Утро выдалось славное – настоящее «бабкино» лето, теплое, солнечное и безветренное. Алешка мне потом взахлеб рассказывал про него. Очень наблюдательно и поэтично.
– Знаешь, Дим, красота какая удивительная! Над лесом, Дим, такая штука висела вроде жиденького туманчика. А за туманчиком, Дим, солнце просвечивало – белым одуванчиком. Знаешь, как здорово! Огромный такой осенний одуванчик. Хорошо, что ветра не было, – а то как дунет, он и облетит…
Вы что-нибудь поняли? Кроме того, что у Лешки такой острый глаз. Видит то, что другие не видят. Ну и то, что видеть, в общем-то, не следует. И от чего большая бывает польза в опасную минуту. Но об этом – потом, скоро узнаете.
Дедуля уже выполнил свою утреннюю норму и сидел с дымящейся трубкой на своем любимом черном бревне. И жмурился на солнце, как кот на печку. Вид у него был довольный, но немного задумчивый.
– Привет, – сказал он. И доверительно сообщил Алешке как лучшему другу: – Матрена заходила. Мотря, стало быть.
– Привет, – сказал Алешка, присаживаясь рядом. – А это кто? Которая Матреша на кухне?
– Это у вас там, в дому, Матрешки, а у нас – Матрена. Мотря, стало быть. Старушка одна, неподалеку. В меня влюбленная. Не веришь? Сорок лет уже влюбленная. А мне больно надо, скажи? Однако – спасибо – четушку мне принесла. С пенсии.
– А Четушка это кто? Кошка, что ли?
– Сам ты кошка! Не проснулся ишо! Четушка это и есть четушка. Четвертинка, стало быть.
– От чего четвертинка? От пенсии?
Дедуля рассмеялся мелкими дребезгами. Даже два его зуба друг о друга постучали.
– Не знаешь? Вот и молодец! – Дед вычистил трубку и сунул ее в нагрудный карман. – Так что, Лексей, посидели мы с ней по-стариковски. Я четушку пил, а Мотря плакала.
– Четушку ей жалко было? – Алешка опять что-то важное почуял. И продолжал разговор с дедом, невзирая на то, что Шурик нетерпеливо приплясывал рядом и покачивал вертолет, показывая, что он рвется в синее небо, в красивый радиоуправляемый полет. – Жалко было четушку?
– Не, зачем? Огород ей жалко. Она ить с него кормится. Пенсия-то у ней… Вот пенсия-то у ней как раз четвертинка и есть. От этого… как его… – Дедуля призадумался, вспоминая. Вспомнил. – А! От этого, от прожиточного минимума. Он хоть и прожиточный, а все ж таки минимум. А Мотря, она что? Мотря картошки насадит, капустки, морквы – вот и спасается, вот и нету беды, живи, бабка, дальше. А теперя, значит, не станет у ей огорода. Ни моркошки, ни картошки. Одна вода заместо землицы-кормилицы. Будет Мотря по ней кораблики пускать.
– Это как? – Алешка широко распахнул глаза и захлопал ресницами.
– А вот так! – Дедуля с огорчения снова принялся набивать табаком трубку. – Пришли к ней вчерась три молодца…
– Одинаковых с лица, – дополнил Алешка.
– Во-во! В самый раз сказал. У них даже имена всклад: Колян, Толян и Вован. И друг с другом они шибко схожие. Бугаи такие, бритые.
– И что они? – Алешка отмахнулся от Шурика, который, уже не выдержав, стал дергать его за рукав.
– Они чего? Они говорят: «Продавай нам, бабка, свой огород».
– А зачем им огород? – изумился Алешка. – Они его пахать будут?
– То-то, что и нет! Такие отродясь не пахают. Такие только хап'ают. Но зачем-то, значит, им надо. Сбрехали, будто Тайнинка наша теперь другим путем потекет. Будто есть такое решение повернуть ее другим руслом.
Так… Алешка тут припомнил разговор, который они с Шуриком слышали на берегу. Что-то такое есть!
– Отказала им Мотря. Хотя они и посулили ей не токо за землю, но и за картошку заплатить. «Ну, – говорят, – как хотишь, старая дура! Покупай себе лодку». Что-то тут, Лексей, затевается. – Алешка и сам уже это чувствовал. – Хотя, если так сказать, речка наша иной порой и сама со своего пути сворачивала. Она своевольная у нас. Один год туда течет, другой – обратно.
– Так не бывает! – возразил Шурик. – Реки не текут вспять!
– То у вас не текут, – отмахнулся Дедуля. – А у нас текут. И туда, и обратно.
– Лех, ну пошли, – заныл Шурик. – Мама скоро встанет… Пойдем.
Алешка встал с бревна. Поправил на плече ремешок вертолетного пульта. Странно как-то поправил, и даже, кажется, что-то уронил. Незаметно так. И еще больше незаметно ногой шаркнул. Будто что-то маленькое носком кроссовки под бревно подпихнул.
– Пошли полетаем.
– И то, – согласился дед. – Чем просто сидеть, лучше уж полетать. Пока погода позволяет. А я пойду Мотрю попроведать. У ней еще одна четушка есть. Будем с ней в два голоса песни играть.
– Песни? Играть? – удивился Алешка.
– Это у вас, городских, песни поют, – объяснил упрямый дед, – а у нас играют, так складнее. Смекаешь?
Ребята пробрались через дикие заросли шиповника и остановились на краю луговины. Трава на ней уже пожухла и полегла. Не порхали над ней бабочки, не стригли ее бреющим полетом ласточки, не колыхал теплый ветерок. А скоро – что ж получается? – зальет этот луг холодная речкина вода! И будет по ней кататься в лодочке граф Корзинкин.
– Ну давай, Лех, – торопил его Шурик, – запускай. Ты первый, ладно?
– Да, – усмехнулся Алешка, – ты уже полетал.
Шурик поставил вертолет на землю, где он застыл, похожий на большую зеленую стрекозу, особенно выпуклыми стеклами кабины, за которыми виднелась голова летчика в шлеме.
Алешка взял пульт в руки. Нажал кнопку запуска двигателя. Вертолет не отозвался. Не дрогнул, не шевельнул блестящими на солнце лопастями.
– Починил? – огорченно засопел Шурик. – Мастер…
Алешка еще раз нажал кнопку пуска. С тем же результатом – лопасти вертолета не дрогнули. Сдвинул крышку пульта и присвистнул:
– Ни фига себе! Вот это фишка! Батарейки исчезли! Ты их не вынимал?
– Нет. – Шурик подошел поближе. Растерянно пошарил пальцем в пустом гнезде. – Их кто-то украл?
– Кому они нужны? – Алешка пожал плечами. – Домовым?
– Это мама их взяла, – предположил Шурик. – Нарочно. Чтобы мы одни не ходили его пускать. Чтобы я не получил какую-нибудь травму.
– Ты только не ной, – строго предупредил Алешка. – Позвонишь бате, он привезет батарейки. Или здесь где-нибудь купим.
– Здесь не купим, здесь негде. – Шурик добросовестно удерживался от нытья. Если бы рядом был не Алешка, а, например, тетя Лилия, он уже давно валялся бы на траве и дрыгал ногами. – Поселок с магазином далеко – мама нас туда одних не пустит.
– Кого-нибудь попросим. – Алешка не шибко-то переживал. И не волновался. У него уже совершенно другие планы были.
– Мама может Дедулю послать.
– Пока Дедуля доберется да пока вернется, солнышко сядет, осень настанет. Тебе баиньки будет пора. – Алешка решительно сдвинул бейсболку на затылок. – Ладно! Не получился полет, пойдем в поход. Может, по пути нам какой-нибудь киоск попадется. На берегу реки. Ты только не ной.
– А я еще и не ною.
– Молодец! Забирай вертолет. Позавтракаем – и поплывем, раз уж не полетели.
Шурик поднял вертолет, покрутил пальцем лопасти винта и спросил Алешку грустным голосом:
– Но он все-таки полетит?
– Еще как! Я никогда не вру.
Это правда. Алешка очень честный. Он никогда не врет. Только иногда. Когда это очень нужно.
Глава VIII
ПОХОД НА ЧЕТВЕРЕНЬКАХ
К барскому дому они подошли очень вовремя, там уже началось: тетя Лилия уже кричала с терраски – Мальчики! Умывание! Зарядка! Завтрак!
– Мы уже умылись, – соврал Шурик.
– И зарядились, – добавил Алешка. – Готовы принимать пищу в виде первого завтрака. А второй завтрак будет в походе.
– Как интересно! – Тетя Лилия захлопала в ладоши. – А можно я тоже второй раз позавтракаю с вами в походе?
– Нельзя! – категорически возразил Шурик. – Ты в лодке не поместишься.
– Вы поплывете на лодке? – ужаснулась мама и прижала подушечки пальцев к своей мигрени. – А если она утонет?
– Не утонет, – успокоил ее Алешка. – Там ей тонуть негде – речка у вас мелкая.
– Все равно опасно. Я сейчас позвоню папе, и он запретит вам этот поход. И я волнуюсь не за лодку, а за вас.
– В вашей речке, – еще раз напомнил Алешка, – чтобы утонуть, надо на четвереньки встать.
– Вот еще! На четвереньки! Я звоню папе. – Она подошла к угловому столику, на котором стоял старинно-современный телефон, сняла трубку и завертела боковую ручку. Ручка была декоративная: ее крутили, как сказал мне Алешка, для понта. – Руслан! Они собираются в поход. Хотят перейти речку на четвереньках. Что? Совещание? Тебе кто дороже? Что? – Тетя Лилия положила трубку и прижала пальцами мигрень.
– Запретил? – грустно спросил Шурик.
– Нет… – Корзинкина помолчала, собираясь с мыслями. – Нет, не запретил. Сказал: пусть идут. Только резиновые сапоги наденут. И на руки – тоже.
– Князька возьмем? – спросил Алешку обрадованный Шурик.
– В другой раз, – ответил Алешка. – Если вы со мной оба-два поплывете, я за вами не угляжу.
