нас к воротам, на котором красовалась огромная табличка.
– Ранчо Рио-Локо, 1846, – сказал Берни. – Говорят, тут жил Дикий Билл Хикок.
Дикий Билл Хикок? Звучит по-бандитски. Хотя именно его я не помнил, но всех упомнить трудно – мы с Берни столько дел успешно закрыли.
Нэнси припарковала мотоцикл рядом с машинами, стоящими неподалеку от загона, а мы остановились рядом. Только мы успели выскочить из машины, как боковая дверь стоящей за загоном конюшни открылась, и оттуда вышла Сьюзи, на ходу убирая свой блокнот. Увидев нас, она в нерешительности замерла. Нерешительность – сугубо человеческая черта, и такая интересная: она заставляет их самую чуточку трепетать. Но что все это должно значить, даже не спрашивайте.
Сьюзи медленно к нам подошла.
– Привет, Берни, – сказала она. – Привет, Чет.
Берни кивнул. У него в арсенале было много кивков. Конкретно этот означал – что ж, подождем и посмотрим.
Сьюзи перевела взгляд на Нэнси.
– Вы ведь Нэнси Малон? – спросила она. – Тренер Принцессы?
Нэнси кивнула в манере, очень похожей на кивок Берни. Она что, еще была и Нэнси Малон? У людей очень сложные имена, понятия не имею, почему. Сколько я себя помню, я всегда был Четом, просто и со вкусом.
– Сьюзи Санчез из «Трибуны Долины», – сказала Сьюзи. – Я оставила вам несколько сообщений на автоответчике.
Нэнси облизнула губы. Мы с Берни всегда за этим следили, я – потому что любил маленькие человеческие языки, я ведь уже об этом говорил, да? А Берни – по каким-то своим причинам.
– У меня не было времени его проверить, – сказала Нэнси.
– Можете сейчас уделить мне минутку?
– Простите.
– Когда сможете? – не отступала Сьюзи.
– Я к вам вернусь, – сказала Нэнси.
– Надеюсь, что скоро, – заметила Сьюзи. – Думаю, в интересах всех, чтобы мы рассказали историю как можно точнее.
– Да ладно? – Нэнси повернулась и исчезла за той же самой дверью, из которой только что вышла Сьюзи.
И что теперь? Все это меня озадачило. Я придвинулся поближе к Берни. Сьюзи взглянула на него через полуприкрытые ресницы – словно пыталась защититься от невидимого сигаретного дыма.
– Значит, ты немного приврал, когда сказал, что тебя сняли с дела? – спросила она. – Или тут что-то другое?
– Что-то другое, – сказал Берни. Сьюзи посмотрела на него долгим взглядом.
– Берни, – сказала она. – В чем дело? Что пошло не так?
– Где пошло не так? – сказал Берни. Ага! Он ответил на вопрос вопросом. Я не до конца понимал, что тут происходит, но любил, когда он так делает.
А вот Сьюзи, кажется, не очень это нравилось – это я мог сказать по морщинкам, которые появились на ее лбу, и по тому, как сузились ее глаза.
– Ты специально ведешь себя, как идиот?
– Ну, это выражение по своему определению подразумевает умышленность.
– И зачем? В чем смысл?
Эй! Они что, спорят? От этого мне стало грустно. Сьюзи что, не нравится Берни? Или Берни не нравится Сьюзи? Я повернул голову и принялся грызть зубами шерсть на боку. Берни открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент дверь конюшни открылась и в загон для лошадей вышел мужчина в сопровождении Нэнси, несущей седло. На мужчине были блестящие сапоги, а в руках он нес короткий хлыст – собственно, его я заметил первее всего – и стоял он очень прямо, но все равно был ниже Нэнси. Мужчина свистнул – резкий, грубый свист, который болью отозвался в моих ушах – и к нему трусцой подбежала лошадь. Теперь она стояла рядом, встряхивая гривой в очень раздражающей манере.
Нэнси вышла вперед и принялась седлать лошадь. Я много раз катал Чарли на спине, это было очень весело – но носить седло? Нет уж, спасибо. А эти блестящие штуки, которые Нэнси сунула в рот лошади, блестящие штуки, прикрепленные к поводьям? Сразу забудьте.
Мужчина взял поводья, поставил ногу на стремена. Нэнси присела рядом, сцепила руки в замок, и одним рывком подняла его в седло. На каждом ботинке были маленькие острые металлические штуки, смотрящие назад, это привлекло мое внимание.
– Сам граф? – спросил Берни.
– Кто же еще? – сказала Сьюзи.
– Как у него с английским?
– Неплохо.
– Также неплохо, как у Аделины?
Сьюзи рассмеялась.
– Что смешного? – спросил Берни.
– Аделина родилась и выросла в Пассаике, – сказала она.
– В Пассаике? – переспросил Берни. Для меня это тоже было в новинку. Это что, где-то в Долине? Долина простирается вдаль бесконечно, и еще дальше? Однажды я побывал в одном приключении в Нью-Мексико, а еще я был в Сан-Диего. Мы с Берни занимались серфингом! Ну, вроде как.
– Пассаик, Нью-Джерси, Берни, – объяснила Сьюзи. – Удачи с делом.
Она развернулась и пошла к желтому фольксвагену-жуку, припаркованному у дальней стороны конюшни. Забралась в него и укатила прочь.
Берни смотрел, как она уезжает.
– Господи, – сказал он и опустил на меня взгляд. – Я что, все испортил? – Берни? Испортил? Да никогда. Я боднул его головой. – И если так подумать, у меня действительно есть эта назойливая мысль, которая, может, и правда идиотская…
Назойливая мысль? Тут я совершенно потерял нить беседы, но это и неважно было, поскольку мы оба отвлеклись на тяжелый топот лошади, перешедшей в галоп. Я повернулся и увидел, как граф наклонился вперед, направляя лошадь прямиком к тому, что выглядело как стоящий посреди загона кусок забора. Довольно высокий забор, стоит сказать – сможет ли…
Ого! Еще как сможет. И я увидел, для чего нужны эти металлические штучки – шпоры, вспомнил я, мы с Берни видели их, когда смотрели вестерны, и Берни все повторял: «Видишь, как раньше все было?», пока вестерны наконец не отправились в самый низ стопки дисков с фильмами и не остались там навсегда.
О чем это я? Ах да, металлические штучки: они были для того, чтобы втыкать их в бока лошади, когда ты хочешь заставить ее прыгнуть. Я тоже мог прыгать, причем абсолютно самостоятельно, и был бы совсем не против тоже попрыгать через забор. Сейчас для этого вообще подходящее время? А почему бы и нет? Мой взгляд упал на Берни. Он что, сейчас покачал головой?
Лошадь приземлилась на землю с глухим стуком, и земля под нами задрожала. У графа было суровое выражение лица, словно ему было совсем не весело, и я не понял, почему: заставлять землю дрожать должно было быть очень даже весело. Лошадь поскакала вокруг загона.
Нэнси подошла к нам и остановилась с другой стороны забора.
– Поэзия в движении, – сказала она.
Поэзия? Берни любил поэзию. Он знал очень много этой самой поэзии, и иногда – например, когда мы долго ехали на машине – она начинала из него изливаться. Мое
