— Я не был в порядке, — вмешался Джона. — Кэмерон, я никогда не бывал в порядке, — прохрипел Джона, глухо хохотнув. — Каким бы ты ни был милым, ничего из этого тебя не касается. Это продолжалось долгое время до того, как ты сюда приехал, и будет продолжаться долгое время после. Возможно, вечно.
Кэмерон судорожно выдохнул и поёрзал на стуле. В каком-то смысле он надеялся, что сделал что-то не так, потому что тогда мог бы что-то исправить. Что угодно было бы предпочтительнее этого бессильного напряжения, которое он постоянно чувствовал.
Глаза Джона лениво поднялись к потолку, затем метнулись к ванной. Он видел призраков? Вздохнув, он повернулся обратно к Кэму.
— Я отвечу на твой вопрос. Во всяком случае, обходными путями.
— Эм? — пробормотал Кэмерон, совершенно забыв, какой вопрос только что задал.
Джона улыбнулся, краткой загнанной улыбкой, будто колибри приземлилась на цветок прямо перед тем, как её прогнал ветер.
— Не сегодняшний. Тот, который ты задал перед тем, как я отключился. О том, почему я здесь.
— Оу. Это. Пожалуйста, это действительно не обязательно.
— Но я хочу. Ну, по крайней мере, в какой-то степени… — его голос стих, будто на мгновение он отвлёкся. — Будучи ребёнком, я прошёл через вещи, о которых не буду говорить, но из-за этого я был очень испорчен. Были только Онория — моя мама — и я, и… она старалась как могла, наверное, — он вздохнул и на мгновение закрыл глаза, будто пытался собрать энергию для продолжения. — Она любила меня, но… она была старомодной пуэрториканкой, хоть и не жила там с детства, и она не верила «во всю эту психологическую чепуху». Когда у меня начали проявляться симптомы, когда я начал видеть и слышать разные вещи, я умолял её отвести меня к любому доктору, но она не слушала. «Мы Рэдли, — говорила она. — Мы справляемся со всем сами». Когда-нибудь слышал песню Миранды Ламберт «Разбитое мамино сердце»? — спросил он, затем продолжил, не дожидаясь ответа. — Там есть строчка: «Беги и прячь своё сумасшествие»… ну, мама говорила примерно так же. На самом деле, её любимой поговоркой было: «Ты можешь быть сумасшедшим, если нужно, но только внутри». Кроме того, она не верила, что со мной действительно что-то не так. Она говорила, что я просто одержим lossustos — страхами — из-за… того, что со мной случилось. Оно возвращалось и преследовало меня.
— Господи, — всё, что пришло на ум Кэмерону. Как мать могла не добиться помощи для своего ребёнка, когда он просил об этом?
— Не суди её слишком строго, — сказал Джона, будто читая его мысли. — Поверь мне, она старалась, как знала. Никто не стал бы… Нет руководства для таких вещей, через которые мы прошли.
Кэмерону хотелось узнать от него больше, просто спросить, что — что что что — случилось, чтобы вызвать такой сдвиг в психике человека, но он видел, как в глазах мужчины захлопнулся стальной занавес.
— Это… — что на такое вообще говорить? — …тяжело.
Джона слабо пожал плечами.
— Мы справились, держа всё склеенным слюной и жвачкой. Спустя какое-то время мои приступы ослабли и стали реже, пока я не смог вести какое-то подобие нормальной жизни. Я закончил старшую школу, нехотя стал жить один и справлялся нормально… какое-то время.
— Так почему ты начал приезжать в Ривербенд? — спросил Кэмерон.
— Ах, это, — Джона застенчиво хохотнул. — Помнишь об этом, да? Ну, я жил один около года, когда вышла моя первая книга. Вскоре после этого мама начала забывать вещи. Ранний Альцгеймер. Когда ей стало хуже, мои симптомы вернулись, но они цикличные — эпизоды случаются пару раз в год, а в остальное время отступают — не полностью, конечно. Спустя три года и один сердечный приступ, мама умерла, а я начал просыпаться в крови из-за жестоких снов. Я не был склонен к суициду, но начал переживать, что неосознанно раню себя во время ночных ужасов и приступов, так что стал приезжать в Ривербенд каждый раз, когда случался эпизод — моя мама жила там во время своей болезни, так что я был знаком с этим местом — и с тех пор провожу их здесь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кэмерон думал об этом несколько мгновений, размышляя, как можно приезжать в больницу два раза в год, бессрочно, и не получить помощи. Почему он не поправлялся? Может, было невозможно поправиться от нейро… нейробо… психического расстройства. Почему-то эта мысль пугала ещё больше.
— Почему врачи не могут это исправить? Они ведь этим здесь занимаются, верно?
Чёрные как смоль ресницы Джона опустились, и Кэмерону показалось, что он увидел слабый румянец на оливковой коже.
— Я не самый покладистый пациент, — его взгляд метнулся вверх в его обычной манере, затем переместился из стороны в сторону, будто наблюдая, как что-то ползает по потолку. — Я не верю, что они могут мне помочь, — рассеянно произнёс он, всё ещё наблюдая. — Кроме того, хоть доктора не могут согласиться насчёт моих диагнозов, они согласны в одном — им нужно знать, что со мной произошло.
— Разве это так неоправданно? — спросил Кэмерон, в замешательстве поднимая взгляд к потолочной плитке. Он ничего там не видел.
— Конечно нет. Но я не пойду… я не могу пойти туда. Я могу тебе гарантировать, что потеряю все остатки своего здравомыслия. Я больше не буду собой… я буду существом, которым становлюсь, когда я не в себе, только так будет всегда. Я не хочу быть этим существом, потому что уж точно в итоге буду жить до ста пяти лет и превращусь в какого-то безумного, старого поехавшего лунатика. Честно, я лучше умру, чем так жить.
— Я не уверен, что понимаю, — сказал Кэмерон, почёсывая челюсть. — Что за… существо? Куда пойти?
Джона покачал головой, несколько быстрых раз, будто чтобы сказать: «Не бери в голову». Его взгляд метнулся к двери в ванную, и он резко вдохнул. Страх в комнате был таким ощутимым, что Кэмерон чувствовал, как Джона дрожит, хоть и никак не прикасался к нему. Что-то его пугало, нет, ужасало, но в комнате они были совершенно одни.
— Ты веришь в демонов, Кэмерон? В настоящее зло? — он всё ещё смотрел на дверь ванной, широко раскрытыми глазами, и не моргал. Каре-зелёная радужка почти полностью поглотила его зрачки.
— Демоны… в смысле «ангелы и…»? Я бы не подумал, что ты религиозный.
Тогда Джона посмотрел на него, будто ему не хватало одной карты до полной колоды.
— Это не имеет никакого отношения к религии. Это просто нелепые суеверия. Зло — это такое атавистическое, уродливое существо, которое появляется и исчезает во времени. Оно более случайное и реальное, чем человеческое объяснение вселенной. Наверное, это первое, что возникло на свете, задолго до того, как кто-то появился и изобрёл религию, — его брови нахмурились, будто он пытался найти слова. — Оно проявляется по-разному — природные катастрофы, вроде ураганов, гигантских метеоритов… пожаров. В животных, когда они разрывают друг друга на части ради интереса, а не ради выживания. В людях… Каждый раз, когда ты с этим сталкиваешься, какая-то часть остаётся на тебе. Это как пятно, и оно растёт и растёт, до тех пор, пока ты больше не может никуда от него деться. Поэтому я приезжаю в Ривербенд, Кэмерон, — потому что не могу отделаться от пятен, оставшихся в моём разуме.
***
Когда Кэмерон захлопнул за собой дверь в свою квартиру, оказавшись в её безопасности, его всё ещё морозило от слова Джона. Он чувствовал одновременное отторжение и опустошение, пока Джона рассказывал свою историю. Его сердце разбивалось из-за того, через что прошёл Джона — через что по-прежнему проходил. От этого Кэмерон чувствовал себя полным придурком из-за сопротивления собственной терапии. Если худшим для него была маленькая депрессия с толикой алкоголизма, что ж, он должен был чувствовать себя везунчиком по сравнению с Джона. Но от осознания, что этот мужчина видел, слышал и, может быть, даже чувствовал то, что не мог больше никто, Кэмерон чувствовал слегка тошнотворное головокружение. Даже воспоминание об этом вызывало привкус ржавчины в его горле.
