Утренний развод возле большого плаката "Свободу узникам капитала!" (ей-Богу! Именно так. Интересно, кто из лагерных зэков-художников развлекался?). Бригады уходят на завод. Через час вызовут в штаб на личный обыск перед этапом.
…Обшмонали, но — некому отдать мои личные бумаги: из штаба исчезли все сотрудники! "Найти бы кого-нибудь…"… "Конвой опаздывает, он может уехать без вас…" Наконец ангелами-спасителями являются двое: оперативник, кривоногий, с обликом хулигана, и миловидная толстушка-цензорша. Суют поспешно бумаги: "Берите — и скорей на этап! Все цело…" Явно "операция" в стиле родного и любимого капитана Зиненко.
Но я успел-таки перебрать свое имущество. Главное — цело.
То есть, конечно, не хватало половины открыток с видами Израиля. Но эту пешку я умышленно пожертвовал, как помнит читатель, пану капитану.
Из-за чего Зиненко замыслил всю операцию? Видимо, чтоб изъять у меня письма из Израиля в зону на имя Бори Пэнсона и Миши Коренблита. Я действительно повез их с собой как материал для задуманной книги "Израиль глазами мордовских зэков". Заковыка состояла в том, что письма были пропущены цензурой в зону — формально, значит, они были "кошерными", я мог бы протестовать против изъятия- и возражать мне было бы сложно. А раз никого в штабе нет, то протестовать невозможно. Нет у меня ходов! В шахматах положение, когда тебя загоняют в позицию "без хода", называют "цугцвангом".
Но как раз со стороны капитана было б разумно оставить письма мне: тогда, возможно, я сейчас писал бы об Израиле, а не о Зиненко… Но, Господи, до таких ли тонкостей додуматься начальству? Я же торопился как можно скорее вырваться из ворот: мне еще не верилось, неужели они больше не будут рыться в моих бумагах?
Как здесь люди живут?
На "последней тропе" меня сопровождали двое "хранителей": надзиратель Фролкин, "поэт обысков", карапет с блудливыми глазами и смущенной улыбкой, и почти неизвестная девушка из "спецчасти" — некая Вельмакина… Выводят меня, грешного, за вахту…
Претензии к администрации зоны есть? — спрашивает начальник этапного караула.
Нет.
Фамилия? Срок? Статья?…Садись.
Я забросил в "воронок" рюкзак, чемодан — и тут Фролкин усек мелочь, которую именно от него я и скрывал.
При мне находился подарок друзей на Новый год — лаковый медальон, овальный сосновый сучок с выжженной надписью "Мордовия, 1977" и паутиной проволоки над ней. Он по закону подлежал изъятию: во-1-х, сучок сосны принадлежит лагерю, во-2-х, подарки в зонах запрещены инструкцией МВД. Я скрывал дар товарищей любимым способом, позаимствованным у Эдгара По (в "Похищенном письме"). То есть скрываемый предмет должен находиться на самом виду, куда добросовестные сыщики не смотрят. На обороте выжег фамилию "Хейфец" и привязал к чемодану с вещами. Именная бирка! Из моего чемодана даже и замок вынимали — не спрятал ли я в замочном отверстии какой-нибудь криминал, а бирка как была, так осталась привязанной к ручке. Но в последнюю секунду Фролкин углядел ее, потянулся лапой:
А это что?
Тут я впервые ощутил, что срок кончился! Шлепнул ладонью по протянутой руке надзирателя, рявкнул:
— Акт подписан! Ты теперь никто. Пшел вон!
Он замер, как песик, которого хозяин щелкнул по холодному носу.
В этот миг, обернувшись, я заметил у вахты Вельмакину. Последнее воспоминание о зоне.
Она смотрела вслед с тоской — спокойно-усталой, безжизненной. Я, собственно, был не при чем — мы и знакомы не были. Просто отсюда я уезжал, она оставалась. Мое заключение тяжелее, чем ее, но оно все-таки временное. Вот срок кончился, и мир снова мой. А ей оставалось место службы — зона, вечные драки в поселке, пьяные и матерящиеся кавалеры, а в будущем — пьющий муж, осенью — копка картошки лопатой, зимой растапливаемые в русской печке дрова, летом — ручная дойка коровы — и это каждый день, каждый день…
Тогда я не понял ничего — просто зафиксировал мгновенно постаревшее лицо, повянувшую фигуру девушки. Понял же через пять минут, когда в первый (и последний) раз увидел поселок, где она жила.
Обычно в автозаке зэку не видно происходящее снаружи. Входишь в маленький проход сразу за кабиной, там автоматчики, сворачиваешь налево — в камеру без окон (свет поступает через дверь из "караулки"). Между "караулкой" и камерой стена: на самом деле стена состоит из двух камер-"стаканов", каждая примерно 60х60 см. Меня как "особо опасного" всегда возили в "стакане" (в тот раз, хотя ехал я один на весь автозак, тоже посадили в "стакан"). Но какой-то предприимчивый зэчок сумел отогнуть полоску "жалюзи" в малой дверце "стакана" и как раз напротив нее оказалось окно "караулки". В двойную "дырку" я и смог впервые увидеть поселок Лесной — мой "почтовый адрес".
Помню мысль, сверлившую тот момент: "Господи, как по своей-то воле здесь люди живут!" Кое-как слепленные домишки, грязь, неопрятность, свойственные всякому временному жилью; заваленная по ухабам полусгнившим хворостом дорога, связывавшая не только нас, но ведь и их с внешним миром. Бедность, бросающаяся в глаза, серость неизбывной скуки, забившая щелку моего "жалюзи"… Год назад, в Статусную акцию, уполномоченный по зоне капитан КГБ Борода укорял статусников: "Бараки побелены, цветы в зоне всюду посажены, деревья цветут — да разве кто в поселке живет лучше вас?" Тогда воспринималось дурной шуткой начальника, а вот теперь…
Девушка в красивом импортном костюме, с ресницами, подкрашенными тушью по правилам европейской моды — для кого все?
…Дорогу описывать не стану. По ней уже две недели никто не мог проехать вообще (мы ее обновили). Отогнутая пластинка "жалюзи" помогала видеть ухабы заранее, подпрыгивать, пружинить — иначе, наверно, выключился бы… Примерно пятнадцать километров до железнодорожной станции мы одолели за полтора часа.
19 апреля — 22 апреля 1978 года. ЖХ 385-18. Станция ПотьмаВорота ветки
Исток аппендикса зон в Мордовии — пересыльная тюрьма в ЖХ 385-18.
Железнодорожная ветка подходит близко, но не вплотную — к магистрали Москва-Куйбышев. Кроме лагерей, вокруг ветки нет остановок. Примерно тридцать километров торчком она идет на север, в тупик, и на каждом километре — зоны.
Ветка окружена мифами. Якобы именно ее строят герои знаменитого кинобоевика 30-х гг. "Путевка в жизнь" ("Дорога в социализм"). Или — якобы это первое оригинальное строительство эпохи социализма, на открытие приезжал лично Дзержинский… Тоже символично, если только правда.
Пересылка встретила меня сюрпризом: привычную, всегдашнюю нашу камеру "ГП" ("государственные преступники") отдали бытовикам, а "политикам" отвели "стакан" на две персоны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
