— Вэл, положи, пожалуйста, бутылку! — примирительно попросил Юджин. — Она может выскользнуть из рук и тогда…
— При чем здесь бутылка?! — заорала я. — А теперь по поводу любви… Между нами ничего никогда не было и быть не могло, понимаешь? Мы с Мишиным — из одного зоопарка, из одной вонючей клетки! И нас кормили чем-то таким, что вызывает взаимную сексуальную и духовную ненависть. Даже если оба мы этого не заслуживали…
— Прости меня, дорогая…
— Я же сказала, что в ЭТОМ ты идиот! А на идиотов не обижаются!.. — Я почувствовала, как возвращается ко мне арктическое спокойствие. Я швырнула в мойку бутылку с оливковым маслом и села напротив мужа. — А теперь отвечай прямо, Отелло из Барстоу: ты веришь в правдивость этого письма?
— Да, верю, — кивнул Юджин.
— В самом деле веришь или просто боишься со мной поссориться?
— Сказал же: верю!
— Это ведь не провокация, не ловушка, не часть какого-то дьявольского плана, верно?
— Думаю, что так.
— А ты сам мог попасть в такую ситуацию?
— В принципе, мог.
— У тебя есть человек, которому ты бы мог написать ТАКОЕ письмо? Обратиться с ТАКОЙ просьбой?
— Надеюсь, что есть.
— Он бы понял тебя?
— Да.
— Помог бы?
— Надеюсь.
— Он бы сообразил, что ты, жертвуя собой, намерен спасти свою жену и сыновей, верно?
— Да.
— Тогда ответь мне: чем Мишин хуже тебя? Или, не так: чем его жена хуже меня?
— Не знаю… Наверное, ничем.
— Так вот, дорогой: мы ДОЛЖНЫ сделать то, о чем он меня попросил.
— Ты знаешь, я уже как-то догадался…
— И не только потому, кстати, что больше это сделать некому.
— Почему же еще?
— Потому, что я тоже жена шпиона…
— Бывшего шпиона.
— «Бывшими» бывают только бухгалтеры. И то, если не нагрянула ревизия и не вскроет старые долги пенсионера…
— Что я в тебе люблю, — пробурчал Юджин, — так это трепетное отношение к людям. Причем ко всем сразу…
— Ты мне поможешь?
— У нас дети, Вэл. Извини за назойливость…
— Что им угрожает?
— Кроме перспективы осиротеть, практически ничего. Успокаивает, что бедными они не останутся — мы с тобой застрахованы…
— Ты думаешь, это настолько опасно?
— Минуту назад ты вспомнила, что являешься женой шпиона… — Юджин покачал головой. — А вопросы задаешь на уровне подружки садовника.
Какое-то время я пыталась осмыслить услышанное.
— Юджин, но что опасного в том, если я просто позвоню его жене и поинтересуюсь, все ли у нее в порядке? Даже не называя себя, просто так?
— Ничего абсолютно, дорогая…
Он вдруг как-то сразу осунулся и потемнел.
— Тогда я позвоню в Копенгаген, а?
— Конечно, позвони!
Юджин пожал плечами и потянулся за кофейником.
— Просто спрошу, как у нее дела и все, — примиряюще пробормотала я, ощущая жар холодильника.
— Действительно, почему бы не позвонить?
— Дорогой, это обязательно надо сделать из автомата или можно звонить из дома?
— Абсолютно не имеет никакого значения.
— Почему не имеет значения?
Я вдруг сообразила, что спрашиваю шепотом.
— Почему?.. — Рука Юджина с кофейником застыла на полпути к чашке. — Ты же знаешь, дорогая, что я тебя очень люблю…
— Прекрасное начало, — пробормотала я.
— Продолжение тебе вряд ли понравится.
— Почему?
— Потому, дорогая, что ты либо совершенно непробиваемая дура, либо хочешь, чтобы я выглядел еще глупее!..
Я никак не отреагировала на вопиющую несправедливость обвинения в свой адрес. Поскольку почти наверняка знала, ЧТО он сейчас скажет. Знала, но почему-то надеялась, что это не так, что Юджин ошибается…
— Ты несправедлив ко мне, Юджин!
— Побойся Бога, Вэл, я еще никогда не был так корректен! — воскликнул мой обычно сдержанный супруг. — Ну-ка, напомните мне пожалуйста, мисс Спарк: если я не ошибаюсь, последние психологические характеристики из родильного отделения, характеризуют вас как холеричку, верно?
— Холерика.
— Причем типичного?
— Допустим, — нехотя согласилась я.
— А вам известно, как холерики постигают мир?
— Только не говори, что методом тыка!
— В принципе верно, хотя и довольно вульгарно: они постигают мир ЭМПИРИЧЕСКИ!
— Да что ты говоришь?! — Я изумленно всплеснула руками. — Господи, и откуда на меня такое счастье свалилось — иметь под боком образованного мужа!
— Счастье действительно немалое, — скромно согласился Юджин. — И сравнимо оно только с несчастьем иметь абсолютно необразованную жену!
— За абсолютно необразованную жену ты, парень, ответишь персонально. Я тебе обещаю…
— Конечно, отвечу, — с готовностью закивал мой муж. — Но позднее, если можно… А сейчас проверим, как тесно научные теории стыкуются с унылой практикой… Хочешь?
Я равнодушно пожала плечами.
Не вставая со стула, Юджин своей длиннющей рукой подхватил с полки телефонный аппарат, прижал трубку к уху, коротким взглядом ВЫХВАТИЛ из письма Мишина номер телефона и стремительно набрал его.
— Куда ты звонишь, дорогой?..
С привычкой задавать вопросы, заранее зная ответ, я, скорее всего, умру.
— Я звоню в Копенгаген, — ответил Юджин.
— Если трубку возьмет Ингрид, передай ее мне, — напомнила я.
— ЕСЛИ возьмет, то обязательно передам, — кивнул Юджин…
Телефонный аппарат был включен на внешнюю связь и до меня отчетливо доносились эфирные потрескивания. А потом прозвучал длинный гудок. Первый… Третий… Пятый… Восьмой…
— Может быть, она вышла по делам? — неуверенно предположила я. — За покупками или чем-нибудь еще… В конце концов, замужняя женщина не может целый день сидеть дома…
— А незамужняя?
— Что?
— Вэл… — Юджин посмотрел на меня с горькой усмешкой и покачал головой. — К сожалению, первый пункт письма твоего школьного товарища уже утратил актуальность.
— Ты хочешь сказать, что?..
— Что жена Мишина у НИХ. И будет находится там столько, сколько ИМ понадобиться.
— Ты в этом уверен?
— Существуют правила… — Юджин залпом допил кофе и — что было ему совершенно не свойственно — аккуратно поставил чашку на блюдце. — Да и твой школьный приятель вполне убедительно все изложил. Единственное, что я могу сказать тебе в утешение, — и он, и она, скорее всего, живы…
— Пока живы, — пробормотала я.
— То же самое можно сказать о любом из нас, — проворчал Юджин. — И в любое время…
— Зачем он им понадобился, как ты думаешь?
— Хороший вопрос для руководителя отдела рекламы туристической фирмы.
— Они не трогали его семь лет…
— Есть агенты, которых держат в консервации и дольше. Значит, для чего-то понадобился…
— Я думала, что ТАМ его простили.
— Очевидно, ТАМ думали иначе.
— Что мы будем делать, Юджин?
— Ты все еще хочешь что-то предпринять?
— Думаешь, нет смысла?
— Я понимаю, дорогая: ты у нас — ветеран войн с КГБ. Только не забывай, пожалуйста, что в ТЕХ войнах ты была не одна. За тобой стояла очень даже неслабая спецслужба. И, если мне память не изменяет, не одна…
— Может, тебе стоит поговорить с Уолшем?
— А вот эта идея мне совершенно не нравится!
— Чем она плоха, милый?
— Насколько я помню, мы с тобой договорились как-то раз: с ТЕМ временем покончено! Я больше не офицер ЦРУ, ты — не заложница КГБ, а мы оба — муж и жена, имеющие только ВЗАИМНЫЕ обязательства. И никаких других, ни перед кем. Баста!
Я сидела за столом, обхватив голову, и мучительно думала. На душе было так тошно, как уже давно не было, а изнутри кто-то невидимый, приладивший к моему сердцу дрель со здоровенным сверлом, по-садистски медленно проворачивал ручку.
— Ну, как ты не понимаешь, Вэл! — перегнувшись через стол, Юджин положил свою руку на мою. — ОНИ ничего не делают просто так. Твои сострадальческие мотивы, твои идеи добра в ответ на добро им неведомы и чужды. Их единственный мотив — ИНТЕРЕС собственной фирмы. И в этом интересе нет ничего личного. Кузнечный пресс лишен способности думать, он просто сплющивает все, что под него подкладывают. Это не его вина, дорогая, он просто так устроен. Любое обращение к НИМ, — пусть даже это просьба достать два билета на финал супербола, — автоматически означает СОТРУДНИЧЕСТВО. Со всеми вытекающими последствиями. А если я встречусь с Генри, речь пойдет, как ты понимаешь, не о суперболе… И нас вновь вовлекут в их игры, в их идиотские операции, насильно, угрожая и шантажируя, опустят за уши в ту грязь, от которой мы оба сбежали и еще толком даже не отмылись. Сделать это во второй раз нам вряд ли удастся… Неужели, ты хочешь, чтобы все вернулось?
— Нет, не хочу, — прошептала я.
— Тогда забудь об этом письме, дорогая! Выбрось его из своей головы! Ты не в состоянии помочь ему, его жене… Они оба знали, на что идут, и теперь платят за это. Пойми, дорогая: в этом письме речь идет о страшных вещах, которых лучше вообще не касаться…
