— Тут ему было где спрятаться,— замечает Майк.— Поди отыщи.
«Бледные лучи наших фонариков обшаривают подземную пещеру, пол ее усеян известковыми валунами, остатками тропического рифа, насчитывающего 360 миллионов лет и не уступавшего размерами известному Большому Барьерному рифу у восточного побережья Австралии. Тектонические процессы вознесли его на сотни футов над уровнем моря. Громадный известковый массив, находящийся ныне далеко в глубине суши, образовал мощные горные хребты Нейпир и Оскар, которые будто стеной отгораживают Кимберли с юга. Тысячелетиями дожди и водные потоки прорезали тут удивительные, красивые ущелья, такие, как, к примеру, Гейки и Уиндьяна, или Танл-Крик, вымывший в толще известняка пещеру длиной 2500 футов, по которой я сейчас и иду, босой, по колено в воде,— вспоминает Харви Арден.— Нога наступает на острый камень, и ее пронзает острая боль. Камню 360 миллионов лет, однако это как-то не утешает. Я уже решаю вернуться за башмаками, но потом передумываю: страшновато бродить одному в темноте. Мы подходим к месту, где свод пещеры обвалился и в мрачное подземелье просачивается дневной свет. По местной легенде, могучий Радужный змей воспользовался именно этим лазом, чтобы удалиться в недра Земли после того, как помог остальным небесным героям сотворить этот мир. Совсем рядом на стене — тысячелетние рисунки аборигенов: белые следы подошв, выписанные рыжей охрой крокодилы. Почему тут нарисованы следы — понятно: видимо, древний художник, как и я, крепко приложился ступней к острому камню. Я не стал спрашивать Майка, водятся ли тут крокодилы. В Кимберли на все один ответ: «Может, и водятся, приятель».
Нетрудно представить себе, как Голубь со своей ватагой прятался здесь от преследователей, питаясь бараниной, украденной с фермы белого поселенца. Белые могли спокойно охотиться в этих местах на любую дичь, но стоило аборигену зарезать теленка или овцу, он объявлялся вне закона. Сам Голубь работал проводником у полицейских, пока не убил констебля и не ударился в бега, скрывшись в буше. Потом он поднял аборигенов на восстание, вошедшее в историю под названием «Голубиная война». Голубю нравилось красться по следу своих преследователей, а потом дразнить их, стоя на высокой скале и потрясая копьем или ружьем. Он продержался три года, с 1894-го по 1897-й. В конце концов Голубь угодил в засаду близ устья Танл-Крик, и его застрелили соплеменники, аборигены-следопыты. Возможно, именно Голубь и обновил древние рисунки в пещере, поскольку он слыл «мудрым человеком», посвященным в тайны Страны грез. Обновляя изображения, люди заручились поддержкой Радужного змея и братьев молнии, которые каждый год приносили в страну обильные дожди.
В племени бунуба, откуда был родом сам Голубь, рассказы о его подвигах передаются из поколения в поколение. Эта задача возложена на так называемых хранителей памяти. Нынешний хранитель, Банджо Вурунмара, любит сидеть на веранде своего дома, построенного на казенный счет в поселении аборигенов Дерби, и рассказывать о Голубе всем желающим.
«Он был хороший человек,— утверждает Банджо. — Работал себе проводником у полицейских, но в конце концов ему надоело убивать своих соплеменников. Свобода — вот чего он жаждал больше всего на свете. Констебль Ричардсон убил дядьку Голубя выстрелом в спину, и Голубь застрелил Ричардсона. Это Ричардсон был плохой, а не Голубь. Голубь был волшебником, он умел исчезать без следа. Полицейские думали, что убили его, ан нет. Они говорят, что отвезли его голову в Дерби, только неправда это. Его дух и сегодня там, в Танл-Крик. С белыми он разговаривать не станет, но с нашими поговорит. Я много раз беседовал с ним. Белые приходили за его головой. Не знаю, зачем она им понадобилась. Я им еще сказал: «Голубь сделал для своего народа доброе дело, оставьте его в покое».
Сейчас Банджо далеко за семьдесят, и он готовит себе смену, заставляя своего правнука зубрить историю Голубя.
— После моей смерти Сэмми станет хранителем истины. Голубя не забудут, парень, никогда.
Так говорит Банджо Вурунмара, хранитель грез.
Рик Стил, пасечник, вывозит свои ульи за 2200 миль из Перта в Кунуна-рру, где пчелы собирают нектар и опыляют подсолнухи в бассейне реки Орд. Рик не останавливается на ночлег, он с ревом несется на север со скоростью 75 миль в час, преодолевая обширные безлюдные пространства между городками. Зайдите в любой придорожный ресторанчик, и вы увидите там Рика или его спутника. Они сидят в барах, привалившись животом к стойкам, сжимают в ладонях пивные кружки и рассказывают о своих злоключениях.
У Рика сильные тяжелые руки, твердые как камень, не раз сокрушавшие челюсти недругов. Разговаривая с таким человеком, весьма полезно побольше улыбаться.
А вот брат Джон — разнорабочий из католической миссии в Калумбукру, на крайнем севере Кимберли. Он вечно снует туда-сюда на потрепанном пикапе, изрыгающем черный дым. Он торгует с аборигенами, а между делом возится на огороде, выращивая огромные арбузы и капусту.
Брат Джон даже выкраивает время, чтобы сварить чудесное пиво, благодаря которому обеды в миссии превращаются в веселые застолья.
Хельмут Шмидт, бывший пилот люфтваффе, живет в железном сарайчике в буше. Он ловит рыбу (кое-кто называет это браконьерством) и, продавая ее, получает скромный доход, которого хватает на пиво и сигареты. На стенах его каморки, под самым потолком, видна грязная полоса. Это отметка, оставшаяся после недавнего наводнения.
— Ну и дела тут творились,— говорит Хельмут — Ни войти, ни выйти. Приходилось ютиться на втором этаже вместе с собаками и цыплятами. В пору свихнуться, хоть сам с собой разговаривай. Но у меня и в мыслях нет уехать отсюда. Черт возьми, я живу в краю, куда другие приезжают на отдых. Я свободен, понятно?
Уиттенум — целый город, населенный хранителями грез. Он притаился средь живописных ущелий в горах Хамерсли в Пилбаре. Во времена своего расцвета, в 50-е годы, этот центр добычи синего асбеста насчитывал 1500 жителей. Сейчас там едва ли наберется 45 человек, да и тех правительство норовит спровадить, а городок снести, как источник заразы.
Увы, Уиттенум вместе с расположенными в ущелье асбестовыми карьерами являет собой печальное зрелище. Нигде в Австралии окружающая среда не доведена до такого плачевного состояния, как здесь. По оценкам ученых, к концу нынешнего столетия не менее двух тысяч бывших здешних рабочих умрут от мезотелиомы, заболевания, вызванного вдыханием асбестовой пыли,— ее тяжелые тучи и сейчас висят над карьером. Несмотря на то, что некоторые участки тут покрыты слоем чернозема, а дороги — асфальтом, в воздухе витают микроскопические частицы синего асбеста, еще более вредного для здоровья, чем белый. Казалось бы, все до единого обитатели этого «Города смерти», как он значится в путеводителях, должны стремиться покинуть его. Но не тут-то было.
«В пивнушке при гостинице кипит жизнь,— рассказывает Харви Арден.— Сорокалетний местный уроженец Руби Фрэнсис сжимает в здоровенном кулаке стакан белого вина и насмешливо смотрит на меня.
— Уехать? — переспрашивает он.— Да ни за что, парень!»
Почему же люди остаются здесь?
— Да потому, что это самый прекрасный город на свете,— считает Ли Хэйр, американец, управляющий местной гостиницей.
В год здесь бывает до шестидесяти тысяч туристов. Ущелья — одна из красивейших достопримечательностей Австралии, но не только в них дело: у этого края есть своя душа. И местные жители полны решимости не дать городу умереть.
Венгр Фрэнк Сотер попал в Австралию из лагеря для перемещенных лиц во времена второй мировой войны. Он работал в карьере, потом стал начальником почтового отделения, а теперь борется за сохранение Уиттенума.
— Я буду драться, пока есть силы,— клянется Фрэнк. — Уиттенум еще меня переживет. Тут только не надо слишком глубоко дышать, а так грязи у нас не больше, чем в Перте. У меня легкие вырезали почти подчистую, но я все равно не уеду. Правительство считает нас сумасшедшими, но если они вырубят нам ток и водопровод, мы сами все восстановим. Тут хорошие места. Где еще горстка людей способна обуздать власти, которые только и думают — где бы что разрушить?
Воистину, все они — хранители грез.
«Майк решил, что ребята из Ягга-Ягга возьмут нас поохотиться на кенгуру,— вспоминает Харви Арден,— но их старейшина, Марк Мура, только покачал головой в ответ на нашу просьбу.
— Мы уже запаслись мясом,— объяснил он, кивнув в сторону холодильника на солнечных батарейках. Власти установили его в этой деревушке посреди Большой Песчаной пустыни специально для нужд аборигенов.— Теперь до конца сезона на кенгуру можно ходить только с фотоаппаратом. Могу предложить охоту на индеек».
Ягга-Ягга — крошечный оазис в море красных песчаных дюн и черных каменистых плато. Деревушка — горстка лачуг и потертых палаток. Койки стоят под открытым небом, простыни прогреваются на солнце. Здешние аборигены спят под бдительным оком небесных героев.
