Единственной проблемой оставались нервы жены. После всех этих лет они расстроились окончательно — именно тогда, когда будущее стало таким ясным, а у Партса появилась поддержка Конторы.
1963 Таллин Эстонская ССР, Советский Союз
На конспиративной квартире не было никого, кроме товарища Поркова и Партса. Два стола, магнитофон, несколько стульев и постоянно дребезжащий телефон. Партс сидел молча: он держал в руках папку со списками заключенных лагеря Клоога и какое-то время с удивлением прислушивался к доносящемуся откуда-то урчанию; он чуть не спросил у капитана, не принес ли тот кошку, но придержал язык, поняв, что звук исходит из его собственного живота. Зеленый свет обоев стал таким ярким, что ему пришлось прищуриться. Товарищ Порков кивнул на папку и сказал, что списки неполные. Хотя фашисты увезли с собой архивы, Комитету госбезопасности удалось собрать необходимые сведения, да и комиссия по расследованию фашистских злодеяний проделала значительную работу.
— Однако осталось много неопознанных жертв, и мы хотели бы пополнить списки, — сказал Порков. — К сожалению, и имена некоторых палачей нам неизвестны. И таких немало. Мы очень надеемся на вашу помощь. Преступники не должны остаться безнаказанными — таковы нравственные правила Советского Союза. И мы руководствуемся именно ими. Вы сможете ознакомиться с материалами у себя дома.
Папка со списками узников лагеря Клоога не давала Партсу покоя целый день, щекотала нервы сквозь кожу портфеля, стоящего на полу фабричной сторожки. Ему хотелось тут же достать их, просмотреть хотя бы мельком, но он не был уверен, что сохранит самообладание, если вдруг что-то обнаружит. Он все еще нервничал, хотя краски окружающего мира вновь обрели свой привычный вид. И все же солнце никогда не стояло так высоко, а свет не казался таким ярким, Партс прикрывал рукой глаза даже в своей будке и целый день старался думать о другом, вести себя обычно, сосредоточиться на будничных обязанностях, смотрел за потоком людей, проходящих через ворота, на талии женщин, чьи трусы были набиты выносимыми с фабрики изделиями, на оттопыривающиеся карманы мужчин, следил за шумом, вызванным неожиданной проверкой, и за тем, как предложенный женщине-инспектору коньяк заставил ее щеки зардеться и как она, хихикая над шутками хлопочущих вокруг нее мужчин, пересекла вместе с ними фабричный двор. Инспектора обхаживали самые красивые мужчины фабрики. Партс равнодушно принял несколько плиток шоколада, кивнул водителю, который повез листовой металл для дачи инспектора, и подумал о жене, пообещавшей сходить за молоком, хотя он был почти уверен, что если сам не зайдет за молоком, то вечером в холодильнике его будут ждать пустые бутылки, на дне которых, возможно, осталось еще немного простокваши. Он старался думать о чем угодно, только не о содержимом своего портфеля, а по дороге домой уже начал бояться того, что может оказаться в той папке. Если он вдруг что-то обнаружит, к чему это приведет? В волнении он позабыл о молоке. В холодильнике стояла батарея молочных бутылок, на их алюминиевых крышках блестели просроченные даты. Партс вылил содержимое бутылок в раковину, почистил их ершиком и поставил в ряд, к которому жена никогда не притрагивалась, после чего прислонился к шкафу с новым газовым баллоном, задержал дыхание и, на мгновение прикрыв глаза, сел. Нет смысла в очередной раз расстраиваться из-за каких-то бутылок. Сейчас нужно сконцентрироваться на более важных делах, на списках лагеря Клоога. Вместо молока он решил удовольствоваться сметаной; громко звеня ложкой, Партс добавил в сметану сахар и купленный в магазине яблочный компот и направился в кабинет. Ему предстояло просмотреть списки Клооги, и если в них найдется что-то интересное, то он просмотрит также списки других лагерей, один за другим. Порков был столь благосклонен, что доступ к документам представлялся сейчас вполне возможным. Если Партс не наткнется на имена, компрометирующие его самого, он обязательно изучит и другие списки, какие угодно списки, пройдется по всем фамилиям и внимательнейшим образом займется каждым, кто мог бы его знать: жив ли еще этот человек, и если да, то где живет в настоящий момент.
Интуиция не подвела товарища Партса. В списках 1944 года обнаружилось знакомое имя. Только имя — ни даты смерти, ни отметки о переводе в другой лагерь, ни сведений об эвакуации в Германию. Имя, на месте которого он предпочел бы увидеть какое-нибудь другое имя. Чье угодно имя. Он искал знакомых людей, но это имя хотел обнаружить меньше всего; казалось, оно жгло язык, покрывая его страшными ожоговыми волдырями. Имя, которого не должно было быть в этих списках.
Кузен исчез из виду почти сразу после прихода немцев, и с тех пор Партс ничего о нем не слышал, никаких известий или слухов, даже от мамы, которая обязательно бы рассказала, если бы что-то знала. Партс решил, что Роланд либо сбежал на Запад, либо погиб еще до прихода советских войск, поэтому и возникал вопрос, каким образом Роланд оказался в Клооге и почему именно там, а не где-то в другом месте! Почему имя Роланд Симсон обнаружилось в списках заключенных лагеря? Партс внимательно просматривал бумаги и время от времени охлаждал рот сметаной. Трое заключенных упоминают Роланда, свидетельств самого Роланда нет. Мужчина по имени Антти помнил дату появления Роланда в лагере, так как это был день его рождения, и он решил отдать свой кусок хлеба первому заключенному, которого встретит в этот день. Роланд Симсон только что прибыл в лагерь, он представился на чистом эстонском языке и вел себя так, словно они были совсем не в лагере. Антти надеялся, что Роланд попадет в его бригаду, все евреи были в плохом состоянии, а Роланд оказался хорошим работником. Партс сжал руки в кулаки, так что ногти врезались в кожу, и проклял все на свете праздничные дни. Боль отрезвила голову. Роланд прибыл в лагерь незадолго до отступления немцев. Скорее всего, его расстреляли еще в лагере, а тело просто осталось неопознанным, или, если даже ему удалось выбраться из лагеря живым, его наверняка убили в лесу или сразу же после прихода советских войск. Вот только с кем он успел встретиться до этого? С кем общался? Как долго он успел пробыть в лесу, в каком отряде? На Роланда должна быть отдельная папка, необходимо найти сведения о его смерти или о месте заключения. Партс долго грыз ручку, пока та не сломалась. Требовались надежные источники.
1963 Таллин Эстонская ССР, Советский Союз
В стопке документов показалась тетрадка с клеенчатой обложкой. Записная книжка. Партс сразу же узнал почерк; пол ушел из-под ног, угол стола, казалось, подался вперед. Этого он никак не ожидал. Все, что угодно, только не это. Даже тщательная подготовка к визиту в архив не помогла Партсу сохранить самообладание, находка была слишком значительной. Он постарался успокоить дыхание и заставил ноги твердо стоять на полу, щеки его некоторое время нервно подергивались, но усилием воли он взял себя в руки и сосредоточился на изучаемых материалах, хотя стол и стул словно стали пластилиновыми и таяли прямо на глазах от неожиданно поднявшейся в зале температуры, он чувствовал, как фанера прогибается под ним, хрустит и ломается, но мысленно все время твердил себе, что это всего лишь обман чувств, фокусы разума, не более. Он сжал край стола, словно штурвал самолета, и открыл записную книжку на первой попавшейся странице. Написанный в углу страницы год ударил в бок словно снаряд.
Когда проверяющий отошел к дальнему столу, записная книжка, будто сама собой, устремилась под рубашку Партса. Он толком не понимал, что делает, и одновременно прекрасно понимал. Укрытие доказательств было отягощающим обстоятельством, легко проверяемым, если вдруг кто-то решить сверить найденный в архиве материал со списком, в котором все выданные Партсу материалы были отмечены; столь же легко было проверить и список лиц, которым данная записная книжка выдавалась на руки. Его не спасло бы даже ее возвращение, было слишком поздно сожалеть о содеянном. Записная книжка лежала у него под боком, и он чувствовал ее запах, ее прямое попадание.
После кражи товарищ Партс старался вести себя как обычно и погрузился в изучение других разложенных на столе материалов, но кожа, соприкасающаяся с записной книжкой, покрылась липким кислым потом, доносящийся с других столов шорох страниц громом отзывался в ушах, каждый стук, каждый кашель, каждый звук казался ему признаком того, что его проступок заметили, что нервно подергивающиеся щеки уже выдали его, и ему хотелось тут же вскочить со стула. Взгляд Партса упал на стоящего перед читательскими столами проверяющего, и он тут же овладел собой, его зрачки не расширились, он не отвел взгляд слишком поспешно, в этом он был уверен, как и в том, что на лице проверяющего не мелькнуло ни тени подозрения. Никто ни в чем его не подозревал. Проверяющий опустил глаза обратно к разложенным на столе спискам, вероятно, к новым запросам, так, словно ничего исключительного не произошло, и стал изучать их, закрывая в выдаваемых книгах страницы и даже целые параграфы, разрешения на просмотр которых не было у будущих читателей.
