Крест? Или заглавная буква «Т»? Что-то в этом Роде пробормотал Никколо в «Трагедии курьера».
Эдипа задумалась. Потом из телефона-автомата позвонила Рэндолфу Дриблетту, чтобы выяснить, известно ли ему об этом сражении служащих «Уэллс, Фарго» и не потому ли он решил одеть своих головорезов во все черное. Никто не подходил, гудки падали в пустоту. Эдипа повесила трубку и направилась в книжную лавку Цапфа. Цапф лично вышел из тусклого конуса света от 15-ваттовой лампочки, чтобы помочь Эдипе найти упомянутый Дриблеттом сборник в бумажной обложке «Якобитские пьесы о мести».
– Последнее время эта книга пользуется большим спросом, – сообщил Цапф. В тусклом свете с обложки зловеще скалился череп.
Цапф имел в виду только Дриблетта? Эдипа уже было открыла рот, чтобы задать этот вопрос, но промолчала. Это был первый, но отнюдь не последний момент нерешительности.
Метцгер на день уехал в Лос-Анджелес по делам, и Эдипа, вернувшись в мотель «Эхо», первым делом отыскала в пьесе единственное упоминание слова Тристеро. На полях напротив этой строки была карандашная пометка: «Ср. вариант в изд. 1687 г.». Наверное, какой-нибудь студент сделал. Эдипа воодушевилась. Возможно, другой вариант прольет свет на темный смысл этого слова. В кратком предисловии сообщалось, что текст перепечатан с недатированного издания ин-фолио. Автор предисловия, как ни странно, указан не был. Эдипа посмотрела на титульную страницу и обнаружила, что первоначально эта книга как учебное пособие под заглавием «Пьесы Форда, Уэбстера, Торнера и Уорфингера»[66] была выпущена в 1957 году в твердом переплете издательством «Аналой» в Беркли, Калифорния. Она налила себе полстакана «Джека Дэниэлса» («Параноики» накануне оставили очередную бутылку) и позвонила в центральную библиотеку Лос-Анджелеса. Издания в твердом переплете там не оказалось, и ей предложили заказать книгу по межбиблиотечному абонементу. «Погодите, – вдруг сообразила Эдипа, – издательство находится в Беркли, так что я, пожалуй, попробую обратиться прямо туда». Заодно можно будет познакомиться с Джоном Нефастисом.
Мемориальную табличку она заметила только потому, что однажды специально вернулась на озеро Инверэрити, повинуясь, если можно так выразиться, зову или растущему желанию «посвятить часть себя» – пусть даже эта часть была лишь ее присутствием – разнообразным делам, оставшимся после Инверэрити. Ей хотелось привести их в порядок, создать созвездия смыслов. И поэтому на следующий день Эдипа поехала в «Вечернюю звезду», дом престарелых, который Инверэрити основал примерно в то же время, когда «Йойодин» перебазировался в Сан-Нарцисо. Она вошла в комнату отдыха, освещенную ярким солнечным светом, который лился, казалось, из каждого окна; перед мутным экраном телевизора, по которому шел мультфильм Леона Шлезингера,[67] клевал носом старик; по его розоватому перхотному пробору, похожему на высохшее русло реки, ползала черная муха. В комнату вбежала толстая медсестра с баллончиком мушиного яда и заорала, требуя, чтобы муха слетела, дабы ее можно было убить. Хитрое насекомое осталось на месте. «Ты мешаешь мистеру Тоту», – рявкнула на муху медсестра. Мистер Тот, просыпаясь, дернулся и стряхнул муху, которая отчаянно метнулась к двери. Медсестра бросилась за ней, пшикая ядом.
– Здравствуйте, – сказала Эдипа.
– Мне приснился мой дед, – поведал ей мистер Тот. – Я запомнил его глубоким стариком, таким же, как я теперь. А мне уже девяносто один. В детстве мне казалось, что ему всю жизнь был девяносто один год. А теперь, – он засмеялся, – мне кажется, будто я сам всю жизнь был девяностолетним стариком. А какие истории он рассказывал, вспоминая, как служил почтальоном «Пони Экспресс»[68] во времена золотой лихорадки. Помнится, его лошадку звали Адольф.
Эдипа, сразу вспомнившая о бронзовой табличке, навострила уши, изобразила на лице самую что ни на есть ласковую улыбку любящей внучки и спросила:
– А ему доводилось сражаться с бандитами?
– Старик был суровым малым, – сказал мистер Тот, – грозой индейцев. Бог ты мой, да у него слюнки текли, когда он рассказывал о том, как убивал индейцев. Видно, ему очень нравилось это занятие.
– И каким вы видели его в вашем сне?
– А, вот вы о чем, – как-то смущенно произнес старик. – Сон был вперемежку с мультиком о Хрюше. – И махнул в сторону телевизора. – Так и лезет в каждый сон. Поганый ящик. А вы видели серию о Хрюше и анархисте?
– Нет, – сказала Эдипа, хотя на самом деле видела.
– Анархист одет во все черное. В темноте видны только его глаза. Дело происходит в тридцатые годы. Хрюша был еще совсем маленьким. А теперь, как мне сказали детки, у него есть племянник Цицерон. Помните, как во время войны Хрюша работал на оборонном заводе? Вместе с Кроликом Багсом?[69] Славный был мультик.
– Одет во все черное, – подсказала Эдипа.
– Там еще были индейцы, – с трудом вспомнил старик, – в этом самом сне. Индейцы с черными перьями, но не настоящие индейцы. Дед мне рассказывал. Перья были черными, потому что эти лжеиндейцы жгли кости и потом этим углем красили перья в черный цвет. Белые перья были бы заметны в темноте. Они нападали по ночам. Поэтому-то мой дед – благослови его Бог – и догадался, что они не были настоящими индейцами. Индейцы никогда не нападали в темноте – они верили, что душа человека, погибшего ночью, будет вечно бродить во мраке. Язычники.
– Но если те люди не были индейцами, – спросила Эдипа, – тогда кем они были?
– Какое-то испанское название, – сказал мистер Тот, морща лоб, – или мексиканское. Не помню. Может, оно написано на кольце? – Он наклонился к мешочку с вязальными принадлежностями, стоявшему возле стула, извлек оттуда моток синей пряжи, иголки, узоры и наконец тускловатое золотое кольцо-печатку. – Дед отрезал палец с этим кольцом у одного из убитых. Представляете, каким жестоким был этот девяностолетний старик?
Эдипа обомлела: на кольце был изображен символ ПОТЕРИ.
Внезапно испугавшись солнечного света, лившегося во все окна, она огляделась по сторонам, ощущая себя как бы в центре многогранного кристалла, и произнесла:
– Боже мой.
– В определенные дни, при определенной температуре и атмосферном давлении я ощущаю его присутствие, – сказал мистер Тот. – Понимаете? Чувствую, что он рядом.
– Ваш дедушка?
– Нет, мой Бог.
И Эдипа отправилась к Фаллопяну, который наверняка мог многое рассказать о «Пони Экспресс» и «Уэллс, Фарго и K°», раз уж пишет о них книгу. Об этих компаниях он, разумеется, знал, но ничего не слышал об их таинственных противниках.
– Конечно, – сказал он, – до меня дошли кое-какие намеки. Я послал запрос в Сакраменто об этой мемориальной табличке, и они уже несколько месяцев мурыжат его в своем бюрократическом болоте. Может, однажды пришлют ответ с указанием источника, в котором можно об этом прочитать. А там, как всегда, будет написано: «Старожилы помнят рассказы об этом событии» – и весь сказ. Старожилы. Подлинные свидетели истории Калифорнии.
Правда, автор, скорее всего, давно умер. Невозможно проследить истинный ход событий, разве что попробовать сопоставить случайные сведения – вроде тех, что вы выудили из старика.
– Думаете, здесь действительно есть какая-то связь? – Эдипа подумала о том, насколько тонка и непрочна эта связь, словно длинный седой волос между столетиями. Два дряхлых старика. И на пути к истине – изношенные клетки мозга.
– Бандиты, ни имен, ни лиц, одеты в черное. Вероятно, их наняло федеральное правительство. Любые попытки противодействия жестоко подавлялись.
– А не могла это быть конкурирующая почтовая компания?
Фаллопян пожал плечами. Эдипа показала ему символ ПОТЕРИ, но он снова пожал плечами.
– Майк, это было нарисовано в женском туалете в «Пределе».
– Женщины, – изрек он. – Кто разберет, что у них на уме.
Если бы Эдипа догадалась сверить пару строк в пьесе Уорфишера, то могла бы сама сделать следующий вывод. А так ей пришлось прибегнуть к помощи некоего Чингиза Коэна, самого известного филателиста Лос-Анджелеса и всей округи. За процент от причитающейся ему суммы Метцгер, действуя в соответствии с завещанием, нанял этого добродушного и немного гнусавого эксперта для составления описи и оценки коллекции марок Инверэрити.
Как-то дождливым утром, когда над бассейном висела дымка, Метцгер опять уехал по делам, а «Параноики» записывали свой альбом, Эдипе позвонил Чингиз Коэн, который был явно чем-то обеспокоен, что чувствовалось даже по телефону.
– Возникли некоторые сложности, миссис Маас, – сказал он. – Не могли бы вы ко мне заехать?
Ведя машину по скользкому шоссе, Эдипа почему-то нисколько не сомневалась, что эти «сложности» так или иначе связаны со словом Тристеро. Неделю назад Метцгер забрал альбомы с марками из банковской ячейки и отвез их Коэну на Эдипиной «импале», и тогда Эдипа даже не подумала, что было бы интересно в них заглянуть. Но теперь ей вдруг пришло в голову – словно дождь нашептал, – что Коэн мог знать о частных почтовых компаниях то, чего не знал Фаллопян.
