Следующий за мной матрос поднимает с тиковой палубы оба ботинка, проходит мимо девушки и делает мне пригласительный жест рукой:
– Прошу вас.
Иду за ним. Сворачиваем в коридор, дверь распахивается, на пороге – женщина средних лет в махровом белом халате.
– Это кончится когда-нибудь?! – выкрикивает она, и ярко выраженные семитские черты ее лица обостряются.
– Мадам, повар прибыл, – докладывает матрос, пряча за собой руку с ботинками.
– Какой еще повар? А что с Алессандро? Опять болен? Это невыносимо!
– Мадам, это другой повар.
– Какой еще? – она вперивает в меня черные глаза.
– Для book’n’grill.
– Это не ко мне, – раздраженно отводит она взгляд и вдруг кричит, обращаясь к пластиковому потолку. – Я спрашиваю, это кончится когда-нибудь?!
– Пойдемте к мистеру Джозефу, – бормочет матрос.
Я следую за ним. Раздвигаются широкие стеклянные двери, и мы входим в просторную кают-компанию: бежевая кожаная мебель, низкие восточные столы, хаконива. За шахматным столиком сидят двое мужчин, один в капитанской форме, другой в шелковом халате, и яростно режутся в блиц. На диване в мягком коконе полулежит очаровательный мальчик в кипе, с пейсиками и играет в OBOROBO-3 на умной подушке. Матрос, все еще держа за собой ботинки, подходит к играющим:
– Мистер Джозеф, повар прибыл.
– Ни звука, ни вздоха! – бормочет загорелый мужчина с породистым лицом, делая стремительные ходы и неистово стуча по кнопке шахматных часов.
Его чернобородый партнер-капитан не отстает. Они ходят практически мгновенно. Мой дедушка стоматолог сказал бы: как роботы…
Матрос молчит. Мальчик посмотрел на меня и произнес:
– Добрый день.
– День добрый, – ответил я.
Партия покатилась в эндшпиль, Джозеф стал при каждом ходе издавать один и тот же звук, идентифицированный моей блохой как тамильский возглас одобрения. Капитан играл молча.
– И вот так! – взревел Джозеф. – Мат! Уложился! Vittoria finale!
– Fortissimo, – пробормотал мальчик, не отрываясь от игры.
Капитан остановил часы:
– Мда, Джозеф, твоя блоха умнее моей.
– Не всегда! Не всегда! – победоносно рассмеялся породистый и заметил меня. – А, это вы! Здравствуйте.
– День добрый, – я склонил голову.
– Доставили?
– Меня или книгу?
– Вас, вас. Книга давно у нас.
– Прекрасно, спасибо.
Джозеф встал, потянулся:
– У-а-а-х… 12:7. Кэп, все-таки тебе надо подкормить свою блоху.
– Джозеф, я был на материке девять месяцев назад, ты знаешь. А воздушную кровь моя старуха не пьет.
– Закажем тебе новую блоху.
– А кто ставить будет?
– Ну… найдем. Не будь ты занудой, мать твою! Все прекрасно! – Джозеф ударил капитана по темно-синему плечу.
Капитан набивал трубку. Джозеф повернулся ко мне, сунул красивые загорелые руки в карманы халата:
– Значит, как вы знаете, обед запланирован на семь. Если на нашем пьяном корабле ничего не случится, так и будет. Арик проводит вас в каюту.
– А вы приплыли, чтобы жарить на книге? – спросил мальчик.
– Да.
– А зачем?
– Это нужно дедушке, – ответил за меня Джозеф. – Мы должны сегодня сделать сабе приятное.
– А что вы будете жарить? – мальчик смотрел умными глазами.
– Авигдор, это секрет, – снова ответил Джозеф.
Мальчик отвернулся к своей живой подушке.
– Хотите выпить? – Джозеф пошел к низкому и обширному бару.
– Я не пью до работы, спасибо.
– Арик, проводи джентльмена.
Но едва мы повернулись к дверям, как они разошлись и в кают-компанию вошла та дама в махровом халате.
– Джозеф, я не могу так больше! – зазвенел ее голос в бокалах бара. – Рафаэль и Алиса только что…
– Отъебись от меня с Рафаэлем и Алисой, – спокойно перебил ее Джозеф, наливая себе рому из пузатой бутылки. – Отъебись, милая.
– Не отъебе-е-е-ется, – басом проговорил мальчик, и его лицо вдруг озарилось голубоватым светом от заурчавшей подушки.
– Азохен вей… – произнесла дама, бессильно бросая руки вдоль тела.
И пошла к бару:
– Тогда хоть налей мне чего-нибудь, мудило бесценное.
– Наливаю, пизда родная.
Джозеф стал наливать ей кашасу. Выходя из кают-компании, я понял, что буду читать сегодня для оч-ч-ч-ч-чень патриархальной еврейской семьи.
Вечер: солнечный диск наполовину утонул в океане. Во избежание внезапных морских ветров чтение происходило не в открытой грильной печи, а в столовой. Один из трапециевидных иллюминаторов я попросил открыть.
Как и ожидалось, семья собиралась долго, по частям. Сперва стюард стал приносить закуски, потом пришел Джозеф в элегантном бутылочного цвета костюме, затем появилась дама в вечернем платье, ведущая за руку мальчика. Они сели за стол, дама и мальчик прочитали браху. Затем взрослые выпили красного вина, мальчик – морковного сока и стали молча закусывать. Я стоял у жаровни. Через семь минут пришел капитан. Поприветствовав, сел и заказал себе виски со льдом. Прошло еще двадцать три минуты и вошла та самая пара – толстяк и рыжеволосая девушка. Толстяк был в небесно-полосатом костюме и в кипе, красавица – в длинном, узком фиолетовом платье с огромным вырезом на спине. Они были пьяноваты.
– У меня полчаса назад зверски схватило живот, – громко сообщил толстяк, – я чуть не заплакал. Что-то невероятное! Вроде мы прекрасно поланчевали сегодня. Пришлось выпить водки с солью. И – как рукой! Вот что значит древний рецепт. У вас в порядке с животом?
– Абсолютно, – ответил Джозеф.
Дама и капитан молча ели.
– В Средние века, когда болел живот, на него клали руку покойника, – произнес мальчик. – И все сразу проходило.
– Прекрасно! – усмехнулась Алиса. – Надо учесть в нашем бесконечном круизе. У нас же большой холодильник, кэп? Покойник влезет?
– Спокойно, – ответил капитан. – И покойница тоже. И вместе улягутся легко.
– Нет, ну это финиш! – не унимался толстяк, заправляя себе салфетку. – Спазмы дикие, мама, я не припомню таких спазмов, тьфу-тьфу, чтоб это никогда не повторилось.
Он постучал костяшкой толстого пальца по столу.
– Если бы у тебя была новая блоха, а не твоя старая F4, она бы тут же сказала, что это, – произнес мальчик. – И вылечила.
– Обошлись и без насекомых, – Алиса глазами показала стюарду, чтобы ей налили белого вина.
– Авигдор, ты же знаешь, мы с Алисой не очень любим блох, – Рафаэль подмигнул мальчику.
– Думаю, живот схватило из-за недостаточной алкогольной интоксикации, – произнесла Алиса.
Толстяк захохотал. Алиса поцеловала его в висок.
Дама с ненавистью смотрела на них:
– Раф, ты не становишься, а уже стал дебилом.
– Не согласен, мама, – с улыбкой возразил толстяк, наваливая себе на тарелку закуски.
– Эсти, не надо за столом употреблять это слово, – Джозеф чокнулся с ней и с капитаном.
– Бесконечное путешествие – залог всеобщей дебилизации, – подняла свой бокал Алиса. – Выпьем за это?
– Пей сама, пей, – раздраженно покачивала головой дама. – Теперь это будет ваш вечный тост.
– Мама, мама… – улыбался толстяк, хорошо глотнув вина и начав с жадностью поглощать еду. – Ты не представляешь, как мы сегодня с утра скучали по тебе… ммм… мы плакали… даже, когда… ммм… любили друг друга…
Алиса прыснула в бокал.
– Идиоты! – Эсти злобно усмехнулась.
– Ша! – махнул салфеткой Джозеф. – Не забывайте, какой сегодня вечер.
– Пора бы и дедушку позвать, – посоветовал мальчик. – Почему мы без него наворачиваем? Папа! Это свинство.
– Арсен, зови их, – приказал Джозеф стюарду.
Тот ущипнул свою умницу на поясе. И еще через 21 минуту в столовую въехала старомодная коляска с очень старым человеком. Но человек, который ее вез, выглядел еще старше. На седых головах обоих были кипы.
– Шалом, – произнес старик, везущий коляску.
– Шалом! – ответили сидящие за столом.
Сидящий в коляске молча улыбался.
– Я имею вам сказать, что мы ждали вашего призыва давно, – проговорил везущий коляску на ужасном английском.
Сидящий в коляске молчал. Эсти встала и обняла старика в коляске:
– Добрый вечер, саба.
И кивнула другому старику:
– Добрый вечер, Иосиф.
– Присоединяйтесь к нам! – заулыбался Джозеф.
– Саба, дорогой, я так по тебе скучал, чуть… ммм… не плакал! – жуя, толстяк прижал руку к салфетке на груди.
– Дедушка, подруливай к моей планете! Тебя запаркует Спайдер-4, – мальчик дождался, пока старики приблизятся к столу, и обнял сидящего в коляске.
Лицо того словно застыло навсегда, губы были приоткрыты в полуулыбке. Старик Иосиф пробормотал браху. Началась семейная болтовня за закуской. Саба хоть и с трудом, но старался есть сам одной рукой. Иосиф помогал ему. За иллюминаторами стемнело, в столовой зажгли свечи.
Наконец, Джозеф хлопнул в ладоши:
