Морс что-то невнятно прорычал в трубку, что, видимо, свидетельствовало о том, что он признает свое поражение, и тогда хирург стал спокойно рассказывать дальше:
— А вообще, все вышло очень забавно, Морс. Ты оказался почти прав, когда тебе пришло это в голову. Правда, я думаю, что ты ошибся относительно истинной причины. Этот ушиб на его левой руке не имеет ничего общего с донорством. Он, скорее всего, сам где-то ударился, или кто-то другой ударил его. И все же, старина, ты оказался прав в том, что он действительно сдавал кровь, то есть был донором. Трудно, конечно, сказать совершенно точно, но я исследовал его руку очень внимательно и насчитал на левой руке примерно двадцать иди даже двадцать пять отверстий от иглы, а на правой руке двенадцать — пятнадцать.
— М-м-м. — Морс замолчал, обдумывая что-то. — Передай-ка мне, пожалуйста, полный отчет, Макс.
— Он не слишком много тебе даст.
— Это я уж сам решу, большое тебе спасибо.
— А что мне делать с трупом?
— Можешь, черт побери, положить его в глубокую заморозку.
Несколько минут спустя Морс позвонил в Лонсдейл-колледж и попросил к телефону секретаря колледжа.
— Я могу вам чем-нибудь помочь? — Голос у нее был очень приятный, но Морс почему-то не обратил на это никакого внимания.
— Да! — рявкнул он. — Мне нужно знать, давали ли в колледже на завтрак в пятницу одиннадцатого июля копченую рыбу?
— Этого я не знаю, но думаю, можно попытаться выяснить.
— Вот и выясните, — велел Морс.
— Может быть, я перезвоню вам, сэр? — Девушку просто потряс его тон, но Морс был абсолютно непреклонен.
— Нет! Сделайте это немедленно!
Морс тут же услышал на другом конце провода возбужденный шепот. Какой-то мужской голос тихо, но довольно твердо выговаривал что-то. Потом мужчина сам взял трубку.
— Меня зовут Эндрюс. Может быть, я могу чем-нибудь помочь вам, господин инспектор?
Выяснилось, что он действительно может помочь, потому что, как оказалось, он живет со своей семьей в Кидлингтоне и будет только рад заглянуть в полицию сегодня же, только чуть позже.
Льюис вошел в комнату, когда Морс как раз разговаривал с Лонсдейлом, и сразу же понял, что кто-то очень сильно расстроил шефа. Поэтому он не мог точно сказать, как шеф отнесется к той информации, которую он получил сегодня в двух местах, особенно во втором. Но Морс был на удивление доброжелателен и внимательно слушал рассказ Льюиса о посещении им университета.
— Итак, как видите, сэр, — заключил Льюис, — никто, даже председатель комиссии, не может заранее знать, каковы будут окончательные результаты, до тех пор, пока не будет составлен последний, окончательный вариант списков.
Морс только кивнул и удовлетворенно откинулся назад. Но, как только Льюис стал рассказывать о своем визите в больницу, Морс тут же напрягся, весь подался вперед и возмущенно выпалил:
— Вы что, не могли посмотреть повнимательнее, Льюис? Его имя должно быть там, иначе и быть не может!
— Но его там нет, сэр. Я проверил и перепроверил абсолютно все, а потом то же самое сделала девушка.
— А вам не пришло в голову, что они, может быть, засунули его куда-нибудь на букву «С», по второй части его фамилии как Смита, или еще куда-нибудь?
Льюис спокойно ответил:
— Да, сэр, я смотрел его и как Брауна, и как Брауни с буквой «и» на конце, и как Смита, и я просмотрел вообще все остальные карточки на буквы «Б» и «С» на случай, если его карточка оказалась не на своем месте. Но вы должны смириться с этим. Если только они не потеряли его документы... Но доктор Брауни-Смит не является донором.
— Так! — Какое-то время Морс сидел задумавшись, потом на его лице появилась улыбка. А почему же вы не посмотрели на букву «В»?
— Простите?
— Ладно, забудьте об этом! Во всяком случае, пока. А теперь моя очередь рассказать вам кое-что интересное.
И Морс поведал ему о своих утренних похождениях, а в заключение протянул Льюису лист бумаги, на котором были напечатаны два предложения.
— Посмотрите на второе предложение, Льюис.
Льюис кивнул, глядя на предложение, начинающееся словами: «Ленивая бурая лиса прыгает...»
— Одним словом, Льюис, это та самая машинка, на которой было напечатано найденное нами письмо!
Льюис присвистнул с искренним изумлением.
— Вы уверены, что не ошиблись, сэр?
— Лью-ис! — Морс угрожающе посмотрел па Льюиса. — И еще кое-что...
Он бросил на стол записку, которую дал ему ректор Лонсдейла, — записку, которая была оставлена в привратницкой предположительно Брауни-Смитом.
— Она была напечатана на той же самой машинке!
— Вот это да!
— Итак, следующее, что вам поручается...
— Минутку, сэр. Вы совершенно точно знаете, кому принадлежит эта машинка?
— Да-да, Льюис. Эта машинка принадлежит Вэстерби.
Он выглядел совершенно счастливым, и на его лице было написано удовлетворение и сознание собственной правоты.
Таким образом, Льюис туг же получил задание конфисковать обе машинки и отправился в Лонсдейл, в то время как Морс принял две таблетки пенициллина и остался ждать господина Эндрюса, преподавателя Древней Истории из Лонсдейла.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Четверг, 24 июля
Два источника позволяют Морсу проникнуть в работу человеческого сознания и конкретно в работу сознания доктора Брауни-Смита из Лонсдейла.Эндрюс, «приятный молодой человек», как до этого охарактеризовал его Брауни-Смит, оказался примерно того же возраста, что и Морс. Он был худощав, в очках, с умными, проницательными глазами, среднего роста и сразу же произвел на Морса приятное впечатление.
Он заявил Морсу, что, будучи официальным лицом в Лонсдейле, не слишком доволен тем, как Морс по телефону напал на секретаря колледжа. Но в ответ на вопрос Морса он может сообщить, что да, в пятницу одиннадцатого июля в колледже на завтрак действительно была копченая рыба. Таким образом, Морс получил на свой вопрос исчерпывающий ответ.
Морсу понравился этот человек, и вскоре он уже рассказывал ему о некоторых подозрениях ректора в отношении Брауни-Смита и сообщил о том, что именно он сейчас ведет это дело.
— Объясните мне поподробнее, инспектор. Мне известно об этом больше, чем вы думаете. Прежде чем уехать, ректор рассказал также и мне, что его беспокоит отсутствие Брауни-Смита.
— Я думаю, у него есть основания беспокоиться и сейчас.
— Но мы получили от него записку.
— Которую он не писал.
— И можете это доказать? — спросил Эндрюс так, словно поощрял слабо подготовленного студента во время текстологического анализа.
— Боюсь, что Брауни-Смита уже нет в живых, сэр.
Какое-то время Эндрюс сидел молча, казалось, он не был ни потрясен, ни удивлен.
— Скажите, а он случайно не был донором? — спросил Морс внезапно.
— Я не знаю. Такие вещи обычно не афишируют, как вам кажется?
— Некоторые люди даже делают наклейки на своих машинах: «Я сдаю кровь».
— Нет, не припомню.
— У него была машина?
— Громоздкий черный «Даймлер», который потреблял огромное количество бензина.
— Где же он сейчас?
— Понятия не имею.
— Вы никогда не замечали, что он пил в колледже из спиртного?
— Он любил выпить немного скотча, как и большинство из нас, но у него не было пристрастия к алкоголю. Он был поклонником Аристотеля, инспектор. Дня него расстояние на полпути к дому было чем-то между «слишком далеко» и «слишком близко», м-м-м... если вы понимаете, о чем я говорю.
— Да, думаю, что понимаю.
— Одним словом, могу вам сказать, что в Лонсдейле никогда не видели Брауни-Смита пьяным.
— Вы хотите сказать, что он был достаточно скучным человеком?
— Нет, я не это имел в виду. Я только хочу скатать, что он терпеть не мог умствований, позерства и беспечности.
— И он никогда не допускал ошибок в грамматике?
— Только через свой труп!
Эндрюс помолчал немного.
— Вы действительно в этом уверены?
— Он мертв, — бесцветным голосом произнес Морс. — Вчера его тело было найдено в канале около Траппа.
Эндрюс внимательно посмотрел на Морса и заметил:
— Но я только что читал об этом в «Оксфорд мейл» во время ленча. Там было сказано, что труп не смогли опознать.
— В самом деле? — Казалось, Морс был искренне удивлен. — Но вы ведь, конечно, не верите всему, что пишут в газетах, сэр?
— Нет, но я верю многому из того, что пишут, — ответил Эндрюс просто, но многозначительно.
И туг Морс внезапно ввернул свой вопрос:
— Скажите, а доктор Брауни-Смит... Его состояние соответствовало его возрасту, вы понимаете, что я имею в виду, сэр?
Впервые за весь разговор Эндрюс, казалось, был несколько обеспокоен.
— Вам что-нибудь известно об этом?
— Ну, как вам сказать, собственно, официально ничего, но...
Эндрюс уставился на потертый ковер:
— Видите ли, инспектор, единственная причина, по которой ректор упомянул при мне Брауни-Смита...
