно вполне прилично переночевать, нужно только найти что-нибудь постелить. Да и укрыться чем-то тоже не помешало бы.
Алешка распахнул скрипучую дверцу и вошел в шкаф. Вместительный такой. И не очень пыльный. И полки в нем довольно широкие – почти как в вагоне дальнего поезда. Алешка уже подумывал разыскать в подвале какое-нибудь доисторическое тряпье в виде шкуры мамонта, постелить его на полку… Но огарочек в подсвечнике скривился, язычок пламени метнулся в сторону и погас. И он погас не просто так, а будто кто-то невидимый на него дунул. Стало темно…
Но почему-то не совсем. Алешка крепко зажмурился и снова распахнул глаза. Точно – сквозь щели в задней стенке шкафа что-то слабенько светится. И тянет оттуда холодным ветерком. Тем самым ветерком, который и загасил свечу преждевременно.
Алешка на ощупь освободил две полки от ржавых банок и пустых бутылок, снял полки и шагнул вперед, к стенке шкафа. Уперся в нее лбом, чтобы получше рассмотреть, что там за светлячок…
– Я, Дим, как лобешником в нее уперся, – рассказывал он мне потом, – так она и повернулась. Это, Дим, не стенка в шкафу была, а вторая дверь. Я, Дим, вроде бы как в прихожую попал. А за этой дверью еще один подвал. Там несколько ступенек вниз, а потом он наверх пошел. И вдали, Дим, иногда луна светила.
«Кабута там идет внис, а паправди вдаль».
Вот тебе и Кабута. И не собака, и не инспектор Хилтон. А два самых обычных слова – «как будто».
Алешка попал во вторую часть подвала, которая тянулась к реке. По одной стене этого подвала громоздились ровными рядами лежащие на боках дубовые бочки, а по другой – на дубовых полках лежали темные пыльные бутылки, запечатанные сургучом. Это был древний винный склад. В виде подвала, который выходил наружу за пределами усадьбы.
Потом мы уже разобрались, что в конце этого подвала были когда-то ворота, и через них подвал загружали бочонками и бутылками вина. Потом эти ворота поломались, обвалились, земля на входе осыпалась, и никто про этот вход не знал. И совсем недавно, когда за рекой стали топтаться экскаваторы и бульдозеры, земля эта еще немножко обрушилась и там появились небольшие дырки. Через которые сейчас приветливо светила Алешке полная луна.
Алешка зачем-то плотно прикрыл вторую дверь и, спотыкаясь (луна-то светила, но было темно), пошел к выходу. Выбравшись наружу, на берег реки в осеннюю ночь, он глубоко вздохнул, будто сделал большое, важное и трудное дело, которое никто бы, кроме него, не сделал. Да, собственно, так оно и было.
Дыра, через которую Алешка выбрался из подвала, была небольшой и незаметной. Но Алешка на всякий случай замаскировал ее охапкой сухой травы и веток. И пошел спать. С чистой совестью.
Двери в дом, естественно, были заперты. Стучать, естественно, Алешка не стал, а проник в комнату естественным для него путем – через окно, цыкнув на Шарика. Чтобы не залаял от радости.
– Это ты, Леш? – услышал он тихий испуганный шепот.
Шурик сидел на кровати, закутавшись в одеяло. Алешка поставил подсвечник на тумбочку и спросил:
– Ты чего не спишь?
– Тут такое, Леш! – начал горячо шептать Шурик. – Тут такие жулики!
– Где жулики? – Алешка осмотрелся.
– Да не здесь. В подвале! Я проснулся, пошел в туалет. И вдруг увидел, что за дверью в подвале что-то немножко светится. Я подумал, что это жулик. И так испугался, что чуть не заорал. А потом взял и запер дверь. Пусть, думаю, он там сидит, а утром папа милицию вызовет.
– Ты молодец, – похвалил его Алешка. – Ты становишься человеком.
А что он при этом подумал, я не знаю. Потому что ему много о чем подумать надо было…
И Алешка начал думать прямо за завтраком. Рассеянно роняя то вилку, то чайную ложку, то бутерброд в чайную чашку.
– Алекс, – мягко сделала ему замечание мама Корзинкина, – ты сегодня рассеян. И плохо кушаешь. Что, не вкусно?
– Очень вкусно, теть Лиль, – оправдался Алешка. – Так все это вкусно, что даже есть жалко.
Тетя Лиля удовлетворенно улыбнулась, хотя Алешкин комплимент не имел к ней никакого отношения – она даже яичницу не умела пожарить.
– Теть Лиль, – спросил вдруг Алешка, – а в вашей библиотеке какая-нибудь энциклопедия есть?
– Сколько угодно. А тебе зачем?
Алешка деловито нахмурился.
– Хочу пополнить багаж своих знаний.
– И Шурика с собой возьми. Пусть тоже пополнит багаж своих знаний.
– Давно пора, – чуть слышно хмыкнул Шурик в чашку.
Тетя Лиля вышла, а Мариша вошла и стала убирать со стола. Лицо у нее было недовольное и обиженное – видно, хозяйка опять ей сделала замечание. Тетя Лиля вообще со своей прислугой была строга – так графине положено. Матрешу она ругала не часто – не за что ее было ругать, готовила она вкусно и вовремя, а вот Марише попадало частенько. Не так ступила, не так молвила. Взглянула не так. Давно бы Мариша от Корзинкиных ушла – да некуда было.
Мариша составила посуду на сервировочный столик, покатила его к двери. Дверь широко распахнулась – в ней возникла разгневанная тетя Лиля. Одной рукой она «давила» свою мигрень, а другой указывала на Маришу:
– Воровка! Кому ты продала подсвечник?
Мариша заплакала. Алешка ничего не успел сказать, а Шурик уже выскочил из-за стола и завопил:
– Никакая не воровка! Это я подсвечник взял! Мы с Лешкой сумерничали при свечах.
Графиня немного смутилась и вторую руку прижала ко второму виску.
– Как вам не стыдно, – пролепетала Мариша и покатила столик на кухню, все еще всхлипывая.
В комнате создалась неловкая тишина. Ее нарушила тетя Лилия:
– Ну я ошиблась. Ну и что тут такого? Должна же она знать свое место. А ты, – она обратилась к Шурику, – если что-то взял, изволь сначала спросить разрешения.
Шурик надулся и пошел за подсвечником.
Поднявшись в мансарду, Алешка из самой большой энциклопедии выбрал том на букву «Д». Шурик сел рядом, с хитрым любопытством спросил:
– А ты какое слово ищешь? «Дура», да?
– «Дурак», – сказал Алешка. – Надо же знать, что это такое.
В общем, Алешка очень внимательно прочитал всю статью про дерево дуб, особенно тот раздел, где говорили о мореном дубе. Оказывается, мореный дуб – это ценнейший материал для производства дорогой, красивой и вечной мебели. Заготавливают мореный дуб долгие годы. Дубовую древесину вымачивают в воде десять, двадцать и сто лет. Она от этого приобретает красивый цвет и остается прочной сотни лет, из года в год становясь все красивее.
В наше время дуб не морят – долго ждать, проще слепить мебель из сосны или древесно-стружечной плиты…
Алешка захлопнул книгу и поставил ее на место.
– Поумнел? – ехидно спросил Шурик.
– Почти, – задумчиво ответил Алешка. – Немножко осталось. – И он быстро спустился в «детскую комнату милиции», достал из рюкзачка свою заветную тетрадку.
Он завел ее давно, еще, наверное, год назад. В эту тетрадь, я уже говорил, он вклеивал вырезки из газет, где так или иначе упоминался наш папа со своим Интерполом.
– Я потом, – хвалился Алешка, – когда на пенсию выйду, напишу книгу про папу, как про Шерлока Холмса.
До пенсии ему еще далековато, но материал для будущей книги «Шерлок Оболенский» собрался уже солидный.
